Бой в соборе Святых Кирилла и Мефодия

Бой в соборе святых Кирилла и Мефодия
Основной конфликт: Вторая мировая война
Памятник семи погибшим чехословакам с эпитафией «Остались верны»
Дата	18 июня 1942 года
Место	Кафедральный собор Святых Кирилла и Мефодия, Прага, Протекторат Богемия и Моравия
Причина	убийство Рейнхарда Гейдриха
Итог	все сопротивлявшиеся погибли
Противники
Чехословакия Чехословакия Третий рейх Третий рейх
Командующие
Адольф Опалка Карл фон Тройенфельд
Силы сторон
семь человек 800 гестаповцев и эсэсовцев
Потери
все семеро человек неизвестны

Бой в соборе святых Кирилла и Мефодия — вооружённая стычка между семью чехословацкими диверсантами и восемью сотнями гестаповцев и эсэсовцев, произошедшая 18 июня 1942 года в Праге, в православном соборе святых Кирилла и Мефодия. Чехословацкие диверсанты-парашютисты, которые утром 27 мая обстреляли автомобиль Рейнхарда Гейдриха (от ранений он скончался 4 июня), отстреливались в течение семи часов. В живых не осталось никого из группы диверсантов: они были убиты либо покончили с собой, чтобы не попасть в плен к врагу.

Предыстория

27 мая 1942 года два чехословацких деятеля Движения Сопротивления, Йозеф Габчик и Ян Кубиш, близ Праги обстреляли автомобиль рейхспротектора Рейнхарда Гейдриха. В результате покушения Гейдрих получил тяжёлое ранение селезёнки и перелом ребра, которые были вызваны взрывом бомбы, брошенной Кубишем. Гейдриха прооперировали в госпитале Буловка и удалили ему селезёнку, однако после операции произошло заражение внутренних органов, от которого 4 июня Гейдрих скончался.

После покушения статс-секретарь Протектората Карл Франк ввёл на территории страны чрезвычайное положение, а Генрих Гиммлер приказал найти и уничтожить заговорщиков. По ходу дела гестаповцы сожгли деревню Лидице, казнив всех мужчин старше 16 лет, отправив всех женщин в концлагерь Равенсбрюк, а детей — в детдома Лицманштадта (Лодзи). Часть бойцов Сопротивления, включая всех парашютистов, скрылись в крипте кафедрального собора святых Кирилла и Мефодия Чешской православной Церкви в Праге. Однако 16 июня один из участников Сопротивления, Карел Чурда, на допросе выдал гестаповцам несколько десятков чехословацких антифашистов, в том числе и всех парашютистов, которые скрывались в соборе.

Бой

18 июня 1942 года группа войск СС и сил гестапо под командованием бригадефюрера СС Карла фон Тройенфельда провела штурм собора святых Кирилла и Мефодия (бывшей католической церкви Карло Борромео; это название продолжало использоваться немцами как официальное). В соборе находилось семь человек:

• Йозеф Габчик (родился 8 апреля 1912 г.)
• Ян Кубиш (родился 21 июня 1913 г.)
• Йозеф Валчик (родился 2 ноября 1914 г.)
• Адольф Опалка (родился 4 ноября 1915 г.)
• Йозеф Бублик (родился 12 февраля 1920 г.)
• Ян Грубы (родился 4 марта 1915 г.)
• Ярослав Шварц (родился 11 мая 1914 г.)

Бой завязался в 4:10 утра. Сначала немцы обыскали покои пономаря, а затем вступили и в здание церкви. Они осматривали клирос, когда Опалка, Кубиш и Бублик открыли огонь. В течение двух часов они вели перестрелку с немцами, пока у них не закончились патроны. Опалка и Бублик, использовав последние патроны, застрелились, не желая сдаваться в плен, а Кубиш умер от ранений.

Другая группа в составе Габчика, Валчика, Хрубы и Шварца скрылась в крипте храма. По свидетельствам, они пытались покинуть собор через канализацию. Через небольшое окно в западной части церкви немцы бросили в вентиляционный отдел ручные гранаты и запустили слезоточивый газ, однако парашютистов не удалось выкурить.

На помощь немцам поспешили пожарные, которые попытались затопить осаждённых канализационной водой из брандспойтов, но чехи вытолкнули шланг обратно на улицу и сами обстреляли пожарных. Ситуация радикально изменилась после того, как часть немецких войск прорыла подкоп под стены крипты. Пожарным удалось взобраться по деревянной лестнице вверх и направить шланг прямо внутрь крипты: её стали заливать потоки хлынувшей канализационной воды, которые уже ничто не могло остановить. Все четверо парашютистов отстреливались до последнего, а когда у каждого из бойцов осталось по патрону, все четверо застрелились, чтобы не попасть в плен к эсэсовцам.

Ссылки

• [mir.travel/sights/97192 Церковь Святых Кирилла и Мефодия. Пражский православный кафедральный храм]
• [www.fronta.cz/dokument/zpravy-ss-a-gestapa-o-dobyvani-kostela-sv-cyrila-a-metodeje-18-cervna-1942 Zprávy SS a gestapa o dobývání kostela sv. Cyrila a Metoděje 18. června 1942]  (чешск.)
• [www.panzernet.net/php/index.php?topic=4720.0 Boj v kostele sv. Metoděje a Cyrila - pražská Reslova ulice (18.6.1942)]  (чешск.)
• [zpravy.idnes.cz/bitva-o-kostel-sv-cyrila-a-metodeje-a-hadka-ss-a-gestapa-ppp-/domaci.aspx?c=A120615_122730_domaci_jw Roztržka gestapa a SS u krypty: Nerozeznáte tlampač od vysílačky!]  (чешск.)
• [nezahynem.wz.cz/atentat7.htm Atentát. Část sedmá. Poslední boj]  (чешск.)

Отрывок, характеризующий Бой в соборе Святых Кирилла и Мефодия

– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.