Бойня в Дахау

Бойня в Дахау произошла в районе концентрационного лагеря Дахау, близ Дахау, Третий Рейх, 29 апреля 1945 года, во время Второй мировой войны. Во время захвата концлагеря американские солдаты из 45-й дивизии пехоты США, входящей в состав 7-й армии, убили и ранили немецких военнопленных. Информация о числе жертв разнится.

Инцидент произошёл после того, как подразделения армии США вошли на территорию концлагеря Дахау. Прежде чем солдаты вошли в концлагерь, они обнаружили за его пределами 40 вагонов без крыши, полных истощёнными трупами на поздних стадиях разложения. Больше мёртвых тел было обнаружено непосредственно около лагеря. Некоторые из них были мертвы в течение нескольких часов или дней до захвата концлагеря и лежали там, где они умерли. Солдаты сообщили, что видели ряд цементных строений, содержавших комнаты, полные сотен обнажённых и едва одетых трупов от пола до потолка, угольные крематории и газовые камеры.

Капитуляция

Согласно Гарольду Маркузе, комендант лагеря гауптштурмфюрер СС Мартин Вайс, вместе с охранниками лагеря и гарнизонами СС, бежал из концлагеря до прихода американских войск. Унтерштурмфюрер СС Генрих Виккер (убит после капитуляции) остался за главного и имел в своём распоряжении примерно 560 сотрудников. Они были служащими дисциплинарной части СС и солдатами венгерских подразделений войск СС.

29 апреля 1945 года концлагерь Дахау был передан генералу Линдену из 42-й пехотной дивизии армии США от унтерштурмфюрера Виккера. По словам Линдена, он взял под свой контроль концлагерь, после чего посетил концлагерь с группой журналистов (в том числе Маргаритой Хиггинс). Описание капитуляции описано бригадным генералом Хеннингом Линденом, меморандумом генерал-майора Гарри Дж. Коллинза, озаглавленным «Доклад о капитуляции концентрационного лагеря Дахау»:

Когда мы подошли к юго-западному углу, трое выступили с белым флагом. Мы встретились с ними около 70 метров к северу от юго-западного угла. Эти три человека были представитель Швейцарского Красного Креста Виктор Маурер и двое солдат СС, которые сказали, что они комендант лагеря и его помощник. Они приехали сюда в ночь на 28-е взять на себя полномочия для сдачи концлагеря наступающим американцам. Представитель Швейцарского Красного Креста сказал, что в концлагере остались около 100 охранников СС, которые сложили оружие, за исключением тех, что в башне… Он попросил, чтобы не было никаких выстрелов, и сказал, что понадобится около 50 человек, чтобы вызволить охранников, поскольку там было 42000 «полубезумных» заключённых, многие из которых заражены тифом… Он спросил, офицер ли я. Я ответил: «Я помощник командира дивизии 42-й пехотной дивизии и буду принимать капитуляцию концлагеря перед армией Соединенных Штатов…» (подполковник Феликс Л. Спаркс)

Расправа

В американском военном расследовании, проведённом подполковником Джозефом Уитакером, показания полковника Говарда Бюхнера (в то время старший лейтенант 3-го батальона 157-го пехотного полка армии Соединённых Штатов), данные Уитакеру 5 мая 1945, не противоречили показаниям Феликса Л. Спаркса. Бюхнер показал под присягой, что около 16:00 он прибыл во двор, где были расстреляны немецкие солдаты, и что он «увидел 15 или 16 убитых и раненых немецких солдат, лежащих вдоль стены». Он отметил, что некоторые из раненых всё ещё двигались, но он их не осматривал. Он ответил «так точно» на вопрос, являлся ли он в то время врачом 3-го батальона, и не знал, оказывалась ли раненым какая-либо медицинская помощь.

Согласно книге Бюхнера издания 1986 года «Дахау: час мстителя. Свидетельство очевидца», американские войска убили 520 немецких солдат, в том числе 346 убитых по приказу 1-го лейтенанта Джека Бушихеда (англ. Jack Bushyhead), в предполагаемом массовом расстреле на угольном дворе через несколько часов после первой стрельбы в госпитале. Бюхнер не был очевидцем предполагаемого инцидента, и его показания под присягой в официальном отчете расследования не включали упоминание второй стрельбы. Дэвид Л. Израэль (англ. David L. Israel) обсуждает эти показания в своей книге «The Day the Thunderbird Cried»:

Неточности Бюхнера и произвольное использование цифр, при ссылке на неверный рассказ о полной ликвидации всех войск СС в Дахау, охотно приняты ревизионистскими организациями и использованы для искажения истории Дахау.

После инцидента у госпиталя стрельба была остановлена, и некоторые американские солдаты якобы дали несколько пистолетов ныне освобождённым заключенным. Они заявили очевидцам, что освобождённые заключенные пытали и убили нескольких пленных немецких солдат, как эсэсовцев, так и из регулярных войск. Те же свидетели утверждают, что многие немецкие солдаты, убитые заключёнными, были избиты до смерти лопатами и другими инструментами. Некоторое число надзирателей из заключённых, сотрудничавших с администрацией (так называемые Капо), были попросту растерзаны заключёнными.

Расследование

Подполковник Джозеф Уитакер опубликовал доклад, 8 июня 1945 года, под названием «Расследование предполагаемого жестокого обращения с немецкими охранниками в Дахау», также известный как «I. G. Report». В 1991 году архивная копия была найдена в Национальном архиве в Вашингтоне и была обнародована.

Уитакер сообщил, что близко к заднему входу в концлагерь лейтенант Уильям П. Уолш, командир роты «I» сто пятьдесят седьмого пехотного полка застрелил четырёх немецких солдат в вагоне, которые сдались ему. Рядовой Альберт С. Прюитт затем залез в окно вагона и совершил удар милосердия по раненым.

После того как они попали в концлагерь, лейтенанты Уолш и Бушихед, организовали разделение военнопленных на тех, кто были военнослужащими Вермахта и тех, кто состоял в СС. Эсэсовцы были расстреляны из различных видов оружия.

В результате расследования американским военным трибуналом в отношении тех, кто участвовал в бойне, в том числе командира батальона подполковника Феликса Л. Спаркса, полковник Говард Бюхнер был отмечен в докладе как не исполняющий обязанности и не оказывающий медицинской помощи раненым эсэсовцам. Тем не менее, генерал Джордж С. Паттон, недавно назначенный военным губернатором Баварии, решил отклонить обвинения.

Литература

• Goodell, Stephen, Kevin A Mahoney; Sybil Milton (1995). «1945: The Year of Liberation». Washington, D.C., U.S.A.: U.S. Holocaust Memorial Museum. ISBN 0-89604-700-8
• Marcuse, Harold (2001). «Legacies of Dachau : The Uses and Abuses of a Concentration Camp, 1933—2001». Cambridge University Press. ISBN 0-521-55204-4
• Zarusky, Jürgen, "'That is not the American Way of Fighting:' The Shooting of Captured SS-Men During the Liberation of Dachau, " in: Wolfgang Benz, Barbara Distel (eds.): Dachau and the Nazi Terror 1933—1945, vol. 2, Studies and Reports (Dachau 2002), pp. 133–160. (German original in Dachauer Hefte vol. 13, 1997).

Ссылки

• [www.humanitas-international.org/archive/dachau-liberation/index.html DACHAU CONCENTRATION CAMP — LIBERATION]

Отрывок, характеризующий Бойня в Дахау

– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.