Бой у Воронки

Бой у воронки
Основной конфликт: Гражданская война в Америке
Сцена взрыва. Суббота, 30 июля Альфред Воуд
Дата	30 июля 1864 года
Место	Петерсберг, Виргиния
Итог	победа Конфедерации
Противники
США КША
Командующие
Эмброуз Бернсайд Роберт Ли
Силы сторон
IX корпус части Северовирджинской армии
Потери
5300 1032

Бой у воронки (Battle of the Crater) — сражение американской гражданской войны, произошедшее во время осады Петерсберга, 30 июля 1864 года. Федеральная Потомакская армия генерала Джорджа Мида пыталась взять штурмом позиции Северовирджинской армии генерала Ли.

После нескольких недель подготовки, 30 июля, северяне взорвали мину на участке перед фронтом 9-го корпуса генерала Бернсайда. Им удалось пробить брешь в оборонительной линии южан. Несмотря на удачное начало, атака федеральной армии была отбита с огромными потерями. У Гранта были все шансы успешно завершить осаду Петерсберга, но вместо этого его армии пришлось пережить ещё восемь месяцев окопной войны. За неудачу этой атаки Бернсайд был отстранен от командования.

Предыстория

Во время Гражданской войны Петерсберг был важным железнодорожным узлом, через который проходили все линии снабжения армии Ли и столицы Конфедерации. Северяне воспринимали этот город как «черный ход» Ричмонда, полагая, что с его падением защищать Ричмонд станет невозможно. Это привело к осаде Петерсберга и обе армии засели на укрепленных позициях общей протяженностью в 32 километра, которые тянулись от поля боя при Колд-Харбор до южных окраин Петерсберга.

Сражение уперлось в тупик окопной войны ещё 15 июня, когда генерал Ли разгадал намерение Гранта осадить город. Между тем Грант извлек некоторые уроки из Колд-Харбора и поневоле отказался от тактики лобовых атак на укрепленные позиции. Однако, его крайне раздражала бездеятельность, на которую его обрекли укрепления противника.

Выход из тупиковой ситуации предложил полковник Генри Плезантс, командир 48-го пеннсильванского полка (из IX корпуса генерала Бернсайда). В мирное время этот полковник был инженером горного дела, поэтому он предложил сделать подкоп под траншеи противника и заложить взрывчатку прямо под форт на позициях Первого Корпуса Конфедерации. В случае успеха взрыв должен был уничтожить всех солдат на позициях и разрушить все оборонительные сооружения. Если же сразу ввести в прорыв крупные силы, то противник не сможет их выбить и город будет взят.

Генерал Бернсайд дал своё согласие. Ему было необходимо спасти свою репутацию, сильно пострадавшую после битвы при Фредериксберге и после Спотсильвейни.

Создание подкопа

Рытье подкопа началось в конце июня, но командование в лице Гранта и Мида сильно сомневались в полезности этого проекта и смотрели на него просто как на дело, которым можно занять скучающие войска. Они быстро потеряли интерес к этой затее и Плезантс начал испытывать недостаток материалов. Его людям пришлось даже самим искать дерево для крепежа туннеля.

Однако, работа продвигалась быстро. Земля извлекалась вручную. Для её переноски приспособили коробки из-под крекеров; к ним приделали рукоятки и с помощью таких самодельных тачек извлекали землю на поверхность. Пол, стены и потолок туннеля крепились деревом с разрушенной лесопилки и даже досками из старого моста.

Шахта шла с постепенным подъёмом, чтобы влажность не испортила взрывчатку. В туннеле, недалеко от входа, была устроена вытяжка, напоминающая камин: внизу постоянно горел огонь, а дым и горячий воздух уходил наверх через специальную шахту. Выход из туннеля был герметично закрыт, а от входа в конец туннеля вела деревянная труба. Таким образом, огонь вытягивал воздух в вентиляционную шахту, а свежий всасывался в деревянную трубу. Эта система помогла избежать создания дополнительных вентиляционных шахт, которые могли бы демаскировать работы.

17 июля основная шахта была заведена под позиции противника. Слухи об этой шахте скоро дошли и до конфедератов, но Ли не поверил в них. Затем все же начались попытки противодействия, которые ни к чему не привели из-за несогласованности: южане пробовали обстреливать предполагаемое место подкопа и прорыли несколько встречных туннелей. Однако, генерал Джон Пеграм, батареи которого располагались как раз в районе подкопа, воспринял слухи всерьез и на всякий случай соорудил вторую линию траншей и артиллерийских укрытий.

Тоннель имел форму буквы «Т». Шахта достигала в длину 156 метров, начинаясь в низине, на уровне примерно в 15 метров ниже, чем артиллерийские позиции конфедератов. Вход был узким, 3 фута в ширину и 4,5 фута высотой (0.91х1.4 метра). В конце тоннеля проходила перпендикулярная галерея длиной 75 футов (23 метра).

После провала атаки, известной как Первое сражение при Дип-Боттом, Грант и Мид внезапно заинтересовались проектом. В тоннель заложили 320 мешков артиллерийского пороха, всего 8000 фунтов. Взрывчатка находилась всего в 20 футах (6,1 метра) под траншеями южан. Перпендикулярный отрезок туннеля заложили на 3,4 метра мешками с землей и ещё 9,8 метров туннеля так же заложили землей, чтобы ударная волна не пошла по туннелю к его началу. 28 июля были вставлены запалы.

Подготовка

Бернсайд подготовил «цветную» дивизию (United States Colored Troops, USCT) бригадного генерала Эдварда Ферреро для атаки в первой линии. Дивизия состояла из двух бригад; одна должна была пойти левее воронки, вторая правее. По одному полку от каждой бригады планировалось направить вправо и влево, расширяя прорыв, а остальные полки должны были прорываться вперед и захватить Иерусалимскую дорогу и, если выйдет, войти в Петерсберг.

Две остальные (белые) дивизии Бернсайда должны были поддержать фланги Ферреро и войти в Петерсберг. Это надо было сделать за 15 минут от момента взрыва. «Черная дивизия» две недели тренировалась в двух милях от фронта, на территории, не просматривающейся противником.

Несмотря на тщательное планирование и тренировки, генерала Мида снова одолели сомнения. За день до атаки он запретил Бернсайду посылать вперед негров, исходя из того, что в случае провала могут быть негативные политические последствия. Бернсайд выразил свой протест и обратился прямо к Гранту, но тот встал на сторону Мида.

Требовалось срочно заменить передовую дивизию. Добровольцев не нашлось. Бернсайд провел жеребьёвку и наступать выпало 1-й дивизии бригадного генерала Лидли. Однако, Лидли не объяснил своим людям суть предстоящей операции и, по слухам, во время сражения был пьян и находился в тылу, не занимаясь управлением войсками. За свои действия он был впоследствии отстранен от командования.

Сражение

По плану, взрыв должен был произойти 30 июля, на рассвете, между 03:30 и 03:45. Плезанс поджег фитиль в нужное время, но, как и все материалы, фитиль был плохого качества и его приходилось составлять из отдельных кусков. Время шло, а взрыв не происходил. Между тем, солнце поднималось все выше, и противник мог заметить войска, приготовленные к атаке. Наконец, два добровольца из 48-го полка (лейтенант Джекоб Дути и сержант Гарри Рииз) рискнули войти в тоннель. Они обнаружили разрыв фитиля, подожгли его снова и наконец, в 04:44 взрыв прогремел. Кратер, существующий до настоящего времени, имел размеры 52х24 метра и 9 метров в глубину. Взрывом убило от 250 до 350 солдат Конфедерации.

Капитан Джон Фетерстон (9 алабамский полк) вспоминал: В ночь на 29-е (мне кажется, около 02:00), мы получили приказ поднять наших людей под ружье и быть готовыми действовать в любой момент — мы поняли, что генерал Ли получил важную информацию. Так мы и ждали до момента между рассветом и восходом солнца, когда внезапно тишину разорвал ужасающий взрыв в левой стороне от нас.

Белая дивизия Лидли не прошла никакой подготовки к этой атаке, поэтому они покинули траншеи только через 10 минут. Предполагалось, что будут сооружены деревянные настилы, по которым пехота быстро пройдёт через свои траншеи, но про них забыли и в результате солдатам Лидли пришлось перебираться через каждую траншею по очереди. Когда они достигли воронки, то, вместо того, чтобы обойти её, пошли прямо через воронку, полагая, что это хорошее укрытие от ружейного огня. В результате они потеряли много времени, и противник успел подтянуть войска. Взрыв произошел на участке дивизии Вильяма Махоуна. Здесь стояли алабамская бригада Саундерса, джорджианцы Райта, миссиссипцы Харриса, вирджинцы (бывшая бригада Махоуна) и флоридцы (бывшая бригада Перри). Генерал Вильям Махоун собрал всех, кого смог, для контратаки, они встали за воронкой и начали стрелять вниз из ружей и орудий — позже Махоун назвал это «охотой на индюков».

План провалился, однако Бернсайд послал вперед негров Ферреро. «Цветная дивизия» попала под плотный фланговый огонь и тоже спустилась в воронку — в итоге в течение нескольких часов люди Махоуна вместе с северокаролинцами Башрода Джонсона истребляли дивизию Бернсайда, не давая ей высунуться из воронки. Позже было найдено много тел убитых негров — так южане впервые столкнулись лицом к лицу с «цветными отрядами». «Солдаты были очень злы на них за то, что те там оказались и на белых, которые послали их туда.»

Некоторые федеральные части сумели обойти воронку справа и атаковать позиции противника, но люди Махоуна обошли их справа по дну оврага, отбили укрепления и отбросили северян на восток. Многие федеральные солдаты попали в плен. Их отправили в тыл, но федеральная артиллерия приняла их за отступающих южан и открыла огонь. Так, некоторые солдаты-северяне были убиты или ранены своей же артиллерией.

Последствия

Армия Конфедерации потеряла в этом бою 1032 человека, Федеральная армия — 5300, из них половина — из дивизии Ферреро. В плен попали 500 северян, из них 150 — из «цветных отрядов». Северяне потеряли 2 знамени. Все раненые были отправлены в госпиталь в Поплар-Лоун в Петерсберге. Погибших похоронили на следующую ночь. Вынести тела было невозможно, поэтому их просто сложили в воронку, засыпали землей, и укрепления восстановили прямо поверх этой братской могилы. Многие раненые так и умерли на нейтральной полосе — спасти их мешала перестрелка. Только в полдень следующего дня генерал Саундерс договорился о перемирии.

Бернсайд был отстранен от командования. Мид избежал взысканий, хотя был не менее виноват в произошедшем. Для генерала Махоуна бой стал его звездным часом — победа была одержана в основном его усилиями. Практически ничем не выделяясь за три года боевых действий, он неожиданно получил широкую известность и вошел в историю как лучший генерал Конфедерации последнего года войны.

Грант писал начальнику штаба Генри Хэллеку: «Это было самое печальное зрелище, что я видел за всю войну». Он утверждал, что «такой возможности взять укрепления у меня ещё никогда не было и не думаю, что ещё будет»

Плезанс не участвовал в самом сражении, но получил благодарность за разработку идеи и её осуществление. 13 марта 1865 года он был временно повышен до бригадного генерала — в частности, и за свой шахтерский проект.

В своих показаниях по этому делу перед Конгрессом Грант сказал:

Генерал Бернсайд хотел послать вперед цветную дивизию и я верю, поступи он так, у нас бы все вышло. Но я согласен и с позицией генерала Мида. Генерал Мид сказал, что если мы пошлем вперед цветных (а у нас только одна такая дивизия) и потерпим неудачу, то скажут, что мы послали этих людей вперед на верную смерть потому, что нам наплевать на их жизни. Но так не скажут, если мы пошлем вперед белых.

Несмотря на тактическую победу Конфедерации, положение на восточном театре осталось неизменным. Обе армии остались в своих траншеях и осада продолжилась.

Кратер и памятник южнкоаролинцам	Остатки траншей у воронки	Орудие на позиции у воронки	Орудие федеральной батареи

Место сражения в наше время

Остатки воронки сохранились до настоящего времени и находятся на территории исторического Петерсбергского Национального парка. Часть туннеля была уничтожена взрывом, часть просела и обвалилась от времени, кроме первых нескольких метров. Вход в туннель доступен ежегодно 30 июля. В 1927 году возле воронки был установлен обелиск в честь генерала Махоуна. В национальном парке сохранились и другие достопримечательности, например, остатки федеральных траншей.

В киноиндустрии

В 2003 году вышел фильм «Холодная гора», снятый по роману Чарльза Фрэзера. В начале фильма присутствует сцена боя у воронки.

Интересные факты

Когда генерал Саундерс шел на переговоры, он не мог найти белой ткани для флага. Кто-то сказал: «Парни, снимите кто-нибудь рубаху и дайте генералу!» На что ему ответили: «Не надо, они подумают, что мы подняли чёрный флаг». (Намёк на грязные рубахи.)

Литература

• Johnson, Robert Underwood, and Clarence C. Buel, eds. Battles and Leaders of the Civil War. 4 vols. New York: Century Co., 1884—1888. OCLC 2048818
• John F. Schmutz, The Battle of the Crater: A Complete History, McFarland, 2009 ISBN 0786453672
• Trudeau, Noah Andre. The Last Citadel: Petersburg, Virginia, June 1864 — April 1865. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1991. ISBN 0-8071-1861-3.

Ссылки

• [www.beyondthecrater.com/resources/southern-historical-society-papers/petersburg-campaign-shsp/shs-papers-volume-28-great-battle-of-the-crater/ Great Battle of the Crater by George S. Bernard]
• [www.youtube.com/watch?v=EyKOlx4-LDg Холодная гора. Взрыв.]
• [www.youtube.com/watch?v=IIsG5VCnuTo Холодная гора. Бой.]
• [www.youtube.com/watch?v=wWFdialGH_k Туннель в наше время]
• [www.youtube.com/watch?v=eeoe6ubv2eo Вид воронки в наше время]
• [www.youtube.com/watch?v=kGXHb8UyUAU Туннель и воронка в осенний период]

Отрывок, характеризующий Бой у Воронки

– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.