Бой у Бау
| Бой у Бау | |||
| Основной конфликт: Индонезийско-малайзийская конфронтация | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Бау, Саравак, Калимантан | ||
| Итог |
Победа британцев | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Бой у Бау (21 ноября 1965 года) — столкновение между британскими и индонезийскими войсками в рамках Индонезийско-малайзийской конфронтации в районе города Бау на острове Борнео. Представлял собой нападение отряда из 16 британских солдат-гуркхов на позиции индонезийской роты. Гуркхи были затем поддержаны 104 солдатами основной части британских сил. Группа гуркхов, понеся относительно легкие потери, под растущим давлением ещё одной роты индонезийцев отступила.
Содержание
Предыстория
После отбытия 3-го австралийского пехотного батальона с Борнео в августе 1965 года[3], 10-й гуркхов под общим командованием подполковника Питера Майерса получил задание не допустить укрепления индонезийских солдат в лагерях вдоль реки Сунгей-Коэмба, примерно в 8 км к югу от города Бау (северо-запад острова Калимантан)[4]. 21 ноября 1965 года Рота С под командованием капитана Кристофера Кита Монселла была отправлена, чтобы найти и уничтожить индонезийский Парашютный пехотный батальон «J», который пытался создать базу возле Серикина в районе Бау[5][6]. Оставив большую часть роты в бухте, командир роты и небольшой патруль рано утром выдвинулись в джунгли, чтобы найти признаки сосредоточения индонезийских войск в этой области[1].
Бой
Услышав движение в густых джунглях, патруль провел разведку, которая показала наличие индонезийского взвода, укрепившегося на вершине высокого холма, в то время как другая группа индонезийцев находилась в 460 м от к западу от холма[1][6]. Вернувшись в лагерь, Монселл начал продумывать нападение на индонезийские позиции. Из-за расположения индонезийцев на вершине холма требовалось атаковать их внезапно, пока вторая группа индонезийских солдат ещё не успела бы контратаковать.
Монселл расположил дозорных в 700 м от индонезийских позиций, чтобы они могли в случае необходимости вызвать артиллерийскую поддержку[6]. Кроме того, один взвод был расположен в месте, откуда было удобно поддержать авангард огнём, чтобы отвлечь индонезийцев в начале нападения. К полудню подготовка была завершена, и Монселл повел два штурмовых взвода в одном группе по гребню к вершине холма. Авангард, состоявший из 16 человек под командованием младшего капрала Рамбахадура Лимбу[2], неслышно проползла вверх по крутому гребню и расчистила путь для остальной части роты. За час они проползли 46 м до пулеметной точки индонезийцев. План предусматривал бесшумное устранение пулеметчика, однако, когда рота была всего в 10 м от пулеметного гнезда, часовой заметил их и открыл огонь, ранив одного из гуркхов[2].
Лимбу бросился к пулеметчику и уничтожил его позицию гранатой[2]. Поднятые по тревоге индонезийцы начал стрелять по британскому авангарду, не позволяя гуркхам обеспечить продвижение остальной части роты[2]. В то же время Монселл решил начать главную атаку. 8-й взвод лейтенанта Ранджита Раи подавил огонь одного из вражеских пулеметов и ворвался в хижину, где находился штаб индонезийских сил. Однако сопротивление только возросло, и Монселл отдал приказ взводу Раи осуществить нападение на ещё одно пулеметное гнездо[6]. В этом нападении один гуркх был убит, а другой ранен. Тем не менее, атака оказалась успешной, и индонезийское сопротивление стало угасать[6].
На левом фланге второй штурмовой взвод, 9-й, встретил пулеметный огонь и был вынужден остановиться[6]. Под прикрытием огня установленного пулемета Bren Лимбу повел бойцов на штурм пулеметной точки и вновь заставил её замолчать гранатой. Тем не менее, один из индонезийцев дал очередь по подошедшим британцам, ранив расчет пулемета Bren, прежде чем убить себя гранатой[6]. Лимбу, находясь под огнём, обеспечил спасение обоих раненых солдат. Одного он отнес в хижину, которая была зачищена, прежде чем вернуться ко второму раненому[2][6]. Оба солдата в вскоре умерли от ран. Лимбу вернулся за пулеметом и убил ещё четырёх индонезийцев, когда они пытались бежать[2].
После перестрелки, которая длилась более часа, индонезийцы были вытеснены с верхней части холма. Однако огонь с подножия холма возрастал, и гуркхи оказались в опасном положении. Монселл отдал приказ отступать, и рота покинула поле боя[6] под прикрытием гаубицы и минометов. Далее рота под покровом ночи вернулась в Серикин[7].
Последствия
После боя было подсчитано, что индонезийцы потеряли, по меньшей мере, 24 человек убитыми, число раненых осталось неизвестным[2]. Британцы потеряли убитыми троих солдат и двоих ранеными, один из них серьезно. Лимбу за храбрость был награждён Крестом Виктории, а Монселл и Раи — Военными крестами[1][7][8].
Напишите отзыв о статье "Бой у Бау"
Примечания
Литература
- The Undeclared War: The Story of the Indonesian Confrontation 1962–1966. — Totowa: Rowman and Littlefield, 1971. — ISBN 978-0-87471-074-8.
- Van der Bijl Nick. Confrontation: The War with Indonesia 1962—1966. — Barnsley: Pen & Sword Military Press, 2007. — ISBN 978-1-84415-595-8.
Ссылки
- [www.khukurihouseonline.com/Content/StoriesFacts/Page4.php VC Rambahadur Limbu]. Khukuri House. Проверено 1 июня 2009.
- Rees, Simon [www.historicaleye.com/sukarno.html The Scourge of Sukarno]. Historical Eye.com. Проверено 1 июня 2009.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: James, Sheil-Small, None, None, None, Van der Bijl, 2007 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Бой у Бау
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
