Бой за Лиду
| Бои за Лиду | |||
| Основной конфликт: Советско-польская война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа польских войск | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Бои за Лиду — сражение за Лиду, которое произошло 28 — 29 сентября 1920 года во время Советско-польской войны.
Предпосылки
Важной задачей польских войск являлся захват Лиды. Главное командование польской армии считало Лиду настолько важным пунктом в плане Неманской операции, что Пилсудский 25 сентября издал особый указ о захвате этого города.
Наступление на Лиду вели с запада две колонны 21-й горной и 22-й добровольческой дивизии. Однако быстрее их к Лиде подходили бригада 1-й Литовско-Белорусской дивизии с запада и с северо-восточного направления 1-я пехотная дивизия Легионов, поддерживаемая 4-й кавалерийской бригадой. 3-я пехотная дивизия Легионов тоже двигалась к Лиде, но находилась ещё близ Немана.
Захват Лиды зависел и от того, успеют ли главные силы 3-й армии большевиков подойти к городу раньше наступающих польских частей, меньших их по численности. Приказ о начале операции по захвату Лиды командиры ряда польских частей отдали с опозданием более чем сутки. Но потерю времени они компенсировали быстрым исполнением приказа и максимально быстрым передвижением своих подразделений.
Описание сражения
Утром 28 сентября к Лиде подошел авангард 3-й пехотной бригады Легионов. В 10 часов утра 6-й полк этой бригады, поддерживаемый артиллерией, начал бой за Лиду. Первый удар полк нанес с севера. Красная армия, которая была более сильной, была уже в значительной степени деморализована. Из-за этого бой длился недолго, и польской бригаде удалось занять город. Штаб 3-й армии РККА, прибывший накануне в Лиду, вместе с её командующим Лазоревичем в последний момент покинул место своего пребывания, оставив дивизии 3-й армии без единого командования. До того, как польские войска успели закрепиться на новых позициях, по ним ударила 3-я армия.
Первой в бой вступила 4-я стрелковая дивизия, которая в бою у Кровавого Бора понесла меньшие потери, чем другие дивизии 3-й армии. Внезапная атака</span>ruen этой дивизии пришлась на позиции 2-го батальона 6-го полка Легионов и 2-го батальона 1-го полка Легионов. Красноармейцы быстро овладели казармами, железнодорожной станцией и прорвались в центр города. Обороной Лиды руководил сам командир 1-й дивизии Легионов полковник Домб-Бернацкий. Завязались уличные бои, в которых обе стороны несли большие потери. Батареи 1-го артполка Легионов вели огонь прямой наводкой.
В 13 часов в бой вступили 1-й и 3-й батальоны 6-го пехотного полка Легионов. Контратака свежих батальонов смешала ряды солдат Красной армии. Понеся значительные потери, 4-я стрелковая дивизия отступила из Лиды, двигаясь в южном направлении. Вместе с ней уходила 168-я стрелковая бригада, авангард подходившей с запада 56-й стрелковой дивизии. Вблизи Лиды эта бригада попала в засаду, устроенную 1-м и 3-м батальонами 6-го полка Легионов и была разбита. В это время польская 4-я кавалерийская бригада, обходившая Лиду с востока, разбила возле деревни Дубровно отступающие подразделения 6-й стрелковой дивизии большевиков.
Поздно вечером 22 сентября к Лиде с запада приблизилось ещё одно соединение 3-й армии большевиков — 21-я стрелковая дивизия и около 22 часов начала атаку при поддержке артиллерии. Красноармейцы овладели местными казармами, но затем были отброшены польскими частями. 21-я стрелковая дивизия, которая накануне понесла большие потери в бою у Кровавого Бора, отступила в лес западнее Лиды. К 24 часам 28 сентября Лида было полностью очищена от красноармейцев.
Личный состав 21-й стрелковой дивизии был деморализован большими потерями, военными неудачами и изнурительными походами. Не хватало патронов и боеприпасов. Раздосадованные красноармейцы арестовывали комиссаров, которые приказывали их продолжать бой, выдали их полякам и утром 29 сентября сдались[1].
Последствия
Хотя Лиду удалось удержать, польские войска не смогли окончательно разгромить 3-ю армию большевиков. Польское командование слабо координировало действия своих войск, в результате чего в боях за Лиду участвовали 1-я дивизия Легионов и 4-я кавалерийская бригада, а остальные части не успели подойти к городу. Все же 3-й армии пришлось изменить маршрут отступления, тем самым открыв дорогу польским войскам в тылы 15-й и 16-й армий большевиков.
В боях за Лиду проявился упадок боевого духа частей большевиков, в результате чего произошла массовая сдача в плен — до 10 000 солдат[2]. Было захвачено 40 орудий, 67 пулеметов, 2350 обозных подвод со снаряжением и запасами, а также 1 автомобиль и 2 мотоцикла[2]. Дальнейшее преследование частей большевиков 2-й кавалерийской бригадой 29 сентября юго-восточнее Лиды показало, что они почти не оказывали сопротивления. В этот день сдались ещё 500 красноармейцев, было взято 9 орудий и 36 пулеметов[3].
После боев за Лиду и в её окрестностях все северное крыло Западного фронта фактически перестало существовать. Создалась угроза окружения 15-й и 16-й армий большевиков. Это вынудило Тухачевского отдать приказ о быстром отходе на восток. Неманская операция польских войск окончательно развеяла надежды политического и военного руководства РСФСР выиграть в войне с Польшей.
Напишите отзыв о статье "Бой за Лиду"
Примечания
- ↑ Прушиньский М. «Драма Пiлсудьского», с. 301—302
- ↑ 1 2 Грицкевич, 2005, с. 332-334.
- ↑ Odziemkovski. J. «Leksikon wojny Polsko-Rossijskiej 1919—1920», s. 231, 284
Литература
- А.П. Грицкевич. Западный фронт РСФСР 1918-1920. — Харвест, 2005. — С. 332-334.
Отрывок, характеризующий Бой за Лиду
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
