Бой у Свиного острова

Бой у Свиного острова (1669)
Основной конфликт: Поход за зипунами Степана Разина
Бусы и струги на Каспийском море. Из книги Н. Витсена "Северная и Восточная Татария" (Амстердам, 1692)
Дата	июль 1669
Место	о. Свиной близ Баку или о. Сари у Ленкорани западное или юго-западное побережье Каспийского моря
Итог	победа казаков
Противники
Донские казаки Сефевидский Иран (Персия)
Командующие
Степан Разин Мамед-хан Астаринский
Силы сторон
ок. 1200 чел. от 23 до 30 стругов 3700 чел. от 50 до 70 судов
Потери
ок. 200 чел. потоплены все суда, кроме 3 большинство персов погибло

Бой у Свиного острова в июне 1669 года — сражение на Каспийском море между казаками Степана Разина и персидской флотилией. Крупнейшая русская морская победа в XVII веке.

Идентификация Свиного острова

О местонахождении Свиного острова нет единого мнения. В настоящее время так называется остров Сенги Мугань — один из островов Бакинского архипелага — группы островов к югу от Баку. Однако в источниках прямо указывается на близость острова к Ленкорани. Возможно «Свиным» казаки называли нынешний остров Сари.

Предыстория

С 1668 г. на Каспийском море действовал большой (1000—1200 чел.) отряд «воровских» казаков под предводительством Степана Разина. Господствуя на море, казаки нападали на приморские владения Ирана, весной следующего года ушли к побережью Туркмении, а затем вернулись к иранским владениям и обосновались на Свином острове.

Через десять недель пребывания Разина на острове, в июне 1669 г. туда подошли персидское войско и флот. По данным шведского дипломата в Персии Э. Кемпфера, под командованием Мамед-хана, наместника Астрабада было 7 тыс. воинов, которые перешли на остров вброд мелководным проливом и встали с другой стороны от казаков. По русским сведениям, у Мамед-хана было 3700 воинов, включая, помимо персов («кизилбашей»), также наёмных кумыков и кабардинцев.

На состоявшемся общем круге казачья старшина высказывалась за отступление (к этому, по сообщениям Кепфера склонялся и сам Разин), но имевшая большинство голытьба настояли, что было бы стыдно отступать, не решившись на бой.

Сражение

У казаков, по Кемпферу, было 29 или 30 низкобортных речных стругов, на каждом из которых находилось по 2-3 пушки, что, видимо, является некоторым преувеличением. По русским сведениям, русские имели 23 судна, в том числе 15 более крупных («морских») стругов. Артиллерия состояла из 20 больших и 20 малых пушек.

У персов по одним сведениям было 50, по другим — 70 судов (иностранцы называли их бусами, русские — «сандалами») разного размера («целые» и «половинные»), но все более крупные и высокобортные, чем струги. Персидские суда были вооружены более, чем 30 орудиями. На части кораблей находились отряды лучников. Персы соединили свои суда железными цепями, «в надежде захватить их [казаков] всех как бы в сеть, чтобы никто не мог ускользнуть». Это, однако, лишало корабли подвижности и, в случае неудачного исхода сражения, обрекало на гибель всю флотилию.

Разин стремился выманить флот противника в открытое море, где подвижные казачьи струги имели бы преимущество. Увидев персидские суда, казаки обратились в обманное бегство прочь от острова, притворно плохо управляя своими судами. Персидский флот устремился следом под звуки труб и барабанов. Когда противники достаточно удалились от берега, казаки повернули назад, вступив с персами в жаркую перестрелку, и сосредоточили свой огонь на украшенном большим флагом судне Мамед-хана. Опытный пушкарь на струге Разина поразил вражеский флагман из пушки специальным зажигательным снарядом, наполненном хлопком и нефтью. На бусе вспыхнул пожар, потом взорвался запас пороха, разрушив часть судна. Мамед-хан поспешно перешёл на другую бусу. Горящий флагманский корабль стал тонуть, увлекая за собой цепью соседнее судно.

Пользуясь начавшейся среди персов неразберихой, казаки стали обходить и атаковать один за другим их корабли, прицепляясь к ним и поражая персов на высоких палубах с помощью длинных жердей с привязанными пушечными ядрами. Персы отстреливались из ружей и луков, но не могли противостоять казакам. Персидские корабли были захвачены и потоплены. В качестве трофеев русским досталось 33 пушки. Из всего персидского флота уцелело лишь три судна, которые бежали от казаков. На одном из них спасся Мамед-хан, но его сын — Шабын — и дочь (персидская княжна из песни «Из-за острова на стрежень…») попали в плен к казакам. Большинство персов погибли, многие сами бросались в море с обречённых судов, чтобы не попасть в руки казаков.

Потери разинцев, по сообщению Кемпфлера, ограничились 50 ранеными. Однако сами казаки утверждали, что потеряли около 500 человек, включая, правда, в это число все свои потери за время похода, в том числе умерших от болезней. В другой своей отписке разинцы сообщали, что «побито их, казаков, на Волге и на море с 200 человек»

Последующие события

В Иране поражение Мамед-хана объясняли тем, что «персы не знали берегов и не были знакомы с особенностями боёв на море, тогда как враг был подготовлен и опытен». При шахском дворе в связи с этим приняли решение о снаряжении более сильного флота, который должен был укомплектован опытными моряками из Бахрейна. Однако прежде чем персы подготовили новые силы, отряд Разина ушел в конце лета к Астрахани, где казаки «принесли свою вину» русским властям, сдав пленных, морские струги и большие пушки, и были пропущены на Дон.

В этом сражении (у Свиного острова) в плен к разинцам попали сын и дочь командующего персидским флотом — дочь и была той персидской княжной, которую Степан Разин, впоследствии, как поётся в известной песне «Из-за острова на стрежень…», бросил с корабля в воду.

См. также

• Милица Фёдоровна Бакшт — героиня цикла Кира Булычёва «Великий Гусляр» .

Литература

• Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Т. 1. М., 1954. С. 144, 147, 273.
• [www.bibliotekar.ru/Razin/2.htm Чистякова Е. В., Соловьев В. М. Степан Разин и его соратники. М., 1988.]
• [www.vostlit.narod.ru/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/Razin/Kaempfer/frametext.htm Кемпфер Э. Записки о персидском походе Степана Разина]

Отрывок, характеризующий Бой у Свиного острова

– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?