Бой у Виллер-Бокажа

Бой у Виллер-Бокажа
Основной конфликт: Битва за Кан
Английский танк капитана Падди Виктори, уничтоженный Михаэлем Виттманом.
Дата	13 июня 1944 года
Место	Виллер-Бокаж, Нормандия, Франция
Итог	Тактическая ничья Оперативная победа Германии
Противники
Великобритания Германия
Командующие
Джордж Эрскин (англ. George Erskine) Уильям Хинд (англ. William «Loony» Hinde) Фриц Байерлайн (нем. Fritz Bayerlein) Хайнц фон Вестернхаген (нем. Heinz von Westernhagen)
Силы сторон
~60 танков 31-41 танков
Потери
23-25 танков, 217 человек 9-15 танков, потери личного состава неизвестны

Бой у Вилле́р-Бока́жа (англ. Battle of Villers-Bocage) — эпизод Второй мировой войны, произошедший 13 июня 1944 года в окрестностях и само́м населённом пункте Виллер-Бокаж, спустя неделю после высадки союзников в Нормандии.

Предыстория

В ходе Битвы за Кан, осуществляя операцию «Восхождение» (англ. Operation Perch) после мощного фронтального удара союзников, британские войска устремились в образовавшуюся брешь немецкой обороны с целью зайти во фланг и при возможности отрезать обороняющиеся немецкие части в районе Тийи-сюр-Сёль и продвигались по Национальному шоссе № 175 в направлении Кана силами 22-й бригады 7-й бронетанковой дивизии. Части бригады заняли высоту 174 и остановились перед Виллер-Бокаж, для занятия расположенной восточней города высоты 213 был отправлен авангард из состава 4-го полка Йоменов графства Лондон. Английское командование не располагало данными о присутствии в окрестностях вражеских войск, срочно переброшенных сюда с других участков.

Силы сторон

В этом бою с немецкой стороны участвовали 1-я рота (10 тяжёлых танков Pz.VI E «Тигр») и 2-я рота (6 тяжелых танков Pz.VI E «Тигр») 101-го тяжёлого танкового батальона СС под командованием Рольфа Мёбиуса (нем. Rolf Möbius) и Михаэля Виттмана, соответственно. В состав 101-го ттб входила 4-я отдельная легкая пехотная рота. Также в сражении участвовали части, танки PzKpfw IV и пехота, Учебной танковой дивизии (нем. Panzer-Lehr-Division) и 2 батальона 2-й танковой дивизии.

Английская сторона была представлена бронетанковым эскадроном «А» (эквивалентного роте) 4-го полка Йоменов графства Лондон (англ. 4th County of London Yeomanry (Sharpshooters)) 22-й бронетанковой бригады Уильяма Хинда, на лёгких танках М3А3 «Стюарт», средних танках «Кромвель» и «Шерман Файрфлай» (англ. Sherman FireFly), а также пехотная рота Стрелковой бригады (англ. Rifle Brigade) на лёгких бронетранспортёрах Universal Carrier и нескольких M9A1, часть штаба 4-го полка Йоменов и 5-го Полка Королевской конной артиллерии (англ. 5th Regiment, Royal Horse Artillery), позже — части бронетанкового эскадрона «В» под командованием Б.Коттона и пехота Королевского Суррейского полка её Величества (англ. Queen's Royal Surrey Regiment).

Ход боя

Как уже отмечалось британцы не располагали данными о присутствии в непосредственной близости немецких войск, при движении через город войска встречали местные жители, приветствуя союзников, но по так и не выясненным обстоятельствам они также не сообщили о прибытии ночью в окрестности Виллер-Бокажа немецких частей.

Передовой отряд проследовал, не останавливаясь, на высоту 213 и там высадился. Находящиеся на марше британские войска остановились вдоль шоссе 175, пересекающего город. Командующий авангардом подполковник Крэнли вызвал к себе на совещание офицеров и сержантов в импровизированный командный пункт, расположившийся в фермерском домике рядом с высотой 213.

Основные силы немцев в этот момент находились на замаскированных позициях вдоль Старого Канского тракта, идущего южнее и параллельно шоссе 175 приблизительно в двухстах метрах. Севернее шоссе также находился один «Тигр» с бортовым номером 231.

Заметив передовой отряд британских войск, проследовавших мимо них к высоте 213, и оценив ситуацию, немцы, опасаясь обнаружения, решили нанести незамедлительный удар по растянувшейся колонне британцев между высотой и Виллер-Бокажем. В результате внезапной атаки им удалось сразу подбить несколько танков англичан и отрезать часть британского авангарда на высоте 213, в дальнейшем танки немцев расстреляли стоящие вдоль дороги бронетранспортёры, британцы успели развернуть одно из двух 6-фунтовых противотанковых орудий и подбить атакующий с севера «Тигр», от огня немецких танков произошел взрыв боеприпасов, находящихся в одном из транспортёров, и уничтожил орудие. Два остававшихся неповреждёнными легких разведывательных танка «Стюарт», вооружённые 37-мм пушками, не могли ничего противопоставить тяжёлым танкам немцев и были уничтожены «Тигром» М. Виттмана, решившего двинуть свой танк к городу, приказав остальным танкам уничтожить передовой отряд англичан, занявших высоту 213.

Проследовав по шоссе до центра Виллер-Бокажа, экипаж Виттмана смог уничтожить невооружённый «Шерман» — корректировщик огня, бронетранспортёр медицинской службы и три «Кромвеля». К этому моменту британцы уже поняли что произошло, «Кромвель» лейтенанта Дайса дважды поразил «Тигр», но не смог пробить броню и ответным огнём был уничтожен, «Фаерфлай» сержанта Локвуда также поразил танк Виттмана и окончательно вывел его из строя, немецкий экипаж во главе со своим командиром покинул танк и выбрался из города.

В это время немцы, подтянув пехоту и артиллерию, полностью блокировали небольшой отряд британцев на высоте 213, последние попытались прорваться назад, но к этому моменту высота была полностью окружена. Потеряв два из находившихся на высоте «Кромвелей», британцы заняли оборону под непрерывным огнём миномётов и артиллерии противника. Командование 22-й бригады выслало подразделения для прорыва к попавшим в окружение, они выбили успевших засесть в городе немцев, но продвинуться выше по шоссе уже не было возможности, так как оно полностью простреливалось противником. Блокированные на высоте 213 англичане, не имея средств продолжать оборону (на высоте в основном были сержанты и офицеры, вызванные на КП, только с личным оружием, боеприпасы, пулемёты и прочее вооружение осталось на шоссе в уничтоженной немцами колонне)капитулировали.

К этому моменту немцы подтянули дополнительные силы и в свою очередь попытались выбить британцев из города. Однако англичане под командованием лейтенанта Коттона успели организовать оборону из нескольких танков и ПТО, в результате атаки немцы потеряли 5 «Тигров» и несколько Pz4 и отошли.

Командование британской 7-й дивизии приняло решение отвести войска из Виллер-Бокажа, так как удерживать его без контроля высоты 213 не имело смысла, а проходящие рядом дороги контролировались основными силами дивизии у Амейе-сюр-Сёль..

Результаты боя

В масштабе стратегической и даже тактической составляющей боевых действий бой у Виллер-Бокажа ни на что не повлиял. Задачи, поставленные перед 22-й бригадой 7-й бронетанковой дивизии по заходу во фланг, отвлечению и распылению немецких частей из района основного прорыва в районе Тийи-сюр-Сёль были выполнены практически в полном объёме.

Немецкая же пропаганда объявила о сокрушительном поражении англичан и появлении нового героя, танкового аса Михаэля Виттмана. Объективный анализ данных показал, что в начале боя немцы смогли реализовать внезапность и превосходство тяжелых танков «Тигр» в бронировании перед легкими и средними танками англичан. Уничтожив в первой фазе боя 13 танков, 11 из них средние «Шерманы» и «Кромвели» и два легких танка «Стюарт» (причем большая часть танков во время начала боя была без экипажей), 2 противотанковых орудия и 20 бронетранспортёров из разведывательной роты 7-й танковой дивизии англичан (всего англичане в ходе боя потеряли 23-25 средних и лёгких танков, часть из них была уничтожена самими британцами при последующем отступлении и на высоте 213), немцы потеряли в первой фазе боя два «Тигра» (в том числе подбитый через несколько минут танк самого Виттмана) и в дальнейшем, утратив внезапность, лишились еще до 13 танков — 5-ти «Тигров» 101-го батальона и нескольких PzKpfw IV из учебной танковой дивизии. Первый раз за всю историю 101-го тяжелого танкового батальона он за несколько часов боя потерял 5 тяжёлых танков «Тигр».

Виттману пропаганда приписывала уничтожение 25 танков, 2 противотанковых орудий и 20 бронетранспортёров. Однако Виттман непосредственно участвовал только в первой фазе сражения на танке с номером 212, заняв место командира танка вместо Бальтазара Волля (который ранее служил наводчиком в экипаже Виттмана). Таким образом из списка побед Виттмана следует исключить 12 танков (англичане потеряли во время возглавляемой им атаки всего 13 танков), а также ещё два «Кромвеля» эскадрона «А», официально записанные на счет Курта Сова. Часть легкобронированной техники была уничтожена «Тигром» № 231 и танком Юргена Брандта, одно противотанковое орудие могло быть также уничтожено другими танками, в итоге его экипаж мог подбить не более 11 танков. Следует учитывать, что у одного из английских танков, используемого как штабная машина, вместо орудия был установлен макет, а также, что большая часть техники была уничтожена стоявшей у обочины дороги без командиров или экипажей.

К этому надо добавить, что английские и американские средние танки «Кромвель» и «Шерман» на тот момент вполне соответствовали уровню средних танков вермахта, таких как PzKpfw IV, но не могли на равных бороться против тяжёлых немецких танков, лёгкий танк «Стюарт» использовавшийся для разведки, практически не имел шансов и против средних танков. Единственным на тот момент танком союзников, позволявшим уничтожать тяжёлые немецкие танки в лоб, был оснащённый 17-фунтовым английским орудием средний танк «Шерман» — «Фаерфлай». Но если в огневой мощи он был вполне сопоставим, то в плане защищённости не отличался от стандартного слабо бронированного «Шермана» и в этом плане проигрывал таким танкам вермахта как «Тигр» или «Пантера». К тому же «Фаерфлаев» было относительно немного, они распределялись по одному на взвод, оснащённый танками «Шерман» или «Кромвель», у которых при лобовом столкновении с тяжёлыми машинами вермахта шансов практически не было. В условиях ограниченности манёвра, таких как город и сильно пересечённая местность почти всей северо-восточной Франции, подвижность и скорость танков союзников почти полностью утрачивала своё значение. Так и произошло в условиях боя в Виллер-Бокаже. Немцы, в первую очередь Виттман, грамотно использовали момент внезапности и сильные стороны своих машин в первой фазе сражения. Англичане допустили существенный промах в плане разведки местности и излишней самоуверенности. В момент атаки британцы только начали занимать оборонительные позиции в окрестностях высоты 213, и, ещё не обеспечив полной безопасности и собрав большую часть командного состава на командном пункте, облегчили задачу немцам. Однако даже в условиях разрушительной атаки отряда Виттмана, расчёт одного из противотанковых орудий не только успел под огнём противника развернуться в боевое положение, но и подбить один из атакующих танков. Ещё как минимум один из английских танков, это «Кромвель» капитана Дайса, дважды поражал «Тигр» Виттмана. Будь на вооружение британских танкистов более мощные машины нежели «Кромвель», которые появятся у них через несколько месяцев после этого боя, поездка немецкого танкового аса окончилась бы гораздо раньше. К тому же, как уже упоминалось, часть подбитых английских танков, были штабными машинами и корректировщиками огня, с установленными муляжами орудий. В любом случае всё это не умаляет смелости и решительности, проявленной Виттманом и всеми остальными немецкими танкистами в начале этого боя.

В дальнейшем же, во многом благодаря решительным и грамотным действиям лейтенанта Билла Коттона, командира танка поддержки «Кромвель» MK VI (вооружен 95-мм гаубицей), в последующем получившим за этот бой Крест Виктории высшую награду Британской империи, англичане перегруппировались, грамотно расставив танки и противотанковые орудия и встретили ободрённых первоначальным успехом немцев. В этот раз уже немцы действовали безграмотно, послав в первую атаку танки без прикрытия пехоты, и немедленно за это поплатились. Огнём противотанкового орудия, размещённого Коттоном таким образом, что сектор обстрела перекрывал все подходы к английским позициям в районе Ратушной площади, его расчёт уничтожил 3 танка. Ещё несколько «Тигров» и Pz4 подбили танки и пехота. Немцы потеряли все танки, пущенные в атаку. Пока противник пребывал в растерянности, Коттон с подчинёнными раздобыли в развалинах одеяла, вооружились канистрой с бензином и подожгли все повреждённые танки в досягаемости от своих позиций.

После подхода двух батальонов панцергренадёров немецкой 2-й танковой дивизии при поддержке артиллерии британцы отошли от города, успев сжечь почти всю подбитую и повреждённую технику в городе (как свою, так и вражескую). В таких условиях удерживать Виллер-Бокаж не имело смысла. 14 июня 337 английских бомбардировщиков нанесли удар по городу, сбросив почти 1700 тонн бомб. 30 июня город был практически полностью разрушен в результате налета 266-ти бомбардировщиков Королевских ВВС. Таким образом, британцы пытались нарушить коммуникации противника. Немцы продолжали контролировать город, окончательно он был взят англичанами 4 августа 1944 года.

Ссылки

• [alternathistory.org.ua/vittman-protiv-krys-pustyni Витман против «Крыс пустыни»]
• Youtube [www.youtube.com/watch?v=JBLrtDpRUDc Немецкий новостной выпуск Wochenschau о последствиях боя.]. (нем.)

Литература

• М. Барятинский. Танковые асы Гитлера. — М.: Коллекция, Яуза, Эксмо, 2010. — 320 с. — (Великая Отечественная. Танки в бою). — 6000 экз. — ISBN 978-5-699-41248-8.
• Е. Музальков, Е. Хитряк, Y. Jouault. Виттман против «крыс пустыни». — 2011. — 80 с. — (М-Хобби №1 / 2011). — 10 000 экз.

Отрывок, характеризующий Бой у Виллер-Бокажа

Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая: