Бой в Тюбкараганском заливе

Бой в Тюбкараганском заливе
Основной конфликт: Гражданская война в России
Дата	21 мая 1919 г.
Место	Каспийское море близ Форт-Александровска
Итог	Победа англо-белогвардейской флотилии
Противники
Каспийская флотилия Королевского флота Великобритании Астрахано-Каспийская флотилия Рабочее-Крестьянского Красного Флота
Командующие
коммодор Д. Норрис военмор А. В. Сабуров
Силы сторон
6 вспомогательных крейсеров 1 гидроавиатранспорт 1 эсминец 1 минный заградитель 1 вспомогательный крейсер 1 плавучая батарея 2 подводных лодки 6 сторожевых катеров
Потери
15 чел. убито 1 корабль поврежден людские потери - неизвестно потоплены эсминец, минзаг, плавбатарея, катер, 4 транспорта повреждены крейсер и подлодка

Бой в Тюбкараганском заливе или Бой у Форт-Александровского 21 мая 1919 г. — сражение между кораблями красной и англо-белогвардейской флотилий у северо-западного побережья полуострова Мангышлак. Крупнейшее сражение на Каспийском море во время Гражданской войны в России.

Военно-стратегическая ситуация

Главной проблемой для красных морских сил на Каспии было отсутствие у них нормального порта. Астрахань, главный пункт базирования флотилии, отделяло от доступного для больших судов т. н. «12-футового рейда» протяженное мелководье, по которому проходил сложный 40-мильный фарватер. В апреле 1919 г. советское руководство поставило перед Астрахано-Каспийской флотилией задачу овладеть важнейшими пунктами на побережье, завоевать господство на море и прервать морское сообщение между белыми армиями генерала А. И. Деникина и адмирала А. В. Колчака по линии Петровск — Гурьев.

Красный флот на Каспии (6 эсминцев, минный заградитель, 3 миноносца, 4 подводные лодки, 13 вооруженных пароходов, 4 плавучих батареи, 7 сторожевых катеров) заметно превосходил действующую там британскую Каспийскую флотилию Королевского флота со смешанными англо-русскими командами (10 вооруженных пароходов, 2 гидроавиатранспорта, 12 торпедных катеров). Правда, преимущество красных в быстроходных эсминцах и подводных лодках (находившихся, как правило, в плохом техническом состоянии) нивелировалось трудностями их применения в мелководной северной части Каспийского моря, в то время как английское превосходство в авиации играло большую роль. Заметно лучше была у британской флотилии и подготовка экипажей, особенно — командного состава.

Предшествующие события

29 апреля главные силы красной флотилии вышли из Астрахани в море, где разделились на два отряда. Командующий флотилией С. Е. Сакс с 4 эсминцами отправился к побережью Дагестана для наблюдения за базировавшейся в Петровске флотилией противника. 2 эсминца, минный заградитель и четыре вооруженных парохода под командованием А. В. Сабурова совершили поход к полуострову Мангышлак, где 30 апреля высадили десант в Тюбкараганском заливе у Форт-Александровский. Белый гарнизон сдался без сопротивления.

Сакс докладывал телеграммой Ленину: «Флотилия находится в море, базируясь на Форт Александровский с задачей парализовать коммуникацию Петровск — Гурьев. В Александровском собираются силы для десанта в Петровск». Захват красными важнейшего стратегического пункта на линии морских коммуникаций в центральной части Каспийского моря долго оставался неизвестным для белого командования. В Форт-Александровский даже продолжали поступать радиограммы с сообщениями о предстоящих рейсах между белыми портами, чем красные вскоре сумели воспользоваться. 5 мая в море близ Тюбкарагана эсминцем «Карл Либкнехт» был перехвачен пароход «Лейла», где находилась посланная от Деникина к Колчаку делегация во главе с генералом Гришиным-Алмазовым. Гришин застрелился, в руки красных попала важные оперативные документы из штаба Деникина.

В свою очередь, получив, наконец, сведения о взятии красными Форт-Александровский, английское командование направило туда несколько своих кораблей. 15 мая при подходе к Форт Александровский британские вспомогательные крейсера «Президент Крюгер» и «Вентюр» перехватили идущий из Астрахани красный конвой — транспорты «Алекбер» и «Баку», буксирующие две грузовые шаланды. Охраняющий конвой эсминец «Яков Свердлов» ушёл в Александровский, не принимая боя, туда же успели уйти и транспорты, бросив свои шаланды, потопленные артиллерийским огнём с крейсеров.

Тем не менее, красные рассчитывали в скором времени добиться успеха. Форт-Александровский стал маневровой базой Астрахано-Каспийской флотилии. Здесь был размещен крупный гарнизон, многочисленные транспорты доставляли всё необходимое (от боеприпасов до питьевой воды). К 18 маю в Тюбкараганском заливе было сосредоточено 5 вспомогательных крейсеров, 6 эсминцев, минный заградитель, плавбатарея, 2 подводные лодки, 7 сторожевых катеров. Сакс планировал поход к о. Чечень близ устья Терека, где, как предполагалось, находились главные силы англо-белогвардейской флотилии. Красные предполагали сначала атаковать вражеские корабли на стоянке ночью эсминцами, а потом добить днем тяжелой артиллерией вспомогательных крейсеров. В ночь на 19 мая минный и крейсерский отряды вышли из Форт-Александровского к Чеченю, но из-за тумана и нескоординированности действий между эсминцами и крейсерами операция была отложена. На красных кораблях открылись многочисленные технические неполадки. Флотилия вернулась для загрузки углем и текущего ремонта к Астрахани на 12-футовый рейд.

Соотношение сил перед боем

20 мая из Петровска в сторону Форта Александровского вышла флотилия под командованием коммодора Д. Норриса. По одним данным у него было 8 вспомогательных крейсеров, фактически канонерских лодок: «Президент Крюгер» (2200 т. водоизмещения, четыре 102-мм орудия), «Вентюр» (1300 т., три 102-мм орудия), «Азия» (1300 т.,120-мм и 75-мм орудия), «Эммануил Нобель» (3800 т., 120-мм и два 102-м орудия), «Слава» (1700 т., 120-мм и 75-мм орудия), «Зороастр» (два 120-мм орудия), «Биби Эйбат» (три 102-мм орудия), «Виндзор Кастл» (бывш. «Лейтенант Шмидт», 1400 т., четыре 102-мм орудия) . Красные считали, что у противника было 6 кораблей, которые они идентифицировали как «Президент Крюгер», «Вентюр», «Воткинский завод», «Слава», «Гаджи Гаджи» и «Азия» Английские источники говорят о пяти кораблях: «Крюгер», «Вентюр», «Азия», «Нобиль» и «Виндзор Кастл». «Слава» и «Биби Эйбат» не успели подойти, а «Зороастр» вынужден был вернуться в Петровск из-за поломки машины В море также находился авиатранспорт и база торпедных катеров «Аладир Усейнов» (бывший танкер, 2070 т., впосл. переименован в «Волгу», 3 торпедных катера, 2 гидросамолета).

В результате авиаразведки англичане обнаружили, что в Александровске осталась лишь меньшая часть красных кораблей: не вышедший в поход к Чеченю из-за неполадок с котлами эсминец «Московитянин» (570 т., два 102-мм орудия, три торпедных аппарата), вспомогательный крейсер «Каспий» (флагман А. В. Сабурова, бывш. ледокол, 480 т., два 102-мм орудия), минный заградитель «Демосфен» (до апреля 1919 г. «Припять», 400 т., два 102-мм орудия), плавбатарея № 2 (бывш. наливная баржа «Святополк», два 152-мм орудия), подводные лодки «Минога» и «Макрель» с базой — пароходом «Ревель», шесть сторожевых катеров и 17 транспортных и вспомогательных судов разного типа. Из-за ухода основных кораблей Астрахано-Каспийской флотилии оставшиеся у Форт-Александровского красные суда серьёзно уступали противнику в силе артиллерийского огня, к тому же были меньшего тоннажа и, следовательно, менее устойчивы к обстрелу.

Сражение

21 мая 1919 г. в 11.30 красные обнаружили на горизонте дымы вражеской флотилии, приближавшейся с запада в кильватерной колонне. В 12.25 из Тюбкараганского залива на внешний рейд вышел на двух исправных котлах эсминец «Москвитянин» и минный заградитель «Демосфен». У входа в бухту уже стояли на якорях флагман отряда «крейсер» () «Каспий» и баржа-плавбатарея № 2. С берега флотилию поддерживала полевая батарея из четырёх 75-мм орудий..

Командующий красными кораблями А. В. Сабуров приказал атаковать противника катерам и подводным лодкам. «Минога» отказалась выполнить приказ из-за неисправности с дизелями (которые, впрочем, были ей не нужны при подводном плавании) и отошла к базе на электромоторе, но лодка «Макрель» направилась в море. Глубина фарватера не превышала 7 метров, а осадка лодки под перископом составляла 6,7 метра. Чтобы увеличить запас воды под килем, «Макрель» выходила из залива с опущенным перископом. Атаковать противника, однако, «Макрель» не могла — из-за мелководья подводная минная стрельба была невозможна, так как торпеды должны были зарываться в грунт.

Три красных сторожевых катера провели демонстративную атаку, не приближаясь к противнику и стреляя из своих 47-мм и 37-мм орудий с большими недолетами. Пользуясь превосходством в скорости над тихоходными вражескими кораблями (флотилия Норриса шла на 7 узлах), катера совершали стремительные манёвры, по воспоминаниям участвовавшего в сражении белогвардейского мичмана Н. Н. Лишина, «крутились между нами и берегом, то приближаясь к нам, то удаляясь, то поворачивая прямо на нас, то идя параллельным курсом». Но демонстративная атака не имела результата. Англо-белогвардейская флотилия даже не стала отвечать на огонь катеров, продолжая двигаться кильватерным строем к Тюбкараганскому заливу. По другим данным, в ходе атаки красные потеряли катер «Счастливый»

Большего успеха добилась конная полевая батарея красных, выкатившая на берег и с ходу открывшая огонь по проходившим мимо кораблям противника. В 13.05 в бой вступила и артиллерия красных кораблей. «Москвитянин» и «Демосфен» маневрировали между входом в бухту и лежавшей севернее мелью. «Каспий» и плавбатарея стреляли с якоря. Полевая батарея, сменив позицию после накрытия, сама пристрелялась по флагману Норриса. «Президент Крюгер» получил попадание в район жилых кают, на нём вспыхнул пожар, впрочем, тут же потушенный водой из перебитого брандспойта. Два попадания с плавбатареи (по другой версии — с «Москвитянина») были в «Нобиль», который имел серьёзные повреждения в машинном отделении и вышел из колонны.

Повреждения «Нобиля», видимо, побудили флотилию Норриса к временному отступлению. Корабли под английскими флагами повернули на юг и, к ликованию красных, стали удаляться. Однако в 13.47 Норрис повернул на обратный курс и повторил нападение. На этот раз успех был полностью на стороне англичан. По словам Лишина, огонь красных был хотя и сильным, но неорганизованным: «Море вблизи и вдали от наших кораблей кипело разрывами, но ясно было, что большевики не способны корректировать своей стрельбы, так как одновременно стреляли их орудия из трех разных направлений, по разным целям, и одни мешали пристрелке других. Никакой согласованности или общего управления огнём не было».

Стрельба с кораблей Норриса была гораздо более меткой. В 14.20 идущий в голове колонны «Президент Крюгер» открыл огонь с дистанции 70 кабельтовых, а в 14.25 уже дважды поразил красную плавбатарею с наиболее мощными 6-дюймовыми орудиями. На барже вспыхнул пожар, она прекратила огонь, сильно накренилась и через некоторое время затонула. Следовавшие за «Крюгером» другие крейсера, которым из-за закрывавшего им сектора обстрела флагмана было затруднительно стрелять по бухте, уничтожали полевую батарею, бившую по ним с фланга. На «Москвитянине» вышел из строя последний исправный котел. Лишившись возможности маневрировать, эсминец на остатках пара направился к берегу и приткнулся к Соляной пристани, его команда бежала на берег.

Флотилия Норриса приблизилась к стоявшим в бухте красным судам на расстояние в 30 кабельтовых и сделала поворот вправо: «Теперь все корабли могли уже работать бортовым огнём по главным целям и, повинуясь указаниями крюгеровского артиллериста, стали забрасывать большевистские корабли снарядами. Стрельба оказалась действительной: то здесь, то там в куче большевистских кораблей стали вспыхивать пожары». Под обстрелом «Каспий» и «Демосфен» отошли в бухту к другим судам, скученно стоявшим у стенок гавани. В 14.50 снаряд попал в плавбазу подлодок «Ревель», где вспыхнул пожар. В зону пожара попала и стоявшая у «Ревеля» подлодка «Минога», на которой обгорела рубка. «Минога» пыталась отойти от «Ревеля», но на её винт намотало швартовый. С большим трудом лодку отбуксировали до взрыва в сторону с помощью шлюпки. Горящий «Ревель» понесло на минный транспорт «Туман» и посыльное судно «Гельма». Последующий сильнейший взрыв уничтожил все три судна. Также в ходе обстрела погибли судно-продбаза «Зороастр» и несколько малых шаланд.

Огонь с «Ревеля» перекинулся и на стоявший рядом «Демосфен». Почти одновременно на флагманском «Каспии» было сбито одно из орудий и поврежден котел. Фактически все боевые корабли красных были выведены из строя и командующий Сабуров, который перешёл на посыльное судно «Крейсер», приказал командам покинуть корабли, приготовив их к затоплению. На «Каспии» были открыты кингстоны, а «Демосфен» получил приказ добить вспомогательный крейсер орудийным огнём, но из-за пожара не смог это сделать. Вскоре команда оставила и горящий заградитель, выбросив замки орудий и пулеметы за борт.

Не встречая больше ответного огня, флотилия Норриса продолжала обстрел с дистанции 30-40 кабельтовых. В 15.15 над бухтой появилось два английских гидросамолета, обстрелявших красные суда из пулеметов и сбросивших на них бомбы. В 16.00 корабли под британскими флагами внезапно прекратили огонь и ушли в море. Отход вражеской флотилии приписывал себе в заслуги командир лодки «Макрель» Г. А. Шредер, утверждавший, что неприятель, обнаружив в море его субмарину, «повернул обратно, сосредоточив весь огонь на квадрате нахождения лодки, что спасло от полного разгрома находившиеся в гавани суда с минами заграждения и снарядами». Мнения о том, что англичане бежали, испугавших торпедной атаки «Макрели», придерживался в своем рапорте в Москву и командующий флотилией Сакс, эта версия нашла отражение и в последующей советской литературе.

Мичман Лишин причиной прекращения боя указывает исчерпание боезапаса — корабли выпустили более 1700 снарядов и на каждом из них оставалось всего около 50 штук. Впрочем, скорее всего коммодор Норрис просто посчитал свою задачу выполненной. В море его флотилия встретила авиатранспорт «Аладир Усейнов», на котором базировались и торпедные катера. Несмотря на спокойную погоду, идеальную для торпедной атаки, катера не были спущены на воду, чтобы нанести по красным в гавани завершающий удар. Возможно, на это решение повлиял неудачный опыт подавления восстания на кораблях бывшей русской Каспийской флотилии в Баку в конце февраля 1919 г., когда у английских катеров в решающий момент заглохли моторы. Корабли Норриса получили в бою повреждения, возникли и технические неполадки. Когда требовавшие ремонта суда были отправлены в Петровск или Баку, у британского командующего остались только крейсера «Президент Крюгер» и «Вентюр» и авиатранспорт «Аладир Усейнов», чьим самолетам вскоре удалось добиться большого успеха.

После боя

Воспользовавшись отходом противника и прекращением обстрела, старший механик «Каспия» Кудряшов смог спасти своё брошенное судно. Он вернулся туда на шлюпке и успел закрыть кингстоны. Подошедшие вспомогательные суда откачали из трюма воду.

Красные стали возвращаться и на другие корабли. Уцелевшие транспорты были отведены от горящих у берега кораблей и поставлены на якорях в центре бухты. На «Москвитянине» состоялся военный совет, на котором было принято решение об оставлении Форт-Александровский. Неисправные суда следовало вести на буксире. Гарнизон и команды уничтоженных кораблей должны были быть размещены на транспортах. В первую ночь после сражения удалось вывести только один транспорт, подлодку «Макрель» и пять катеров (один на буксире), которые на следующий день благополучно дошли до Астрахани. 22 мая шла подготовка к уходу оставшихся судов. Удалось наскоро починить котлы на «Каспии». В течение дня пять раз под бухтой появлялись одиночные английские самолеты с авиатранспорта «Аладир Усейнов». Во время третьего налета в 10.45 вражескому аэроплану удалось прицельно сбросить 230-фунтовую (104 кг) бомбу у кормы «Москвитянина». После взрыва эсминец быстро затонул, погрузившись до конца труб (впоследствии белые поднимут его, но так и не сумеют ввести в строй). Из-за невозможности ремонта был затоплен минный заградитель «Демосфен».

Вечером началась посадка гарнизона на суда. В 23 часа все корабли снялись с якоря и покинули Тюбкараганский залив. Чтобы избежать встречи с кораблями противника, суда маневрировали в тумане и прибыли к 12-футовому рейду Астрахани только рано утром 24 мая. Прикрывая эвакуацию из Александровского, два красных эсминца перестреливались в море с «Президентом Крюгером», заставляя его держаться на расстоянии огнём своих более дальнобойных орудий. Однако когда появился второй белый крейсер, красные отступили к Астрахани, на чём их действия на море надолго закончились.

Итоги сражения

Красная флотилия понесла в Тюбкараганском заливе тяжелые потери: эсминец, минный заградитель, плавбатарея, база подводных лодок, три транспортных судна и сторожевой катер. Серьёзные повреждения получили вооруженный пароход «Каспий» и подлодка «Минога», надолго выведенные из строя. Их возвращение в Астрахань при отсутствии какой-либо защиты вместе с 11 транспортными и вспомогательными судами, а также эвакуированным гарнизоном можно считать большой удачей или примером неоднозначной политики англичан в гражданской войне.

То, что красным удалось эвакуировать Форт-Александровский, ставилось в упрек коммодору Норрису, как не доведшему сражение в Тюбкараганском заливе до полного уничтожения сил противника. В частности с упреком по поводу завершающей части морского сражения высказался адмирал Колчак: «Почему ушли, имея возможность закончить бой как следует? Ведь большевики ещё отвечали, а вы не могли быть уверены, что вами нанесено решительное поражение. Почему не послали „Си-Эм-Би“ (торпедные катера)? Почему „Волга“ с шестидюймовыми орудиями и полным запасом снарядов не была использована хотя бы в последней стадии боя?..» .

Хотя потери у Форт-Александровский не изменили в целом соотношение сил и сохранили у красных превосходство в боевых кораблях, советское командование восприняло произошедшее сражение как катастрофу, полностью перечеркнувшую планы на завоевание господства на Каспийском море: «В мае 1919 г. наш флот после боя у форта Александровского вынужден был отойти в Астрахань. С этого времени господство флота противника распространялось на все водное пространство Каспийского моря». Даже в официальной советской историографии признавалось, что «В описываемое время на Каспийском море Красный Флот, будучи слабее и числом единиц, и их качеством против более быстроходного флота противника (???), избегал боевых столкновений с ним в невыгодных для себя условиях»

В конце мая Астрахано-Каспийская военная флотилия РККФ ушла по фарватеру в Астрахань, ограничив свои задачи обороной города и низовий Волги. В июле 1919 г. вместо Астрахано-Каспийской была создана Волжско-Каспийская флотилия во главе со сменившим Сакса Ф. Ф. Раскольниковым. В это же время в виду фактического прекращения военных действий на море англичане передали свои военные корабли на Каспии в распоряжение представителей генерала Деникина. Только после разгрома армий Деникина весной 1920 г. и самоликвидации белой флотилии на Каспии красные морские силы возобновили там активные действия.

Литература

• [www.gwpda.org/naval/caspian.htm John Guard The Royal Navy in the Caspian Sea 1918—1920 ]
• [militera.lib.ru/h/shirokorad_ab3/17.html Широкорад А. Б. Великая речная война. Гл. 4. Бой в Тюб-Караганском заливе М., 2006]
• [militera.lib.ru/h/kovalev_ea2/03.html Ковалев Э. А. Короли подплава в море червонных валетов: Хроника начального периода советского подводного плавания 1918—1941 гг. Гл. 3. Балтийские «касатки» в войне на Хвалынском море (1919—1920 гг.). М., 2006]

Отрывок, характеризующий Бой в Тюбкараганском заливе

– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.