Бой у Занзибара (1914)

Бой у Занзибара
Основной конфликт: Первая мировая война
Крейсер «Кёнигсберг»
Дата	20 сентября 1914
Место	Занзибар
Итог	победа немцев
Противники
Великобритания Grand Fleet <center> Германия Флот Открытого Моря
Командующие
Капитан Джон Инглс Капитан Макс Лооф
Силы сторон
1 бронепалубный крейсер 1 вооружённый буксир 1 лёгкий крейсер
Потери
1 крейсер потоплен 79 человек убито, 59 ранено нет

Бой у Занзибара состоялся 20 сентября 1914 года между германским крейсером «Кёнигсберг» и английским крейсером «Пегасус».

Предыстория

После начала Первой мировой войны германский крейсер «Кёнигсберг», находившийся в тот момент в западной части Индийского океана, приступил к боевым действиям против английского и французского торгового судоходства. В сентябре он встал на якорь в дельте реки Руфиджи.

Английское соединение из трёх крейсеров — «Гиацинт», «Астрея» и «Пегасус» под командованием контр-адмирала Герберта Кинг-Холла — с началом войны обстреляло Дар-эс-Салам, а затем стало перехватывать германские суда у берегов Танганьики. Однако на «Пегасусе» обнаружились неполадки в машине, и ему пришлось отделиться от отряда, направившись для ремонта в Занзибар.

Получив информацию о том, что английский крейсер вошёл в гавань Занзибара, командир «Кёнигсберга» пришёл к выводу, что это либо «Астрея», либо «Пегасус», уступающие «Кёнигсбергу» по вооружению, и решился на немедленную атаку. 19 сентября 1914 года германский крейсер покинул дельту Руфиджи и отправился к Занзибару.

Сражение

20 сентября в 6 часов утра с английского вооружённого буксира «Хельмут», стоявшего в дозоре на подходе к Занзибару, было обнаружено большое судно, входящее на рейд через южный проход. Капитан «Хельмута» направился к нему, чтобы сообщить, что торговым пароходам пользоваться этим фарватером запрещено, однако с судна раздался выстрел, после чего оно подняло германский военно-морской флаг. Это оказался «Кёнигсберг».

Увеличив ход, «Кёнигсберг» приблизился к порту и открыл огонь по крейсеру «Пегасус». Так как английские орудия могли вести эффективную стрельбу лишь на 38,5 кабельтовых, а немцы стреляли с 45 кабельтовых, то уже через 8 минут все обращённые к морю орудия «Пегасуса» были выведены из строя. «Кёнигсберг» подошёл ближе и открыл стрельбу практически в упор. Через 20 минут, оставив позади тонущий «Пегасус», «Кёнигсберг» направился к выходу в море, перенеся огонь на береговую радиостанцию. По пути с корабля демонстративно сбрасывали за борт пустые цинковые контейнеры из-под кордита, имитируя постановку минного заграждения. Один из них в настоящее время экспонируется в музее истории Занзибара, вместе со спасательным кругом с крейсера «Пегасус» (на снимках).

Итоги

Англичане потеряли крейсер «Пегасус», на котором из 234 человек экипажа погибло 2 офицера и 32 матроса, и 59 человек было ранено. На берегу была разрушена радиостанция и погибло 45 солдат английских колониальных войск.

• Konigsberg shell.jpg

  Контейнер из-под кордита с крейсера «Кёнигсберг»

• Pegasus bouy.jpg

  Спасательный круг с крейсера «Пегасус»

Источники

• «Заморские театры Первой мировой войны», — Москва: «Аст» — «Транзиткнига», 2003. ISBN 5-17-018624-X

Отрывок, характеризующий Бой у Занзибара (1914)

– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.