Бой близ замка Лоде

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бой близ замка Лоде
Основной конфликт: Ливонская война 1558—1583
Дата

23 января 1573 года

Место

Около замка Лоде (в совр. Ляэнемаа, Эстония)

Итог

победа шведов

Противники
Швеция Русское царство
Командующие
Клаус Акесон Тотт Симеон Бекбулатович</br>И. Ф. Мстиславский</br>М. Я. Морозов
Силы сторон
700 или 1600 16000 (по шведским слухам)
Потери
неизвестно 7000 убитых (по шведским слухам)
 
Ливонская война

Бой близ замка Лоде произошёл 23 января 1573 года в ходе Ливонской войны между русскими и шведскими войсками.





Предпосылки

1 января Иван Грозный взял город Пайде, после чего отправился в Новгород, оставив вместо себя Симеона Бекбулатовича и наказав следовать в Колывань. Они взяли Нейгоф и Каркус, после чего подошли к Лоде.

Битва

О самой битве известно, преимущественно, по «Хронике провинции Ливония»[1] Бальтазара Руссова:

Когда великий князь московский взял и прочно занял замок Виттенштейн, то разделил своё войско на три части. С одною частью вместе с артиллерией, перевозимой не лошадьми, а стрельцами, он пошел в Россию и несколько времени спокойно пробыл в Новгороде; другую часть он послал к замку Карксу, принадлежавшему также шведам, взял этот замок после страшной пальбы и затем передал его герцогу Магнусу гольштейнскому.

Третью часть войска он послал в Вик, чтобы опустошить земли около Габсаля, Лоде и Леаля и взять также эти замки угрозами и страхом. Но шведы твёрдо держались в упомянутых замках и не обращали внимания на ужасную пальбу московита. Этот отряд, по Божьему соизволению, претерпел отличнейшие убытки в Вике. Потому что Клаус Акезен, достаточно долго сносивший с горестью неистовства московита и упрашиваемый бюргерами, наконец храбро выступил со своим войском, не таким сильным однако, как раньше, искать неприятеля. Встретивши не далеко от Лоде русских, он послал вперед свой авангард, состоявший большею частью из ливонцев; когда же последние напали на отряд русских и за превосходством русских не могли или не хотели вернуться к шведскому войску, то обратились в бегство и тем уменьшили и ещё более ослабили шведский отряд. Они побежали, кто в Ревель, кто в Парнов, кто в Фикель, кто в Лоде, и везде распространили дурную весть, что шведы разбиты. Этою вестию были глубоко опечалены все христианские души в упомянутых местах, а особенно в Ревеле, и эта весть и печаль продолжалась два дня; затем Господь послал лучший слух, именно, что маленький шведский отряд, всего не более 600 всадников и 100 (1000) кнехтов победили более 16000 русских, 7000 убили, остальных обратили в бегство, две мили гнались за ними и отняли у них весь обоз, около 1000 саней, нагруженных всякими припасами и добычею. Этому снова все очень обрадовались. Битва произошла при Лоде 1573 г., 23-го января.

Когда шведы побили неприятеля и разделили добычу, то с большими почестями и богатой добычей вернулись домой и привели в город Ревель более 1000 московитских валлахов (коней). Тогда лошади были очень дешевы в Ревеле и не считались редкостью собольи и куньи шубы, а также русские деньги и украшения. Шведские кнехты ежедневно приносили на ревельский рынок на продажу много вещей, взятых в добычу.

Из этого видно, что с русскими можно вести дело, если есть только немного серьёзности и стойкости против них. Московит совсем не так страшен, как воображают и рассказывают о нём многие и высокого, и низкого происхождения. Он во всю жизнь не победил в сражении 3000 немцев, если только они сопротивлялись; но конечно если немцы без нужды убегают, то ему хорошо гнаться за ними. Потому что когда Клаус Акезен с немногими людьми стал против, то московит и пропал. В этой битве пало также несколько шведов, как то Яспер (Каспар) Ларсен и Яспер Нильсен, шведские ротмистры, Вольмар Бракель, прапорщик, Лудвиг Дуве из Шенгофа, Юрген Фифгузен, Герман Анреп, Михель Шлойер, гауптман ревельских кнехтов, и много других дворян и хороших гезелей. Тогда господин Клаус Акезен с триумфом вошел в Ревель и велел везти перед собою много московитских знамен и московитских полевых орудий.

В Разрядной книге за 7081 год присутствует упоминание об этой битве:

И государя царя и великого князя у воевод с немецкими людьми дело было под городом под Коловертью, и тогды государевых воевод побили и убили на бою государева боярина князя Ивана Ондреевича Шуйсково, а князя Ивана Федоровича Мстисловского да Михаила Яковлевича Морозова ранили, и дворян и детей боярских и стрельцов многих побили. И с тово бою отъехал шурин государев князь Олександр Сибекович Черкаской к немцом и сказал в немецких полкех Кляусу, немецкому воеводе, что бутто государевы многие люди побежали. И Кляус, королевской думчей, пришол на государевых бояр и воевод, и побили государевых людей.

Последствия

Поражение сыграло определённую роль в ходе войны. В частности, Иван Грозный написал миролюбивое письмо к королю Швеции с предложением приостановить военные действия до встречи послов. Однако, по мнению историков, основным поводом для этого шага было не поражение в битве, а мятеж черемисов в Казанской области, который потребовал переброски войск[2]. К тому же боевые действия не остановились — русские войска под командованием воеводы Михайлы Безнина успешно действовали под Колыванью.

Напишите отзыв о статье "Бой близ замка Лоде"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/rus12/Russow/text34.phtml Текст хроники]
  2. Н. М. Карамзин. «История государства Российского». Том 9, глава 4.

Отрывок, характеризующий Бой близ замка Лоде

– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.