Боков, Виктор Фёдорович
Поделись знанием:
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
| Виктор Фёдорович Боков | ||||||
 Виктор Боков на даче в Переделкине, август 2007 года | ||||||
| Место рождения: |
д. Язвицы, Александровский уезд, Владимирская губерния, Российская империя | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Род деятельности: | ||||||
| Годы творчества: | ||||||
| Язык произведений: |
русский | |||||
| Награды: |
| |||||
Ви́ктор Фёдорович Бо́ков (6 (19) сентября 1914 — 15 октября 2009 года) — русский и советский поэт, прозаик, собиратель фольклора.
Содержание
Биография
Родился 6 (19) сентября 1914 года в деревне Язвицы[1] Александровского уезда Владимирской губернии (ныне Сергиево-Посадский район Московской области) в семье крестьянина. Окончил школу 1-й ступени в посёлке Возрождение (ныне г. Краснозаводск), затем школу-семилетку в городе Загорске (ныне Сергиев Посад). Учился в Загорском педагогическом техникуме, работал токарем, зоотехником. Студентом педагогического училища посещал литературный кружок, которым руководили М. М. Пришвин, А. В. Кожевников, С. Т. Григорьев. В 1934—1938 гг. учился в Литературном институте им. А. М. Горького в Москве. С 1938 года несколько лет работал литературным консультантом при Всесоюзном Доме народного творчества. Осенью 1941 был эвакуирован с женой Евдокией и двумя сыновьями, Константином и Алексеем, в Чистополь. В 1942 был призван в действующую армию. Находясь в военном лагере, 19 августа 1942 курсант Боков был арестован за «разговоры». Был осужден по 58-й статье (приговор трибунала Новосибирского гарнизона 25 марта 1943) и отправлен в ГУЛАГ (СибЛаг). С 1947 по 1956 гг сослан в ссылку (за 101-й км) в Калужскую область в деревню Ильино Боровского Района. По окончании ссылки в 1956 году вернулся к жене и сыновьям в Москву. Член Союза писателей СССР (1941). Был членом правления СП РСФСР (с 1985) и Центральной ревизионной комиссии СП СССР (1986—1991), редколлегии еженедельника «Литературная Россия» (1986), член Высшего творческого совета СП России (с 1994).
Награждён орденами: «Трудового Красного Знамени», «Дружбы народов», «Знак Почета», медалями. Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» III степени (2005). Лауреат Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1 степени (1957), Всесоюзного конкурса на лучшую песню I степени (1960). Премии журнала «МГ» (1988), им. А. Твардовского «Василий Тёркин» (1996). Почётный гражданин города Сергиева Посада[2].
Первое стихотворение опубликовал в 1930 в Загорской газете «Вперёд». Органичное использование поэтических возможностей русского фольклора, присущее стихам Бокова, позволяет говорить о творческом развитии традиции, заданной А. В. Кольцовым, Н. А. Некрасовым, Н. А. Клюевым, С. А. Есениным, А. Т. Твардовским и М. В. Исаковским[3]. И недаром в 1950 г. Боков стал составителем антологии «Русская частушка».
В качестве отличительных особенностей поэзии Бокова отмечают звучность, насыщенность аллитерациями и ассонансами[3].
Созданные на стихи В. Ф. Бокова песни « Выходил на поля молодой агроном», «Гляжу в поля просторные», «На побывку едет молодой моряк», «Оренбургский пуховый платок», «На Мамаевом кургане тишина», «Я назову тебя зоренькой» и др. широко исполнялись в советское время и зачастую воспринимаются как фольклорное отражение эпохи 1950—1960-х годов.
Когда я думаю о поэте Викторе Бокове, когда слышу и читаю о нём самые разноречивые, чуть ли не взаимоисключающие друг друга суждения, я волей-неволей обращаюсь к его, что называется, натуре, ищу его жизненный источник, то есть ключ, из которого он бьет живой струей. А ключ этот, конечно же, песенный по пульсу, по биению, этакий говорливо-поддакивающий, близкий даже частушечному, может быть, речитативу.
— Дмитрий Ковалёв. «Ключ сердца»[4]
На родине Бокова в д. Язвицы работает музей поэта. Ежегодно в Сергиево-Посадском районе Московской области проходит фестиваль «Боковская осень» и один раз два года в г. Пересвете того же района проходит фестиваль песен на стихи Бокова под названием «Любовь моя, Россия». Последний фестиваль состоялся 12 октября 2008 г.
Виктор Боков скончался в Переделкине 15 октября 2009 года на 96-м году жизни. Похоронен на Переделкинском кладбище.
Сочинения
- Яр-Хмель: стихи. — М.: Молодая гвардия, 1958. — 208 с.: ил.
- За́струги: стихи. — М.: Сов. писатель, 1958. — 287 с.: ил.
- Над рекой Истермой:: Записки поэта: Книга прозаических миниатюр. — М.: Сов. писатель, 1960. — 208 с.: ил. — То же. — М.: Сов. писатель, 1963. — 207 с.: ил., портр.
- Весна Викторовна: книга стихов. — М.: Молодая гвардия, 1961. — 303 с.
- Ветер в ладонях: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1962. — 288 с.: портр. на суперобл.
- Лирика. — М.: Худож. лит., 1964. — 287 с.
- Лирика. — М.: Правда, 1964. — 32 с.
- На Дону: стихи. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1965. — 20 с.
- У поля, у моря, у рек: стихи. — М.: Сов. писатель, 1965. — 155 с.: ил.
- Избранная лирика. — М.: Молодая гвардия, 1966. — 32 с.
- Лето-мята: стихи. — М.: Сов. Россия, 1966. — 214 с.: ил.
- Алевтина: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1968. — 159 с.
- Свирь: поэма и стихи. — М.: Моск. рабочий, 1968. — 96 с.: портр.
- Избранное. — М.: Худож. лит., 1970. — 479 с.: ил., портр.
- Когда светало: новая книга стихов. — М.: Современник, 1972. — 127 с.: ил., портр.
- Стихотворения и песни. — М.: Худож. лит., 1973. — 222 с.: портр.
- Избранные произведения: в 2-х т. — М.: Худож. лит., 1975. Т. 1. Стихотворения. — 270 с.: портр. Т. 2. Стихотворения. Песни. Над рекой Истермой: записки поэта. — 334 с.
- Три травы: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1975. — 302 с.: ил.
- В трёх шагах от соловья: новая книга стихов. — М.: Молодая гвардия, 1977. — 32 с.: ил., портр.
- Лирика. — М.: Правда, 1977. — 160 с.
- Луговая рань: избранные стихи. — Грозный: Чеч.-Инг. кн. изд-во, 1978. — 256 с.: ил.
- Ельничек-березничек: стихи. — М.: Современник, 1981. — 319 с.: 11 л. ил.
- Стихотворения. — М.: Сов. Россия, 1982. — 208 с.
- Собрание сочинений: в 3 т. — М.: Худож. лит., 1983—1984. Т. 1. Стихотворения. — 607 с.: ил. Т. 2. Стихотворения. — 655 с. Т. 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой: записки поэта. — 462 с.
- Стёжки-дорожки: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1985. — 191 с.: ил.
- Про тех, кто летает: стихи. — М.: Дет. лит., 1986. — 24 с.
- Весенние звоны: новая книга стихов. — М.: Моск. рабочий, 1989. — 237 с.
- День за днем: стихотворения. — М.: Молодая гвардия, 1991. — 158 с.
- Стою на своем!: стихи. — М.: Сов. писатель, 1992. — 272 с.: фото.
- Около дома: стихотворения. — М.: РБП, 1993. — 7 с.
- Любовь моя Россия!. — М.: Эллис Лак, 1994. — 208 с.
- В гостях у жаворонка: новая книга стихов. — Грозный: Чеч. госиздат, 1994. — 150 с.
- Боковская осень: стихи. — М.: Совр. писатель, 1996. — 320 с.: фото.
- Россия в сердце не случайна: литературное приложение. — Ставрополь: изд-во СКИПКРО, 1997. — 190 с.
- Травушка-муравушка: новая книга стихов. — Оренбург: ДИМУР, 1997. — 260 с.: ил.
- Я в России живу не гостем…: Образ современной России в эпистолярии и лирики Виктора Бокова. (Публикация, вступит. ст. и коммент. В. М. Головко // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1997. — № 10: Филологические науки. — С. 145—151.
- Моя поэтика (Подготовка текста, предисловие и примечания В. М. Головко) // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1998. — № 14. — С. 14-31.
- Получу за мечтой!..: Новые стихотворения Виктора Бокова (Публикация В. М. Головко) // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1998. — № 14. — С. 49-55.
- Стихи одного дня // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1998. — № 14. — С. 56-57 (Публикация и вступ. стат. В. М. Головко).
- О народности и нравственном начале в творчестве А. С. Пушкина (Подготовка текста, публикация и предисловие В. М. Головко) // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1999. — № 22: Филологические науки. — С. 3-20.
- «Пушкинское завещание…»: Стихи (Публикация и примечания В. М. Головко) // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1999. — № 22: Филологические науки. — С. 26-36.
- Жизнь — радость моя: избранное. — М.: Эллис Лак, 1998. — 672 с.: фото.
- Стихи из Переделкино. — М.: Сов. писатель, 1999. — 240 с.
- Чистый четверг: стихи, песни. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. — 384 с.: ил.
- Амплитуда: книга стихов. — М.: Раритет, 2002. — 349 с.
- Повечерье: новая книга лирики. — М.: Эллис Лак, 2002. — 479 с.: ил.
- Лик Любви: избранное. — М.: НП «Закон и Порядок», 2004. — 415 с..
Напишите отзыв о статье "Боков, Виктор Фёдорович"
Литература о творчестве Бокова
- Левин Г. «Своеобразие поэта» // Октябрь. — 1957. — № 4. — С. 221—223.
- Паперный З. О своеобразии поэта // Октябрь. — 1959. — № 11. — С. 213—214.
- Рыленков Н. Щедрость поэта: о стихах В. Бокова // Традиции и новаторство / Н. Рыленков. — М., 1962. — С. 120—126.
- Соловьёв Г. О цветах и камнях: [о сб. стихов «Заструги», 1958] // Ответственность перед временем / Г. Соловьёв. — М., 1963. — С. 153—168.
- Корман Б. О современности, оригинальной рифме и силе простого слова // Писатель и современность. — Воронеж, 1965. — С. 56-58.
- Михайлов А. Лирика сердца и разума: (о творческой индивидуальности поэта). — М.: Сов. писатель, 1965. — [О В. Бокове]. — С. 321—324, 360—369, 373, 376.
- Каманин В. Сколько нужно «учиться на поэта?» // Нива. — 1966. — № 4. — С. 69-71.
- Михайлов А. Вдохновение и мастерство // Факел любви: поэзия наших дней / А. Михайлов. — М., 1968. С. 204—212.
- Сорокин В. [www.hrono.info/libris/lib_s/blago04.php Благодарение] В кн. [www.hrono.ru/libris/lib_s/blago00.php Благодарение. Поэт о поэтах]: Портреты писателей, очерки, литературная критика. / Вст. ст. Е. Осетрова. М., 1986.
- Виктор Боков в школе: Книга для учителя: в 2 т. / под ред. д-ра филол. наук В. М. Головко. — Ставрополь: Изд-во СКИПКРО, 1997. — Т. 1. — 158 с; Т. 2: Боков Виктор. Россия в сердце не случайно: Избранные стихи. — Литературное приложение / сост. проф. В. М. Головко. — 190 с.
- Рец.: Белоусов В. Свобода, достоинство, честь // Ставропольская правда. — 1997. — № 155. — 15 августа. — С. 3.
- Головко В. М. «Жизнь живая — вот моя основа…»: Творческий феномен Виктора Бокова // Вестник Ставропольского государственного университета. — 1998. — № 14. — С. 38-48. [Вып. 14: Филологические науки].
- Головко В. М. Взаимодействие форм выражения авторской позиции в лирике В. Ф. Бокова // Вестник Удмуртского университета. — Ижевск, 1999. — № 9: Филология. — С. 124—131.
- Головко Вячеслав «Побудь со мной на высоте…» (В. Ф. Боков) // Головко Вячеслав. Три встречи: литературно-критические очерки. — М.: ООО и Центр «ЛР». — 2001. — С. 17-30.
- Оставить след в душе народа… : к 90-летию со дня рождения В. Ф. Бокова: биобиблиографический указатель / рук. проекта — Т. Н. Мишонова; авт-сост. Д. В. Садченко, Ю. Е. Гимова, Н. А. Дыркова; ред. Е. Б. Красавцева. — Сергиев Посад, 2005. — 163 с.: фото.
- Колесников Д. Народный поэт России // Литературная учёба. — 2009. — № 5.
Примечания
- ↑ [www.zagorsk.ru/history/panin/33.php Язвицы]
- ↑ [www.sergiev-reg.ru/district/freeman Почётные граждане г. Загорска и Загорского района]
- ↑ 1 2 [www.krugosvet.ru/node/32114 Боков, Виктор Федорович // Энциклопедия «Кругосвет»]
- ↑ [www.kovalevdmitrij.narod.ru/sorokin.files/Bokov.htm Ключ сердца. Статья о поэзии Виктора Бокова Дмитрий Ковалёв]
Источники
- Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
Песни на стихи Бокова
- [comp-folk.narod.ru/ponomar.htm Песни композитора Г. Ф. Пономаренко]. mp3
- [kkre-49.narod.ru/p/bokov.htm Песни на стихи Виктора Бокова на сайте «Красная книга российской эстрады»]. mp3
- [www.pakhmutova.ru/songs/bokov.shtml Песня-сказ о Мамаевом кургане]. mp3
- [video.mail.ru/mail/lada-dance/video/140.html Алена Апина, Лада Дэнс.композитор Александр Аверкин На побывку едет молодой моряк (из к/ф «Старые песни о главном» — 1) ]. Видео
Ссылки
 |
Внешние ссылки в этой статье могут не соответствать правилам Википедии. |
- [www.mk.ru/social/2014/09/18/19-sentyabrya-ispolnyaetsya-100-let-so-dnya-rozhdeniya-poeta-viktora-bokova.html Сергей Бычков. Под знаком трех «П». К 100-летию со дня рождения поэта Виктора Бокова .]
- [poetrylibrary.ru/stixiya/bokov.html Стихи Виктора Бокова]
- [poetrylibrary.ru/video/bokov.html Видеозаписи песен на стихи Виктора Бокова]
- [russia-today.ru/2004/no_17/17_end_1.htm Виктор Боков. «Моя Россия»]
- [www.zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/97/209/71sti.html Виктор Боков. «Поэтика моя проста»]
- [www.moskvam.ru/1999/09_99/bokov.htm Виктор Боков. Сибирское сидение]
- [archive.is/20130126174035/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1136&n=59 Виктор Боков. «Песня может сделать судьбу…»]
- [www.russia-today.ru/archive/no_19/19_poets_1.htm Виктор Боков: «Озоном нежности дышу»]
- [www.moslit.ru/7.htm Виктор Боков. «Я всё сказал!»]
- Лидия Сычёва. [www.hrono.ru/public/2002/bokov01.html Виктор Боков. «Стихи сами на меня идут»]
- Лидия Сычёва. [www.ruscenter.ru/728.html О Викторе Бокове, грустном поэте]
- [www.rd.rusk.ru/99/rd10/home10_25.htm А. А. Бобров. Россия. Переделкино. Бокову]
- [www.ug.ru/00.33/t45.htm Светлана Руденко. Виктор Боков: «Музыке учился у воронежских баб»]
- [www.rg.ru/2004/05/13/bokov.html Александр Карлюкевич. Виктор Боков: Я — из прежних времен]
- [web.archive.org/web/20070309170710/www.lgz.ru/archives/html_arch/lg372004/Polosy/1469 Сергей Мнацаканян. Семь кругов ада]
- [www.zagorsk.ru/history/panin/33.php Язвицы]
- [museums.mosoblculture.ru/content.pl/smi/y06/1 Алсу Идрисова. Вот моя деревня, вот поэт родной]
- [www.litrossia.ru/archive/107/person/2506.php Песенная вершина Виктора Бокова]
- [www.prazdnikinfo.ru/5/33/i21_11405.htm Александр Бобров. Это поет родина! Как мы отметили 90-летие со дня рождения Виктора Бокова]
- [www.litrossia.ru/archive/100/points/2325.php Александр Бобров. Поет народ, не знает автора]
- [www.ug.ru/issue/?action=topic&toid=5868 Геннадий Старостенко. Я-то, я-то, я — влюблен! Весенние звоны Виктора Бокова]
- [www.rpgazeta.ru/index.php3?path=htm/2003/19&source=kulbtura Мария Петрова. Ценная награда за бесценное Слово]
- [www.moslit.ru/nn/21/10.htm Юрий Баранов. Бокову — благодарные земляки]
- [chisto-muzei.ru/pomnite-kak-my-na-kame/Чикрина В. А. «Помните, как мы на Каме…» В. Боков и Б. Пастернак: штрихи к литературному портрету]
- [www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/bokov/index.html Нина Краснова. Не дай Бог никому вынести то, что вынес я]
- [www.sovross.ru/old/2005/125/125_4_2.htm Н. Е. Мартишина. Боковский окоём]
- [www.ermanok.net/news/comment.php?1016 Яков Ерманок. Виктор Боков — поэт России]
- [www.rospisatel.ru/bokov.htm Валерий Черкесов. «Поэзия моя проста, как хлеб с водой…»: О поэте Викторе Бокове]
Отрывок, характеризующий Боков, Виктор Фёдорович
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Александровском уезде
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 3 степени
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 4 степени
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена Дружбы народов
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Писатели по алфавиту
- Русские поэты
- Поэты России XX века
- Поэты по алфавиту
- Репрессированные в СССР
- Похороненные на Переделкинском кладбище
- Почётные граждане Сергиева Посада
