Бой при Мартинике (1779)

Battle of Martinique (1779)
Основной конфликт: Война за независимость США
Бой у Мартиники: Partier и La Rolte; гравюра XVIII в
Дата	18 декабря 1779
Место	при Форт-Ройял, Мартиника
Итог	победа британцев
Противники
Великобритания Франция
Командующие
контр-адмирал Хайд-Паркер вице-адмирал Ла Мотт Пике
Силы сторон
2 линейных корабля 3 линейных корабля, 26 «купцов»
Потери
незначительные 9 кораблей захвачено, 4 выбросились на берег

Бой при Мартинике (1779) — стычка между кораблями английского и французского дивизионов на фоне проводки конвоя, в районе острова Мартиника, во время Американской революционной войны.

Предыстория

Осенью 1779 года английский флот в Вест-Индии под командованием адмирала Хайд Паркера стоял на якоре в Сент-Люсии (захваченной годом ранее), в то время как французский флот под командованием адмирала Туссен-Гийома де ла Мотт-Пике́ (фр. Toussaint-Guillaume de la Motte-Picquet) проходил ремонт на близлежащей Мартинике. Паркер ожидал прибытия адмирала Джорджа Родни, который должен был вести кампанию 1780 года. Его флот занимался в основном отдыхом и ремонтом, экипажи некоторых кораблей сошли на берег.

Столкновение

Около 8 часов утра 18 декабря, HMS Preston, который патрулировал пролив между двумя островами, дал сигнал, предупреждая о появлении неизвестного флота. Паркер немедленно скомандовал выходить, и ему удалось вывести 5 линейных кораблей и один 50-пушечный навстречу неизвестным, которые оказались французским конвоем, предназначенным для Мартиники. Раньше чем Ла Мотт-Пике смог собрать несколько кораблей для отпора, Паркеру удалось захватить 9 транспортов из конвоя, и загнать еще 4 на берег.

Ла Мотт-Пике вышел со стоянки у Форт-Ройял со своим флагманом Annibal (74) и двумя 64-пушечными кораблями, Vengeur и Réfléchi. Поскольку он подходил с наветра, он смог прикрыть отход остальных судов конвоя. Британский отряд, с HMS Conqueror во главе, начал лавировать против ветра, для сближения с французским. К 5 вечера Conqueror пришел на дальность стрельбы Annibal, и между ними двумя завязался бой, к которому впоследствии присоединились другие французские корабли.

Ближе к вечеру HMS Albion также продошел на дальность выстрела, но бой к тому времени сместился к мелям вблизи Форт-Ройял, и французский конвой попал под защиту пушек порта. В 6:45 пополудни Паркер наконец отозвал свои корабли, но последним залпом французов был убит капитан Conqueror, Уолтер Гриффит (англ. Walter Griffith).

Последствия

Поведение Ла Мотта во время боя впечатлило Хайд Паркера настолько, что он отправил поздравление своему противнику, когда они получили возможность обменяться письмами во время перемирия:

Поведение Вашего превосходительства 18-го сего месяца полностью подтверждает репутацию, коей вы пользуетесь среди нас, и уверяю вас, что будучи свидетелем, не мог не завидовать умению, вами проявленному при сей оказии. Вражда наша временна и зависит от воли наших хозяев; но достоинство ваше запечатлено в моем сердце величайшим восхищением.

Оригинальный текст (англ.)  

The conduct of your Excellency in the affair of the 18th of this month fully justifies the reputation which you enjoy among us, and I assure you that I could not witness without envy the skill you showed on that occasion. Our enmity is transient, depending upon our masters; but your merit has stamped upon my heart the greatest admiration for yourself.

Картина На общем же фоне войны, стычка осталась стычкой. В конце марта 1780 года командование Подветренной эскадрой принял прибывший из Европы Родни. Почти одновременно с французской стороны в командование вступил де Гишен.

Литература

• Mahan, A. T. The Major Operations of the Navies in the War of American Independence. The Uiversity Press, Cambrige, MA, 1913.
• Navies and the American Revolution, 1775−1783. Robert Gardiner, ed. Chatham Publishing, 1997. ISBN 1-55750-623-X

Отрывок, характеризующий Бой при Мартинике (1779)

– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.