Бой за Мелигалас

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бой за Мелигалас
Основной конфликт: Греческое Сопротивление
Вторая мировая война
Дата

1215 сентября 1944 года

Место

Мелигалас

Итог

Победа ЭЛАС

Противники

”Батальоны безопасности” греческих коллаборационистов
ЭЛАС
Командующие
Димитрис Перротис
Дионисиос Пападопулос
Яннис Михалопулос
Ставрос Николопулос
Силы сторон
1.000 – 1.500 1.200
Потери
708 - 1.144 150 - 200

Бой за Мелигалас (греч. Μάχη του Μελιγαλά — произошёл с 13 по 15 сентября 1944 года, в первые дни после ухода немецких войск с юга полуострова Пелопоннес. Бой за городок Мелигалас Мессении был одним из последних и самых кровавых столкновений между Народно-освободительной армией Греции (ЭЛАС) и греческими коллаборационистами из «Батальонов безопасности». На протяжение четырёх десятилетий (до 1981 года) события 1944 года в Мелигаласе стали политическим инструментом и официально преподносились как яркий пример «коммунистического варварства». Сегодня эту традицию продолжают ультраправые круги, в лице неонацистской Новой Зари[1], которые приглашают на ежегодные церемониалы в Мелигаласе своих единомышленников из Германии, Италии, Испании и т. д.[2].





Батальоны безопасности

С началом тройной, германо-итало-болгарской, оккупации Греции в годы Второй мировой войны, оккупационные власти сочли нужным сохранить, хотя и в меньших числах, греческую жандармерию в провинции и полицию в городах Афины, Пирей, Патры и Керкира, с задачей «соблюдение порядка и преследование коммунистов». Поскольку жандармерия не проявляла рвения в преследовании партизан Народно-освободительной армии Греции (ЭЛАС), итальянцы которые контролировали бόльшую часть территории страны, и, в особенности, болгары, которые объявили свою оккупационную зону территорией Болгарии, ограничили деятельность жандармерии большими городами провинций. Греческий квислинг Иоаннис Раллис, в начале 1943 года согласился принять дела у своего предшественника К. Логофетопулоса, при условии, что ему позволят создать вооружённые силы для «сохранения законного порядка и борьбы против коммунистов ЭЛАС». Со своей стороны немцы осознавали как политический междуусобный характер создаваемых соединений, как и то что эти соединения знали лучше них местность и лица принимавшие участие в Сопротивлении. Но главное, эти соединения могли облегчить их задачу, без участия немецких сил[3]. Марк Мазаузер (Mark Mazower), в своей книге «В Греции Гитлера», именует первой задачей создаваемых «Батальонов безопасности» «соблюдение порядка, в случае коммунистических действий»[4]. При создании «Батальонов безопасности», значительную роль в налаживании контактов правых («националистических») организаций с немцами сыграл британский агент Стотт, который согласно послевоенным британским утверждениям действовал по собственной инициативе[5]. Историк Т. Герозисис пишет, что объективные конечные намерения англичан и немцев «совпадали». К тому же и те и другие в 1943 году знали, что полное уничтожение демократического Сопротивления было невозможным[6]:625. Герозисис считает что за «Батальонами безопасности» стояли одновременно[6]:627:

  • правительство квислингов в Афинах и немцы
  • британское правительство
  • эмиграционное греческое правительство в Каире

Получив согласие Вермахта, Раллис опубликовал указ о создании «Батальонов безопасности» 18 июня 1943 года. В батальоны поначалу вступали либо ярые антикоммунисты, либо декласированные элементы и просто уголовники. Первоначально было создано 4 батальона. Но при гласной и негласной поддержке заинтересованных в этом сторон, к концу года численность «Батальонов» была доведена до 15 тысяч человек[6]:626. 2-й батальон, образованный в июне, был переведен в Патры, с тем чтобы стать ядром организуемого на Пелопоннесе 2-го полка. Параллельно и независимо от «Батальонов безопасности», ультраправый полковник. Д. Пападонгонас, при поддержке итальянцев, а затем немцев, приступил к созданию Показательных батальонов жандармерии[7]. Эти батальоны напрямую содержались немцами, для «экономии немецкой крови»[8] Один из них, созданный 1 ноября 1943 в Лаконии, получил имя «Батальон Леонид. Возглавил его Леонид Вретаккос, чей брат, Телемах Вреттакос был убит месяцами раннее партизанами ЭЛАС. Как „Батальоны безопасности“, так и батальоны Пападонгонаса, принимали участие в немецких карательных операциях против партизан. В январе 1944 года батальон Вреттакоса принял участие в карательной „Операции Дрозд“. В феврале 1944 года батальоны приняли участие в карательных операциях в Ахайя, в марте того же года в Лаконии и Мессинии, совершив ряд зверств по отношению к гражданскому населению. В апреле операции и зверства повторились в Ахайе и Элиде. Батальоны участвовали и в летних операциях 1944 года на Пелопоннесе и приняли участие в резне в Калаврита.

На счету „Батальонов безопасности“ также многочисленные расстрелы, произведенные в ответ на убийства партизанами немецких военных. 15 марта 1944 года квислинги из „Батальонов“ расстреляли в Патрах, под немецким контролем, 200 коммунистов. Также в марте, „Батальон“ города Каламата расстрелял 40 человек. 25 апреля, и независимо от последующего расстрела 200 Первомайцев немцами, полковник Пападонгонас расстрелял 110 человек, в отместку за убийство партизанами ЭЛАС немецкого генерала Кренца, которого Пападонгонас очень уважал»[9]. В мае 1944 года немцы объявили весь Пелопоннес военной зоной, запретили передвижения и установили повсеместно комендантский час. Контроль за соблюдением этих мер приняли на себя «Батальоны» безопасности".

Уход немецких войск и вопрос сдачи и разоружения Батальонов безопасности

26 августа 1944 года, под угрозой перекрытия путей отступления советской армией, вступившей на территорию Болгарии, немецкое командование приняло решение начать эвакуацию своих войск из Греции[10]:321. При своём уходе из Пелопоннеса в начале сентября, немецкие войска уничтожали мосты и железнодорожные пути, но оставляли боеприпасы, оружие и снабжение «Батальонам безопасности» пытаясь разжечь гражданскую войну в Греции[11]:134. Примечательны воспоминания майора Казакоса (в 1955 году), заместителя командира «Батальона», Мелигаласа: «отношение оккупационных властей (к нам) было искренним и дружественным» и, в том что касается ухода Вермахта, обвиняет немцев в «предательской позиции». ЭАМ — ЭЛАС рассматривали квислингов вражескими частями, что соответствовало также соглашениям с временным (эмиграционным) правительством Греции. С уходом немцев, ЭЛАС блокировал «Батальоны безопасности» в различных городах страны, включая Нафплион Агринион, Триполи, Коринф, Патры. 15 августа Национально-освободительный фронт Греции (ЭАМ) вступил в эмиграционное Правительство национального единства[11]:133. ЭЛАС был охарактеризован союзной армией и действовал официально под эгидой эмиграционного правительства[12][13] Своим возванием от 3-го сентября, командующий силами ЭЛАС, генерал Стефанос Сарафис призывал участников «Батальонов безопасности» сдаться с оружием, дабы спасти свою жизнь[11]:134. В тот же день британский генерал-майору Рональд Скоби (Ronald Scobie), который согласно Казертскому соглашению был назначен командующим всех греческих сил, дал указание греческому генерал-майору Спилиотопулосу, чтобы тот посоветовал членам «Батальонов безопасности» дезертировать или сдаться англичанам, обещая что они будут признаны военнопленными. 6 сентября расплывчатое объявление эмиграционного правительства Георгиоса Папандреу призывал членов Батальонов безопасности «немедленно покинуть» свои позиции и перейти на сторону союзников[11]:134. Англичане желали сохранения статуса-кво до прибытия их сил и правительства Папандреу и ни в коей мере не желали чтобы немецкое оружие из рук «Батальонов безопасности» перешло в руки партизан ЭЛАС, считая что ЭЛАС поставил своей целью захват власти в стране. В конечном итоге англичане массово использовали квислингов из «Батальонов безопасности» в декабрьских боях против городских отрядов ЭЛАС в Афинах[14].

События в Каламате

На Пелопоннесе действовала ΙΙ дивизия ЭЛАС, общей численностью в 6.000 бойцов. В этот период дивизию возглавлял прибывший на полуостров Арис Велухиотис[10]:336. Тысячи домов были сожжены в регионе Каламаты во время оккупации и более 1500 человек были расстреляны. Последние карательные операции были произведены «Батальонами безопасности» всего лишь за несколько недель до событий в Мелигаласе. Германские войска ушли из города Каламата с 4 на 5 сентября[15]:571. В городе остались только коллаборационисты. ЭЛАС потребовал от них сдачи оружия, гарантируя, что суд над ними будет произведен после возвращения эмиграционого правительства. В то время как глава американской американской миссии в регионе, греко-американец Джон Фацеас, поддержал это требование, англичанин Гибсон инструктировал квислингов дожидаться прибытия британских сил. Располагая значительными силами (до 1 тысячи человек) и тяжёлым вооружением квислинги решили оказать сопротивление[16]:220. 9 сентября части 9-го и 8-го полков ЭЛАС атаковали Каламату и в течение дня освободили город. В бою за Каламату погиб командир 9-го полка ЭЛАС И. Сервос. Около 100—120 коллаборационистов и вместе с ними оккупационный правитель Мессинии Д. Перротис бежали в городок Мелигалас[16]:222.

Перед боем в Мелигаласе

С весны 1944 года Мелигалас был ставкой 3-го «Батальона безопасности» города Каламата и Мелигаласа[2] Кроме сотни прибывших из Каламаты, в Мелигалас укрепились около тысячи коллаборационистов «Батальонов безопасности» из окружающего городок региона[15]:572. Архимандрит Иоил Яннакопулос, вместе с двумя британскими офицерами, выступили посредниками, предложив квислингам сдаться и гарантируя им перевод в безопасный лагерь, где до прибытия правительства национального единства, их жизнь и жизнь их родственников будут вбезопасности. Однако оккупационный правитель Перротис отверг это предложение. Коллаборационисты также не приняли во внимание аналогичные просьбы своих родственников[15]:573.

Бой за Мелигалас

Атака частей 8-го и 9-го полков ЭЛАС началась утром 13 сентября[15]:574. Общее число атакующих партизан не превышало 1200 бойцов, число обороняющихся квислингов было примерно таким же. Следует учесть также, что в ходе боя стали прибывать слабо вооружённые или вообще невооружённые крестьяне из резервного ЭЛАС. Располагая примерно той же численностью в живой силе (Антонакакис пишет что и в числах оборонявшиеся имели преумущество против атаковавших), квислинги располагали несравненно лучшим оружием, в особенности тяжёлым, а также тем преимуществом, что вели бой с укреплённых позиций. Укрепления включали в себя тройной ряд колючёй проволоки, окопы и блиндажи, и стену с бойницами высотой в 2 метра. Бой был жестоким и длился 3 непрерывных дня. 2-й батальон IX полка, под командованием Т. Анастасопулоса и А. Камариноса, атаковал с запада, с задачей занять господствующую высоту Пророка Ильи. С левого фланга 2-го батальона, в атаку пошла 9-рота Э. Пападопулоса, с задачей занять куранты перед высотой[16]:226. Продвигаясь к высоте Пророка Ильи 2-й батальон нарвался на минное поле, понёс огромные потери, но сумел закрепиться. Однако в течение двух дней батальон не мог взять высоту. На месте был сформирован отдельный отряд из 5-й пулемётной роты лейтенанта Костаса Басакидиса, которой были придана группа диверсантов с минами и гранатами, которые взрывами открывали для атакующих коридоры в колючей проволоке и стенах. Басакидису удалось взять высоту Пророка Ильи на третий день боя[17][16]:228. Последовала атака IX полка, которую с пистолетом в руке возглавил его командир, майор Илиас Клапас. После первой пулемётной очереди произведенной с высоты на Мелигалас, коллаборационисты начали сдаваться. В бою погибли около 200 партизан ЭЛАС[16]:228. Мутулас утверждает что после боя последовало «вторжение безоружных и бесконтрольный грабёж и резня»[15]:579. Английские источники говорят о 600 убитых в этом бою, куда согласно Христосу Антонакакису, бывшему партизану и писателю, вероятно включены и 200 убитых партизан ЭЛАС[16]:229.

Колодец Мелигаласа

Последовали расстрелы пленных квислингов, после слушаний их дел партизанским судом. Суд возглавили юристы Василис Бравос и Яннис Карамузис. Были расстреляны 60 квислингов. Послевоенные правые историографы, такие как П. Мутулас, утверждают, что расстрелы были произведены по спискам представленным местными организациями ЭАМ, что процесс был сомнительной легитимности, а приговоры были связаны с личными мотивами "[15]:580. Расстрелы были произведены у заброшенного колодца за Мелигаласом, который для правых кругов в Греции стал символом и именем нарицательным.

Суд Линча в Каламате

17 сентября оккупационный правитель Мессинии, Д. Перротис, и члены его администрации были перевезены в Каламату. На центральной площади города разъяренные жители прорвали кордон охраны. Пленные подверглись линчеванию, а 12 человек были повешены на фонарных столбах[2].

Война цифр

ЭАМ — ЭЛАС утверждал, что большинство убитых в Мелигаласе были коллаборационистами из «Батальонов безопасности». Это косвенным образом подтверждается даже местным «Обществом жертв», который даёт цифру в 1.144 убитых, включая 18 женщин, 18 пожилых, 1 подростка и ни одного ребёнка. Кроме того, огромное большинство убитых были мужчинами военного возраста и из разных регионов (только 108 были из Мелигаласа). Следует также отметить, что и послевоенные защитники убитых квислингов никак не определятся с числом убитых и в своих работах дают сильно отличающиеся друг от друга цифры. «The New York Times» описывала 10.8.2005 года «одну из самых ужасных греческих годовщин: резню коммунистами в Мелигаласе в 1944 году 1.400 женщин и детей»[2]. О 2 тысячах, опять же женщин и детей, ведёт сегодня речь неонацистская "Новая Заря’’. Университетский профессор С. Каливас, ссылаясь на данные Медицинской криминальной службы, даёт цифру 708 убитых в Мелигаласе. Это не сильно отличается от официального заявления ЭЛАС от 26 сентября 1944 года, за подписью генера-майора Эммануила Мандакаса, в котором говорится о «800 убитых раллистах» (от имени премьера правительства квислингов, Раллиса)[18]. Ту же цифру указывает и генерал Стефанос Сарафис[19]. После Варкизского соглашения января 1945 года и разоружения ЭЛАС, новый режим стал причислять к расстрелянным коллаборационистам не только убитых в бою, но и сопутствующие потери, в ходе боя. среди гражданского населения.

Впоследствии

События в Мелигаласе вызвали вмешательство англичан с целью ускорить сдачу «Батальонов безопасности» и избежать перехода их оружия в руки ЭЛАС[11]:137. С помощью англичан, представителей Красного Креста и правительства Папандреу, во многих городах Средней Греции и Пелопоннеса «Батальоны безопасности» сдались без боя и кровопролития. Отдельных случаев убийств квислингов разъярённой толпой или родственниками их жертв избежать не удалось. В целом, как пишет Mazower, в образовавшемся после ухода немцев политическом вакууме власти ЭАМ-ЭЛАС попытались установить порядок, противостоя призывам к мести. Благодаря их усилиям, масштабы самосуда в освобождённой Греции были значительно меньше аналогичных явлений во Франции и Италии[20] С другой стороны и первое послевоенное правительство Греции было вынуждено признать, при соблюдении законных процедур, легитимность расстрелов квислингов[2].

Память

В последующие годы событиям в Мелигаласе была придана идеологическая окраска и они стали полтитическим инструментом[21] Установившийся после Гражданской войны (1946—1949) режим представлял Мелигалас как символ «коммунистического варварства». Мелигалас и «Колодец Мелигаласа» стали для правых сил в Греции символом «коммунистических зверств». В ежегодных церемониях с периода диктатуры Чёрных полковников принимали участие представители правительства[2]. В панегериках в память убитых они упоминались исключительно как противники или жерты коммунистов. Избегая упоминания, что убитые были коллаборационистами «Батальонов безопасности», они упоминались только как «зарезанные националисты» или «патриоты».

Только в 1982 году министерство внутренних дел, учитывая то что «эти мероприятия являлись проповедями нетерпимости и на протяжение 40 лет питали раздел нации», решило прекратить участие официальных властей в этих мемориалах. Сегодня эти меморилы проводит «Общество жертв Колодца», участие в них принимают потомки расстрелянных и члены ультраправых и неонацистских организаций, таких как Хриси Авги[2][22].

Напишите отзыв о статье "Бой за Мелигалас"

Ссылки

  1. [www.xryshaygh.com/enimerosi/view/meligalas-1944-70-chronia-meta-thn-thhriwdia-twn-summoritwn-den-jechnoume Μελιγαλάς 1944 — 70 χρόνια μετά την θηριωδία των συμμοριτών: ΔΕΝ ΞΕΧΝΟΥΜΕ! | Χρυσή Αυγή]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 [www.iospress.gr/ios2005/ios20050911.htm Η μαύρη εθνική Πηγάδα]
  3. Διεύθυνση Ιστορίας Στρατού, Αρχεία Εθνικής Αντίστασης, τομ. 8, έκθεση του βρετανικού PIC, σελ. 96
  4. Μαρκ Μαζάουερ, Στην Ελλάδα του Χίτλερ, σελ. 352
  5. Χρονολόγιο γεγονότων 1940-44 από τα αρχεία του Βρετανικού Υπ. Εξωτερικών, σελ. 519 κ.ε.
  6. 1 2 3 Τριαντάφυλος Α. Γεροζήσης, Το Σώμα των αξιωματικών και η θέση του στη σύγχρονη Ελληνική κοινωνία (1821—1975), εκδ. Δωδώνη, ISBN 960-248-794-1
  7. Τάσος Βουρνάς, Ιστορία της Νεότερης Ελλάδας, σελ. 399
  8. Χέρμαν Μάγερ, Από τη Βιέννη στα Καλάβρυτα, σελ. 502
  9. Χέρμαν Μάγερ, Από τη Βιέννη στα Καλάβρυτα, σελ. 512
  10. 1 2 Σπύρος Γ. Γασπαρινάτος, Η Κατοχή. Γ': Η κατοχική περίοδος μέχρι την απελευθέρωση, Αθήνα, 1998, εκδ. Σιδέρης
  11. 1 2 3 4 5 Lars Baerentzen, Greece in the 1940s: A Nation in Crisis, The Liberation of the Peloponnese, September 1944, University Press of New England 1981 Modern Greek Studies Association, ed. John Iatrides
  12. Διονύσης Χαριτόπουλος, Άρης ο Αρχηγός των Ατάκτων, Τόμος Β', Εκδόσεις Εξάντας, σελ. 361
  13. Βασίλης Ραφαηλίδης, Ιστορία (Κωμικοτραγική) του Νεοελληνικού Κράτους 1830—1974, Εκδόσεις του Εικοστού Πρώτου, σελ.181
  14. Δεκέμβρης '44, Οι μάχες στις γειτονιές της Αθήνας, Ε Ιστορικά, Η μάχη της Αθήνας, Το Χρονικό του Δεκέμβρη 1944, Αναστάσης Γκίκας, σελ 219
  15. 1 2 3 4 5 6 Παντελής Μούτουλας, Πελοπόννησος 1940—1945: Η περιπέτεια της επιβίωσης, του διχασμού και της απελευθέρωσης, εκδ. Βιβλιόραμα 2004, Αθήνα
  16. 1 2 3 4 5 6 Χρήστος Νικ. Αντωνακάκης, Το Αντάρτικο στον Ταΰγετο 1941—1944, Αθήνα 1994, ISBN 960-220-662-4
  17. Ιωάννης Κων. Μπουγάς, Ματωμένες Μνήμες 1940—1945, εκδόσεις Πελασγός, 2009, σελ 238.
  18. Ανακοινωθέν υπ'αριθ. 68 του Γενικού Στρατηγείου του ΕΛΑΣ. Από 21-25.9.44 στο Κείμενα της Εθνικής Αντίστασης. — Αθήνα: Σύγχρονη Εποχή, 1981. — Vol. A'. — P. 414.
  19. Εθνική Αντίσταση, Συλλογή Δωδέκατη
  20. [books.google.gr/books?id=5sKNeVcOH3wC&lpg=PA1&dq=Keith%20Lowe&pg=PT234#v=onepage&q=collaborator&f=false Savage Continent: Europe in the Aftermath of World War II By Keith Lowe ]
  21. [www.tovima.gr/politics/article/?aid=476215 Ο Μελιγαλάς και ο «μύθος» του. Τα συνθήματα ένθεν κακείθεν που έγραψαν Ιστορία και οι σύγχρονοι νοσταλγοί του εμφύλιου μίσους] (23-09-2012). Проверено 18 сентября 2013.
  22. [www.tovima.gr/relatedarticles/article/?aid=168197 Το κλούβιο «αβγό του φιδιού»]. Проверено 18 сентября 2013.

Напишите отзыв о статье "Бой за Мелигалас"

Ссылки

  • Σφήκας, Θανάσης Δ. (2006). «[pandemos.panteion.gr/getfile.php?uri=localhost:8080/fedora/objects/iid:1785/datastreams/PDF1/content&mimetype=application%2Fpdf&filename=sfikas_OYTOPIA_69.pdf Μια άλλη συζήτηση που μυρίζει "ναφθαλίνη": ο Μελιγαλάς, το κονσερβοκούτι και η αναθεώρηση της ιστορίας]». Ουτοπία: διμηνιαία έκδοση θεωρίας και πολιτισμού (69): 167-176.
  • [efimeris.nlg.gr/ns/pdfwin.asp?c=64&dc=22&db=5&da=1964 Θυσίαι και ηρωισμοί του Ελληνικού Λαού:Το Αντάρτικο (Ελευθερία, 22/3/1964, σελ.5-6)], [efimeris.nlg.gr/ns/pdfwin.asp?c=64&dc=23&db=5&da=1964 Θυσίαι και ηρωισμοί του Ελληνικού Λαού:Το Αντάρτικο (Ελευθερία, 23/5/1964, σελ.5)]
  • [www.iospress.gr/ios2005/ios20050911.htm Η μαύρη εθνική Πηγάδα, η γιορτή του μίσους στο Μελιγαλά (Ελευθεροτυπία, 11/9/2005)]

Отрывок, характеризующий Бой за Мелигалас

Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему: