Болеслав Набожный

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Болеслав<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь Познани
1241 — 1247
Соправитель: Пшемысл I
Предшественник: Генрих II Набожный
Преемник: Пшемысл I
Князь Калиша
1244 — 1249
Соправитель: Пшемысл I
Предшественник: Владислав Опольский
Преемник: Пшемысл I
Князь Гнезно
1241 — 1247
Соправитель: Пшемысл I
Предшественник: Генрих II Набожный
Преемник: Пшемысл I
Князь Гнезно
1249 — 1250
Предшественник: Пшемысл I
Преемник: Пшемысл I
Князь Калиша
1253 — 1279
Предшественник: Пшемысл I
Преемник: Пшемысл II
Князь Гнезно
1253 — 1279
Предшественник: Пшемысл I
Преемник: Пшемысл II
Князь Иноврацлава
1271 — 1273
Предшественник: Земомысл
Преемник: Лешек II Черный
 
Рождение: между 1224-1227
Смерть: 13 или 14.04.1279
Место погребения: Кафедральный собор Святых Петра и Павла, Познань, Польша
Род: Пясты
Отец: Владислав Одонич
Мать: Ядвига Поморская
Супруга: Елена Венгерская
Дети: Елизавета, Ядвига, Анна

Болеслав Набожный (род. между 1224 и 1227 гг., ум. 13 или 14 апреля 1279 г.) — князь Уйсьце и Накло в 1239—1247 гг. (совместно с братом Пшемыслом I), князь Позани в 1241—1247 гг. (совместно с братом Пшемыслом I), князь Гнезно в 1241—1247 гг. (совместно с братом Пшемыслом I), князь Калиша в 1244—1249 гг. (до 1247 г. совместно с братом Пшемыслом I), князь Гнезно в 1249—1250 гг., князь Гнезно и Калиша в 1253—1279 гг., князь Познани в 1257—1273 гг., князь-регент Мазовии в 1262—1264 гг., князь Иноврацлава в 1271—1273 гг.

Болеслав был вторым сыном Владислава Одонича и Ядвиги, которая была вероятнее всего дочкой Мстивоя I, наместника Гданьска (согласно другим версиям происходила из чешского рода Пржемысловичей).



Биография

В 1239 году умер отец Болеслава, потеряв перед смертью всю Великую Польшу (кроме Уйсьце и Накло). Унаследовав после смерти отца совместно с братом Пшемыслом I часть Великопольского княжества (Уйсьце и Накло).

В 1241 после гибели князя Силезии Генриха II Набожного в битве при Легнице Болеслав и его брат Пшемысл I завладели Познанью и Гнезно.

В 1242 году Владиславовичи отобрали у силезского князя Болеслава оставшуюся часть Великой Польши, в 1244 году Калиш, в 1247 году Санток.

В 1244 году Болеслав поддержал своего брата в конфликте, который разразился между местной знатью и духовенством во главе с епископом Познани, из-за привилегий данных Владиславом Одоничем в 1237 году.

В 1247 году оппозиционная часть рыцарства заставила Пшемысла I выделить Болеславу в удел Калиш, но внешнюю политику оставил за собой.

Болеслав хотел захватить каштелянию Лендекскую, которая находилась в руках Казимира I Куявского(эту каштелянию отдал в приданое своей дочери Генрих II Набожный, Болеслав отказывался признавать и считая эти владения своими). Но Пшемысл I запретил Болеславу, более того он вступил в союз с князем Куявии.

В 1249 году Пшемысл забрал у брата Калиш, взамен которого отдал Гнезно. В этом же году братья оказали помощь князю глоговскому Конраду I против Болеслава Рогатки.

19 мая 1250 года по неизвестным причинам Пшемысл I заключил брата Болеслава в тюрьму и стал правителем всей Великой Польши. 20 апреля 1253 года Болеслав был освобождён, благодаря заступничеству духовенства великопольского. Окончательное примирение братьев состоялось в мае этого года на съезде в Погожелице, где благодаря посредничеству архиепископа Гнезно Пелке, Болеслав получил Гнезно и Калиш. С тех пор братья жили дружно.

В сентябре 1254 года Пшемысл I и Болеслав оказали помощь князю глоговскому Конраду I против князя вроцлавского Генриха III Белого. А также участвовали в войне совместно с другими князьями (Казимиром I Куявским, Земовитом I Мазовецким, Болеславом V Стыдливым) против поморского князя Святополка.

4 июня 1257 года скончался Пшемысл I. Болеслав объединил в своих руках всю Великую Польшу. Через несколько месяцев 14 октября родился сын Пшемысла I — Пшемысл II, опеку о нём взял на себя Болеслав. Первым делом Болеслава был его брак в 1258 году с дочерью венгерского короля Белы IV — Еленой. Женитьбой Болеслав связал себя союзом с Венграми и оказывал помощь в войне Арпадов с Чехами из-за Бабенбергского наследства. Одним из этапов войны было нападение Болеслава совместно с Болеславом V Стыдливым и Лешеком Чёрным на владения Владислава Опольского союзника чешского короля Пржемысла Отакара II.

В 1258—1261 годах Болеслав участвовал в изнурительной войне с Казимиром I Куявским и его союзником Святополком князем поморским из-за каштелянии Лендекской. Князь великопольский вступил в союз Вартиславом III князем западнопоморским, Земовитом I Мазовецким, Болеславом V Стыдливым и Романом Даниловичем князем новогрудским.

Семья

Болеслав от венгерской принцессы Елены имел трёх дочерей:

Предки

Болеслав Набожный — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Болеслав III Кривоустый
 
 
 
 
 
 
 
Мешко III
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Саломея фон Берг
 
 
 
 
 
 
 
Одон I Великопольский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Бела Слепой Венгерский
 
 
 
 
 
 
 
Эржебет-Гертруда Венгерская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Илона Сербская
 
 
 
 
 
 
 
Владислав Одонич
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Владимир Володаревич Галицкий
 
 
 
 
 
 
 
Ярослав Осмомысл
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
София Венгерская (предположительно)
 
 
 
 
 
 
 
Вышеслава Ярославна Галицкая
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Юрий Долгорукий
 
 
 
 
 
 
 
Ольга Юрьевна Суздальская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
дочь хана Аепы Осеневича
 
 
 
 
 
 
 
Болеслав Набожный
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ядвига
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>



Напишите отзыв о статье "Болеслав Набожный"

Отрывок, характеризующий Болеслав Набожный

«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.