Бок, Ян

Ян Бок
Jan Bok
Дата рождения:	25 декабря 1569(1569-12-25)
Дата смерти:	12 ноября 1621(1621-11-12) (51 год)

Ян Бок, немецкий вариант — Ганс (Йоганнес) Бок, венгерский вариант — Янош Бокациус (н.-луж. Jan Bok, нем.  Hans (Johannes) Bock, венг. Bocatius János, 25 декабря 1569 года, Ветошов, Лужица — 12 ноября 1621 года, Угерски-Брод) — венгерский и нижнелужицкий писатель и поэт, писавший на латинском языке, историк, политик и дипломат.

Биография

Обучался в Дрездене и Виттенберге. Был учеником лужицкого математика, астронома, медика и протестантского реформаторского деятеля Каспара Пойцера, который был знаком с религиозным деятелем Филиппом Меланхтоном.

Около 1590 года переехал в Венгрию, где преподавал в евангелической школе в Шелмецбанье. В 1594 год взял на себя руководство евангелическими школами в Прешове и Кошице. В 1596 году получил научную степень доктора философии в Виттенберге. Носил титул императорского придворного поэта «Poeta laureatus ceasareus», который ему присвоил венгерский король Рудольф II. С 1599 года был ректором в университете в Кошице. В 1603 году был избран главой городского муниципалитета. В 1604 году был назначен городским судьёй.

Был последователем трансильванского князя Иштвана Бочкаи, который был вождём антигабсбургского восстания, за что по приказу Рудольфа II был арестован и препровождён в Вену и потом помещён в темницу в Белой башне в Праге на пожизненное заключение. По ходатайству его жены был освобождён из заключения 1 декабря 1600 года. В следующем году получил помилование от Рудольфа I. Позднее был назначен губернатором Габором Бетленем директором библиотеки в Дьюлафехерваре. С 1618 года служил дипломатом.

Самыми известными его произведениями являются его поэтические произведения, сочинение эпистолярного жанра «Relatio» и «Olympyas carceraria», которое представляет собой его личный дневник.

Сочинения

• «Celadon. Ecloga… Bartphae», Erzsébetet 1594;
• «Ungaria gratulans ser principi ac domino Maximiliano archiduci Austriaco… cum partes Ungariae Superioris ingreditur». Bártfa, 1595;
• «Elegiae duae. Altera M. Joannis Bocatii P. L. altera P. Joannis Balogi Th. amincis lectoribus exhibendae», Bártfa, 1595;
• «Oratio de profanitate Turcicae religionis, deque rebellionis maledicti regni initiis et incrementis». Wittenberg, 1596;
• «Siracides vel Ecclesiasticus Jesu, filii Sirach, Paraeneses ad vitam bene beateque transigendam in locos communes redactae et versibus elegiacis redditae». 1596;
• «Castra temperantiae». Bártfa, 1597;
• «Musae parentales. U. ott», 1598;
• «Munus Judiciale. U. ott», 1598;
• «Novus Annus. U. ott». 1599;
• «Hungaridos libri poematum», Bártfa, 1599;
• «Commentatio epistolica de legatione sua ad Stephanum Bocskay. Transilvaniae principem, et suscepta cum eo anno», 1605;
• «Olympias Carceraria», 1611;
• «Salamon Hungaricus vel de Mathiae Corvini, potentissimi ac felicissimi… Hungariae regis… dictis. Cassoviae». 1611;
• «Militia S. Georgii. U. ott». 1612;
• «Hebdomelodia Psalmi 103. U. Ott», 1614;
• «Anser nuptialis. U. Ott», 1618;
• «Historia Parasceve. U. Ott», 1621.

Память

В Фечау на стене Сербско-немецкой двойной церкви укреплена мемориальная табличка, посвящённая Яну Боку.

Литература

• Гугнин А. А., Введение в историю серболужицкой словесности и литературы от истоков до наших дней, Российская академия наук, Институт славяноведения и балканистики, научный центр славяно-германских отношений, М., 1997, стр. 27 — 28, ISBN 5-7576-0063-2
• [mek.oszk.hu/00300/00355/html/index.html Magyar Életrajzi Lexikon]
• Lászlóffy Aladár: Bocatius János en volumo la 1-a de Erdélyi pantheon, 1998.
• Rudolf Jenč: Stawizny serbskeho pismowstwa. Bd. 2, Bautzen 1960
• Frido Mětšk: Bok, Jan. W: Jan Šołta, Pětr Kunze, Franc Šěn (wud.): Nowy biografiski słownik k stawiznam a kulturje Serbow. Ludowe nakładnistwo Domowina, Budyšin 1984, стр. 62

Отрывок, характеризующий Бок, Ян

Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.