Нападение на Порт-Артур

Нападение на Порт-Артур
Основной конфликт: Русско-японская война
Нападение японцев на Порт-Артур
Дата	26 января (8 февраля) — 27 января (9 февраля) 1904 года
Место	Порт-Артур
Итог	Тактическая ничья Стратегическая победа японского флота
Противники
Российская империя Японская империя
Командующие
О. В. Старк Того Хэйхатиро Дэва Сигэто
Силы сторон
7 броненосцев, 5 крейсеров 6 броненосцев, 5 крейсеров, 15 эскадренных миноносцев, 20 миноносцев
Потери
150 человек убитыми и ранеными, 7 кораблей повреждено 90 человек убитыми и ранеными, несколько кораблей повреждено

Нападение на Порт-Артур в ночь на 26 января (8 февраля) — 27 января (9 февраля) 1904 года — японская эскадра без предупреждения напала на российский Порт-Артур, что стало началом русско-японской войны. Нападение японского флота началось с ночной атаки отряда миноносцев на русскую эскадру в Порт-Артуре и продолжилось с участием крупных надводных кораблей следующим утром.

Ночная атака миноносцев 8—9 февраля 1904

Около 22:30 8 февраля 1904 года отряд из 10 японских миноносцев встретился с патрульными русскими миноносцами вблизи Порт-Артура. Русские корабли, не имея приказа, в бой не вступили. Тем не менее, в результате нервозности, вызванной этой нежеланной для японцев встречей, два японских миноносца столкнулись и отстали от остального отряда. Примерно в 00:28 9 февраля 1904, первые четыре японских миноносца вышли незамеченными к Порт-Артуру, и провели торпедную атаку против крейсера «Паллада» (получил торпеду в середину корпуса) и броненосца «Ретвизан» (торпеда попала в нос корабля). Остальные японские миноносцы были не так успешны, так как прибыли поздно, когда эффект внезапности был уже утрачен, и провели свои атаки индивидуально, без всякого согласования. Однако, они смогли торпедировать наиболее сильный корабль русской эскадры — броненосец «Цесаревич». Японский миноносец «Оборо» провел последнюю атаку около 02:00, однако к этому моменту эскадра была поднята по тревоге, а прожекторы и артиллерийский огонь русских кораблей сделали точную торпедную атаку с близкой дистанции невозможной.

Несмотря на идеальные условия для внезапной торпедной атаки, результаты были относительно скромными. Из шестнадцати выпущенных торпед, все, кроме трёх, либо прошли мимо цели, либо не взорвались. Вместе с тем, в результате атаки были на несколько недель выведены из строя два сильнейших корабля русской эскадры, броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич». Та же судьба постигла и крейсер «Паллада».

Утренний бой с участием тяжелых кораблей

После ночной атаки адмирал Того отправил своего подчинённого, вице-адмирала Дэву Сигэто, с 4 крейсерами на разведку в 08:00, чтобы оценить итоги ночной атаки и повреждения, нанесённые русскому флоту. К 09:00 отряд Дева был достаточно близко, чтобы разглядеть русский флот сквозь утренний туман. Дэва увидел 12 броненосцев и крейсеров, три или четыре из которых казались сильно повреждёнными или выбросившимися на берег. Более мелкие суда за пределами гавани были в очевидном беспорядке. Дева приблизился примерно на 7 км к гавани но, поскольку он остался незамеченным, пришёл к выводу, что ночная атака парализовала русскую эскадру, и поспешил с отчётом к Того.

Дэва смог убедить Того, что момент может быть исключительно удачным для немедленной атаки главными силами флота. Хотя Того предпочёл бы выманить русский флот за пределы действия береговых батарей, чрезмерно оптимистичный доклад Дэвы смог его убедить, что риск был оправдан.

При приближении к Порт-Артуру японский флот был замечен русским крейсером «Боярин», нёсшим патрулирование. «Боярин» обстрелял «Микасу» с предельной дистанции и поспешил к главным силам русского флота. В 11:00 с дистанции около 8 км началась перестрелка между флотами. Японцы сконцентрировали огонь своих 12" орудий на береговых батареях, а 8" и 6" орудий — против кораблей русской эскадры. Стрельба была не очень меткой с обеих сторон, но японцам удалось повредить «Новик», «Петропавловск», «Полтаву», «Диану» и «Аскольд». Скоро, однако, стало понятно, что Дэва был чересчур оптимистичен в своих оценках. В первые пять минут перестрелки «Микаса» получил прямое попадание, уничтожившее кормовой мостик и ранившее главного инженера, флаг-лейтенанта и 5 других офицеров.

В 12:20 Того приказал лечь на обратный курс. Это был рискованный манёвр, так как он подставлял японские корабли под огонь русских береговых батарей. Японские корабли успешно выполнили манёвр и быстро вышли за пределы действия русских батарей, однако «Сикисима», «Иватэ», «Фудзи» и «Хацусэ» получили прямые попадания. Несколько попаданий в момент разворота было и в крейсера адмирала Камимуры Хиконодзё. В этот момент «Новик», который был примерно в 3 км от японских крейсеров, выпустил торпеды. Все прошли мимо, а «Новик» получил пробоину ниже ватерлинии.

Итоги

Бой у Порт-Артура не принес решающей победы одной из сторон. Потери русских составили около 150 человек, японцев — около 90. Хотя ни с одной стороны не было потоплено ни одного корабля, несколько кораблей было повреждено. Однако у японцев были мощности по ремонту и сухой док в Сасебо, в то время как русским пришлось полагаться на весьма ограниченные ремонтные мощности Порт-Артура.

Формальное объявление войны России было сделано Японией 10 февраля 1904, на следующий день после боя.

Литература

• «Совершенно секретная история» о бое у Порт-Артура // Морская война : журнал. — Гран Флит, 2010. — Вып. 1. — С. 15-32.

Ссылки

• [www.russojapanesewar.com/battle-pa.html Russo-Japanese War Research Society: Battle of Port Arthur]
• [flot.com/history/hrn10-e.htm Russian Navy history of war]
• [abakus.narod.ru/beg/2.html Ночная атака на Порт-Артур]. [www.webcitation.org/6acLDaJ9b Архивировано из первоисточника 8 августа 2015]

Отрывок, характеризующий Нападение на Порт-Артур

– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?