Болдырев, Алексей Васильевич

Алексей Васильевич Болдырев
Дата рождения:	16 (27) марта 1784
Место рождения:	Полтава
Дата смерти:	17 (29) августа 1842
Место смерти:	Москва
Страна:	Россия
Научная сфера:	философия, востоковедение, языкознание
Место работы:	Московский университет
Учёная степень:	доктор наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет
Известен как:	Ректор Московского университета (1833—1836)

Алексей Васильевич Болдырев (1780—1842) — востоковед, ординарный профессор Московского университета, ректор Московского университета.

Биография

Родился в семье штаб-лекаря. В марте 1798 года поступил в московскую университетскую гимназию и в 1801 году стал студентом юридического факультета Московского университета. Через год перешёл на философский факультет и в 1805 году он окончил университетский курс со степенью кандидата новейшей литературы. В 1806 году после защиты диссертации был удостоен степени магистра философии и свободных наук; в этом же году был награждён золотой табакеркой за перевод еврейской грамматики. В следующем году отправлен за границу для изучения восточных языков — в Гёттингене занимался семитологией и арабистикой, в Париже изучал языки мусульманского Востока. По возвращении в Москву в 1811 году был назначен адъюнктом по кафедре восточных языков, принят в действительные члены Общества любителей российской словесности; в 1815 году был утверждён в звании экстраординарного профессора. В 1811 году он также был приглашён в училище св. Екатерины для преподавания русской словесности, где пребывал до августа 1818 года, когда был утверждён ординарным профессором Московского университета. Стал учредителем и действительным членом Общества любителей российской словесности.

В своих воспоминаниях М. А. Дмитриев писал о нём:

Он принял совсем другую методу. Он начал с того, что продиктовал нам прозу, и потом пересадил нас по сведениям нашим в правописании. Это показалось нам, которым прежде показывали одни высоты Парнаса, несколько унизительно, но вскоре мы все увидели, что это полезнее. Начавши с такого мелкого требования, с правописания, он нечувствительно ввёл нас, так сказать, в тайны русского языка; он разбирал критически, и грамматикально, и риторически прозу Карамзина, показывая нам порядок его речи, согласие её законов с красотою слога и зависимость одного от другого. Одним словом, это было учение прочное, основательное и методическое, чем он дал нам прочные основания к литературе вообще.

— [www.poesis.ru/poeti-poezia/dmitriev/frm2_univ.htm «Главы из воспоминаний моей жизни»]

Когда в июле 1827 года на собрании Комитета устройства учебных заведений под председательством адмирала А. С. Шишкова рассматривался вопрос «о статусе и учебных программах Лазаревской армянской гимназии высших наук и восточных языков» в Москве, академик Христиан Френ заявил, что «весьма справедливо подчинить сие заведение ведомству Московского университета, тем более, что в сем последнем находится один профессор, который в отношении к восточным языкам может быть весьма полезен заведению» — речь шла о А. В. Болдыреве.

В 1828—1832 годах занимал должность декана отделения словесных наук, в 1833—1836 годах был ректором университета. В 1831 году был награждён орденом св. Анны 2-й степени. Годы ректорства А. В. Болдырева характеризуются усилением контроля со стороны властей: 1 мая 1834 года вышел указ о введении должности инспектора студентов (на неё был назначен П. С. Нахимов, брат будущего знаменитого флотоводца) и пяти его помощников, подчинявшихся непосредственно попечителю; вменялось в обязанность ношение студенческой формы. В этот период началось издание «Ученых записок Московского университета», шло интенсивное капитальное строительство: 1835 год ознаменовался завершением архитектурного ансамбля аудиторного корпуса и домовой церкви (архитектор Е. Д. Тюрин), перестройкой под жилой дом бывшего опричного двора Ивана Грозного.

А. В. Болдырев содержал пансион, в котором начали свою деятельность Н. Е. Зернов и В. С. Межевич.

Болдырев, являясь одновременно цензором, допустил к опубликованию в журнале «Телескоп» (1836, № 15) «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, за что был отправлен в отставку с чином статского советника.

Похоронен на Дорогомиловском кладбище в Москве; при его ликвидации прах А. В. Болдырева и его родных был перенесён на кладбище Донского монастыря.

А. В. Болдырев положил начало изучению в университете арабского, древнееврейского, персидского и других восточных языков; стал основателем московской школы российской ориенталистики.

Труды

• «Duae Moallakat Antarae et Harethi sumptibus suis edidit A. Boldyreff» (Геттинген, 1808);
• «Арабская хрестоматия» (М., 1824);
• «Новая арабская хрестоматия» (М., 1832);
• «Приключения одного невольника» (М., 1824);
• «Краткая арабская грамматика» (М., 1-е изд., 1827; 2-е изд., 1836);
• «Персидская хрестоматия» (М., 1-е изд., 1826 — в 2-х ч.; 2-е изд., испр. и значит. умнож., 1833 — в 3-х ч.);
• «Карманный латинско-русский словарь» (М., 1840).

Литература

• Болдырев Алексей Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 34. — 300 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.
• Болдырев Алексей Васильевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Ссылки

• [letopis.msu.ru/peoples/636 Биография]
• Данилова А. А. [genhis.philol.msu.ru/article_178.html Поиски портрета основателя кафедры]. Проверено 11 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DvSp8U23 Архивировано из первоисточника 25 января 2013].
• [ost1000.narod.ru/dorog.htm Дорогомиловский некрополь]

Отрывок, характеризующий Болдырев, Алексей Васильевич

– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.