Прус, Болеслав

Болеслав Прус
Bolesław Prus
портрет, 1887 год
Имя при рождении:	Александр Гловацкий
Место рождения:	Хрубешув близ Люблина (Царство Польское, Российская империя)
Род деятельности:	писатель
[lib.ru/INOSTRHIST/PRUS Произведения на сайте Lib.ru]

Боле́слав Прус (польск. Bolesław Prus; настоящее имя и фамилия Александр Гловацкий, польск. Aleksander Głowacki; 20 августа 1847, Хрубешув близ Люблина, царство Польское, Российская империя — 19 мая 1912, Варшава, царство Польское, Российская империя) — польский писатель.

Биография

Александр Гловацкий родился в семье обедневшего шляхтича. Рано осиротел. Участвовал в Польском восстании 1863 года. Был ранен, взят в плен российскими войсками и после лечения в госпитале отпущен. В 1864 году вновь был арестован и заключён на три месяца в тюрьму.

По окончании лицея в Люблине поступил на физико-математический факультет Главной школы в Варшаве (1866—1868). Оставив учёбу из-за материальных трудностей, пробовал учиться в Училище сельского и лесного хозяйства в Пулавах, но вскоре вернулся в Варшаву.

В печати Александр Гловацкий дебютировал в 1872 году. Сотрудничал c варшавскими газетами (1874—1903). Был редактором журнала «Новины» («Nowiny»; 1882—1883), где публиковал собственные публицистические статьи. Литературно-критические статьи Болеслава Пруса способствовали становлению в польской критике реалистической концепции искусства.

Высоко ценил творчество русских писателей, особенно Л. Н. Толстого.

Творчество

Для газет написал большое количество фельетонов и хроник (свыше тысячи). Автор около сотни юмористических сценок и рассказов, написанных главным образом в молодости, рассказов с социальной проблематикой («Дворец и лачуга»; «Михалко», «Анелька», оба — 1880; «Антек», 1881).

Широкую известность приобрели рассказы о детях («Сиротская доля», 1876). Автор повестей «Возвратная волна» (1880), «Форпост» (1885, русский перевод 1887). Болеслав Прус создал новый тип социально-психологического романа («Кукла», 1887—1889) — панорама жизни Варшавы в 1878—1879 и вместе с тем история трёх поколений польских идеалистов. По роману поставлен одноимённый фильм «Кукла» Войцеха Ежи Хаса (1968) и телевизионный сериал (Польша, 1977).

Широкая картина жизни Варшавы и провинции дана в романе «Эмансипированные женщины» (1891—1893, русский перевод 1900).

Прус декларировал приверженность современной, злободневной тематике, однако написал исторический роман «Фараон» (1895—1896, русский перевод 1897). По роману поставлен одноимённый фильм Ежи Кавалеровича («Фараон», 1966).

В романе «Дети» (1908, русский перевод 1909) отразил Революцию 1905—1907 годов. В незаконченном романе «Перемены» (1911) создал образ русского студента-социалиста.

Произведения Пруса переведены на многие языки.

Библиография

Новеллы и рассказы

• «Дворец и лачуга» (Pałac i rudera) (1875; рассказ)
• «Приключение Стася» (Przygoda Stasia) (1879)
• «Возвратная волна» (Powracająca fala) (1880; рассказ)
• «Михалко» (Michałko) (1880)
• «Антек» (Antek) (1880)
• «Обращенный» (Nawrócony) (1880)
• «Шарманка» (Katarynka) (1880)
• «Жилет» (Kamizelka) (1882)
• «Он» (On) (1882)
• «Голоса прошлого» (Milknące głosy) (1883)
• «Грехи детства» (Grzechy dzieciństwa) (1883)
• «На каникулах» (Na wakacjach) (1884)
• «Ошибка» (Omyłka) (1884)
• «Плесень мира» (Pleśń świata) (1884)
• «Живой телеграф» (Żywy telegraf) (1884)
• «Тени» (Cienie) (1885)
• «Из преданий старого Египта» (Z legend dawnego Egiptu) (1888)
• «Сон» (Sen) (1890)

Романы

• «Порабощённые души» (Dusze w niewoli) (1877)
• «Анелька» (Anielka) (jako Chybiona powieść w 1880; ostateczna wersja w 1885; zaliczana często do opowiadań)
• «Форпост» (Placówka) (отдельное издание 1886)
• «Кукла» (Lalka) (отдельное издание 1890)
• «Эмансипированные женщины» (Emancypantki) (отдельное издание 1894)
• «Фараон» (Faraon) (отдельное издание в 1897)
• «Дети» (Dzieci) (отдельное издание 1909)

Ссылки

• [univ.gda.pl/~literat/autors/prus.htm Биография и тексты]  (польск.)
• [www.lib.ru/INOSTRHIST/PRUS/ Болеслав Прус в Библиотеке Мошкова]

Отрывок, характеризующий Прус, Болеслав

Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.