Бой в Северном проливе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 54°43′27″ с. ш. 5°27′00″ з. д. / 54.72417° с. ш. 5.45000° з. д. / 54.72417; -5.45000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.72417&mlon=-5.45000&zoom=14 (O)] (Я)

North Channel Naval Duel
Основной конфликт: Война за независимость США

Бой в Северном проливе
Дата

24 апреля 1778

Место

Северный пролив, Ирландское море

Итог

победа американцев

Противники
Великобритания Тринадцать колоний
Командующие
лейтенант
Джордж Бурдон
коммодор
Джон Пол Джонс
Силы сторон
20-пушечный шлюп (номинально
16-пушечный)
18-пушечный шлюп
Потери
5 убитых, 20 раненых[1] 3 убитых, 5 раненых
 
Европейские воды, 1775–1782
Мелилья – Северный пролив – о. Уэссан – o. Джерси – Английский Канал – Фламборо–Хед – м. Финистерре – м. Сент–Винсент – м. Санта-Мария – Джерси (2) – Брест – Минорка – Дело Филдинга-Биландта – Доггер банка – Уэссан (2) – Гибралтарский пролив – Уэссан (3) – Гибралтар – м. Спартель

Бой в Северном проливе (англ. North Channel Naval Duel) — бой между шлюпом Континентального флота Соединённых Штатов Ranger (капитан Джон Пол Джонс) и шлюпом Британского Королевского флота HMS Drake (капитан Джордж Бурдон) вечером 24 апреля 1778 года. Первое поражение, нанесенное американским кораблём британцам в их собственных водах, и едва ли не единственная за войну американская победа над Королевским флотом, достигнутая без подавляющего превосходства в силах.





Преамбула

Ещё до официального вступления в войну других государств, театр военных действий не ограничивался Америкой. Действия как Континентального флота, так и приватиров, распространялись через Атлантический океан. В 1777 году американские капитаны, такие как Ламберт Уикс (англ. Lambert Wickes), Густав Канингхэм (англ. Gustavus Conyngham) и Уильям Дей (англ. William Day) делали набеги в британских водах и захватывали торговые суда, которые приводили во французские порты, хотя Франция официально была нейтральна. Капитан Дей даже удостоился салюта французского адмирала в Бресте. Воодушевлённая таким успехом, и в ещё большей степени американской победой при Саратоге осенью, Франция подписала в феврале 1778 года два договора с Американскими колониями, но не дошла до прямого объявления Англии войны. Угроза французского нападения заставила Королевский флот сосредоточить свои силы в Английском канале (Ла-Манш), тем самым оголив другие воды. Уикс и Дей показали, что, несмотря на узость пролива Св. Георга и Северного пролива, одиночный корабль или малая эскадра могли проникнуть в Ирландское море, и посеять панику среди торговых судов, курсирующих между Великобританией и Ирландией.

Джон Пол Джонс, впервые вернувшись в британские воды в качестве врага, имел более амбициозный план — показать англичанам, что политика их правительства в Америке, например сжигание портов, может обернуться против них.

Набеги Ranger

Джонс вышел из Бреста 10 апреля 1778 года, на небольшом корабле Континентального флота (строго говоря, шлюпе, англ. sloop of war), Ranger, и направился к Солуэй-Ферт в Ирландском море, где когда-то учился морскому делу. После неудачной попытки набега на Уайтхейвен в Камберленд в ночь 17-18 апреля, он принялся за нарушение торгового судоходства в Северном проливе. В ночь с 20 на 21 апреля Ranger вошел в Белфаст-лох в Северной Ирландии, с намерением захватить корабль Его величества, стоявший при Каррикфергус: HMS Drake. Потерпев неудачу, он вернулся в Уайтхейвен, и здесь выполнил первую задачу похода: в ночь 22-23 апреля высадил в порт крупную десантную партию, которая подожгла торговое судно. За этим набегом через несколько часов последовал другой, на шотландское поместье графов Селькирк, около Керкубри. Вести о набегах ещё не достигли властей, а Ranger был уже на пути обратно в Каррикфергус.

Хотя Джонс набирал команду, обещая добычу и призовые деньги, он с самого начала был настроен не столько приватирствовать, сколько воевать с британцами. К недовольству команды, он уже потопил несколько судов, не желая ослаблять себя выделением призовых партий. Так и под Белфастом, Джонс вознамерился взять боевой корабль, который стоил куда меньше как приз, но обещал славу и продвижение. Это проявилось позже и при Фламборо-хед. Нападение на боевой корабль, пусть и ослабленный,[2] стоящий под пушками укреплений, означало большой риск и малый доход. Но к счастью для Джонса, утром 24 апреля обнаружилось, что Drake готовится к выходу.

Британцы ждали повторного набега и готовились к нему. С первого появления Джонса Drake принимал на борт волонтёров, чем увеличил команду с 100 до примерно 160 человек. Хотя он был всего лишь торговым судном, мобилизованным в британскую службу, и сохранил 4-фунтовые пушки, установленные купцом (против 6-фунтовых у Ranger), хотя волонтёры не были обученными моряками, в случае абордажа преимущество в численности означало серьёзную угрозу для американского корабля. Drake лишился трёх офицеров, а сам капитан Бурдон был немолод и слаб здоровьем, но все это не считалось оправданием, чтобы корабль Его величества отказался выполнить свой долг.

Ход боя

Около 8 утра[3] 24 апреля 1778 года Drake снялся с якоря, но двигался с трудом из-за прилива и встречного ветра. Посланный для рекогносцировки чужака британский баркас был захвачен, и Джонс получил от пленных важные сведения о противнике. Одновременно успех взбодрил команду и пригасил её недовольство.

Пока Drake медленно двигался в сторону моря, он получил ещё одно преимущество. Около 1 часа пополудни на лодке с берега прибыл новый волонтёр — лейтенант Королевского флота Доббс (англ. William Dobbs). Одновременно, согласно показаниям лоцмана,[1] на борт письмом из Уайтхейвена прибыли точные сведения о принадлежности и вооружении неизвестного корабля. Джонс же в своем рапорте настаивает, что эти сведения прибыли днём раньше, и были уже известны его пленным.[4]

Пока ветер и течение благоприятствовали британцам. После полудня начался отлив, и Ranger также повернул в сторону моря, впереди и не слишком удаляясь от Drake. Наконец около 6 вечера корабли сблизились на дистанцию голоса, и с Drake запросили принадлежность пришельца. Ranger нёс американский флаг, о чём и сообщил.

Приведя таким образом в порядок формальности, Ranger круто подвернул и дал первый залп. Британцы не могли ответить немедленно, а когда ответили, выяснилось что слабая подготовка и посредственное качество пушек сильно снижают эффективность огня. Их темп стрельбы был ниже, а несколько залпов они вообще пропустили из-за промедления орудийных расчетов. После третьего залпа лейтенант Доббс получил осколок в голову и вышел из строя.

Бой происходил на малых дистанциях: достаточно близко для мушкетного выстрела, но недостаточно для сцепления на абордаж. Здесь преимущество также было за американцами: недостаток картузов на Drake означал, что для перезарядки мушкетов пришлось использовать пыжи — медленный и трудоемкий способ, а уклонение Ranger от абордажа не позволяло ввести в дело всех людей.

В течение часа пулей в голову был убит капитан Бурдон. Командование Drake принял мастер Джон Уэлш (англ. John Walsh).[1] К этому времени паруса и такелаж были настолько посечены, что шлюп не мог маневрировать, чтобы направить пушки на противника, а стрелки, не получая вовремя зарядов, скрылись от огня противника в низах. По совету двух оставшихся старшин, Уэлш решил спустить флаг. Флаг был уже сбит, так что ему пришлось голосом сообщить противнику о сдаче.[1] По рапорту Джонса, бой длился 1 час 5 минут.[4]

Последствия

Потери американцев убитыми составили всего одного человека от мушкетной пули — лейтенанта Уоллингфорда (англ. Samuel Wallingford), и ещё двое стрелков были убиты на марсах щепками и обломками от пушечных залпов. Пятеро раненых вернулись в строй. По сравнению с этим потери Drake были куда выше: 5 убитых, включая капитана и лейтенанта, и 20 раненых. Среди последних были тяжёлые, в том числе Доббс, скончавшийся через несколько дней в плену.

Джонс подручными средствами подремонтировал свой приз и медленно пошел с ним через Северный пролив и вокруг Ирландии. Посланные в погоню британские корабли, на этот раз настоящие боевые, не нашли его несмотря на малую скорость. Попутно он захватил ещё один торговый бриг. Часть ирландских пленных были отпущены на свободу, с расчетом донести в Англию благоприятный образ его как моряка и офицера, а не пирата. Примечательно, что для освобождения были отобраны только ирландцы. Со временем весь конвой прибыл во Францию.

Рейд Ranger достиг именно того, на что рассчитывал Джонс: посеял если не панику, то лихорадочную активность в Британии и прилегающих водах. Строились укрепления, вооружались города, местное население записывалось в ополчение на крайний случай. Все это было признанием простого факта: растянутый до предела Королевский флот был неспособен защитить все британские владения, даже в своих водах, и сосредоточивался только на главных направлениях. В любом случае доверие Британии к её флоту пострадало.

Ещё больше был психологический эффект на публику — Джонс моментально сделался предметом обсуждений и гаданий, где будет нанесен следующий удар. Одни газеты рисовали его как кровожадного разбойника, другие печатали свидетельства очевидцев и слухи, донесенные пленными, о его великодушии и рыцарских поступках.[5]

В итоге сбылись и его карьерные амбиции: через год Конгресс доверил ему более крупный и сильный корабль, который он назвал Bonne Homme Richard. Назначение стало прямой предтечей к знаменитому бою с HMS Serapis.

Напишите отзыв о статье "Бой в Северном проливе"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [web.ukonline.co.uk/lost-mansfield/drake-court.htm HMS Drake Court Matrtial]
  2. По [web.ukonline.co.uk/lost-mansfield/drake-court.htm материалам военно-полевого суда], HMS Drake до боя лишился лейтенанта (умер от горячки), штурманского помощника (заболел) и боцмана (убит в недавнем бою), а пушкарь доложил о нехватке бумаги для мушкетных картузов.
  3. Здесь и далее время дается приблизительно, так как корабли на ходу вели каждый свой учёт времени. Поэтому различные свидетели для одних и тех же событий указывают разное время.
  4. 1 2 [www.public.coe.edu/~theller/soj/ttl/jpj/sands.html Life and Correspondence of John Paul Jones] pp. 66-126.
  5. [web.ukonline.co.uk/lost-mansfield/jones1779.htm John Paul Jones], выдержки из статей 1778—1780.

Отрывок, характеризующий Бой в Северном проливе

– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.