Болеслав III Кривоустый
Поделись знанием:
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.
Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
| Болеслав III Кривоустый Bolesław III Krzywousty<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ян Матейко Портрет Болеслава III</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1102 — 1138 | ||
| Предшественник: | Владислав I Герман и Збигнев | |
| Преемник: | Владислав II Изгнанник | |
| Рождение: | 20 августа 1086 Краков | |
| Смерть: | 28 октября 1138 (52 года) Сохачев, Польша | |
| Род: | Пясты | |
| Отец: | Владислав I Герман | |
| Мать: | Юдита Чешская | |
| Супруга: | Сбыслава Святополковна Саломея фон Берг-Шельклинген | |
| Дети: | см. в тексте | |
Болеслав III Кривоустый (польск. Bolesław III Krzywousty; 20 августа 1086[1][2], Краков — 28 октября 1138, Сохачев) — князь Польши (c 1102 года), представитель династии Пястов.
Болеслав III был вторым сыном князя Владислава I Германа и Юдиты Чешской, дочери Вратислава II, короля Чехии.
Содержание
Борьба за престол
После смерти Владислава I Германа развернулась длительная борьба за власть в Польше между его двумя сыновьями — Збигневом и Болеславом III. В этой борьбе Болеслав опирался на часть крупной польской аристократии, высшее духовенство и мелкое рыцарство, а также на союз с Киевской Русью и Венгрией. Збигнев, в свою очередь, рассчитывал на помощь императора Священной Римской империи, князя Чехии и князей Западного Поморья. В 1106 году Збигнев был разбит Болеславом и бежал в Поморье. В результате победа осталась за Болеславом III, который к 1108 году установил свою власть во всех польских землях. Однако Збигнев обратился за помощью к императору, и в 1109 году в Польшу вторглась десятитысячная армия Генриха V. Болеславу III удалось разбить немецкие войска в Глогувской битве и снять осаду с Вроцлава. Чешская армия также была вытеснена из страны. Вскоре Болеслав III сумел примириться с империей и Чехией, а своего старшего брата он ослепил в 1112 году[3].
Подчинение Поморья
Прекращение конфликтов с империей позволило Болеславу III заняться подчинением Поморья, власть польских князей над которым уже на протяжении века оставалась чисто номинальной[4]. В 1113 году войска Болеслава захватили поморскую крепость Накло и восстановили княжескую власть в области вдоль течения реки Нотець[5]. Следующий этап борьбы за подчинение Поморья пришелся на 1115–1119 годы, когда польские войска захватили Гданьск и подчинили Восточное Поморье[6][7].
Основная борьба, однако, развернулась за Западное Поморье (Померанию), одну из наиболее развитых польских земель с богатыми и автономными городами (Щецин, Волин, Колобжег) и сильным немецким влиянием. В 1121 году польские войска захватили Щецин, а в 1123 году оккупировали остров Рюген[8]. Западнопоморские князья признали сюзеренитет Польши. С целью усиления центральной власти Болеслав III начал активную христианизацию поморских земель[9]. При помощи бамбергского епископа Оттона он обратил в 1124–1125 годах в христианство язычников, которые все еще составляли большую часть населения Поморья[10]. В 1124 году было учреждено Поморское епископство в Волине (позднее перенесено в Камень-Поморский)[11][12].
Однако польскому влиянию в Поморье угрожали набирающие силу немецкие княжества северо-восточной части Священной Римской империи: Бранденбург, Саксония, Майсен, а также Магдебургское архиепископство. В 1127 году под их давлением князь Западного Поморья Вартислав признал сюзеренитет императора и выступил против Польши. В ответ Болеслав III объединился с Данией и в 1129 году польско-датские войска вторглись на территорию Западного Поморья и быстро подчинили княжество. Вартислав бежал из страны, земли за Одером и Рюген отошли к Дании, восточная часть княжества — к Польше. Но полностью восстановить польскую власть над Западным Поморьем не удалось: Болеслав III был отвлечен событиями в Киевской Руси и Венгрии[13], а в результате в 1135 году на имперском съезде в Мерзебурге Болеслав III, хотя и был признан сюзереном Западного Поморья, но в свою очередь принес оммаж императору за этот свой лен[14][15].
Участие в междоусобицах в Киевской Руси и Венгрии
Будучи женатым на дочери Святополка Изяславича, великого князя Киевского, Болеслав III неоднократно вмешивался в усобицы русских князей и воевал с Владимиром Мономахом, впрочем без особого успеха[16]. По его приказу воевода Пётр Власт пленил перемышльского князя Володаря, за которого родственникам пришлось выплатить огромный выкуп[17]. Причем в 1120 году Владимир Мономах оказал военную помощь польскому королю в борьбе с немецким влиянием.
Неудачно также окончилось вмешательство Болеслава во внутренние конфликты в Венгрии. Польский князь поддержал претензии герцога Бориса против короля Белы II Слепого. В 1132 году войска Болеслава III были разгромлены Белой II в битве при Шайо[18]. Одновременно в Силезию вторглись чешские войска, союзные венгерскому королю[17]. Болеслав III был вынужден в 1135 году признать Белу II королём Венгрии[19].
Статут Болеслава Кривоустого
После смертьи Болеслава в 1138 году вступил в силу Статут Болеслава Кривоустого. В соответствии с ним Польское государство подлежало разделу между сыновьями Болеслава III:
- Владислав получил Силезию и Любушскую землю[20] (вероятно уже в 1124–1125 годах после бракосочетания с Агнессой фон Бабенберг[21]). Как старший наследник получил титул князя-принцепса.
- Болеслав получил Мазовию с Плоцком и восточную Куявию,
- Мешко – большую часть Великой Польши с Познанью[22].
Генрих, вероятно, получил свой удел – Сандомирскую землю с Сандомиром и Люблинскую землю с Люблином до Буга – в 1146 году[20][23]. Саломея, вдова Болеслава, получила так называемую вдовью долю – Ленчицкую землю с Серадзем и Ленчицей[24]. После её смерти эти земли должны были быть включены в сеньориальный удел, который передавался старшему князю из рода Пястов. Казимир, младший сын Болеслава, не был включен в завещание, так как родился после смерти своего отца или незадолго до неё[25].
Таким образом, формировалась система принципата–сеньората: Польша дробилась на отдельные княжества, номинально подчиняющиеся старшему в роде князю, который получал титул великого князя Краковского и в дополнение к своим наследственным землям – центральный удел. Великий князь Краковский должен был отвечать за внешнюю политику польских земель, заниматься организацией обороны страны и церковными вопросами. Фактически Статут Болеслава Кривоустого более, чем на 200 лет, закрепил в Польше феодальную раздробленность и повлек потерю таких польских территорий, как Силезия и Поморье[23].
Семья
Жёны
Болеслав был женат дважды (раньше ошибочно считалось, что трижды[26]).
- Сбыслава (1085/1090–1114[27]) из династии Рюриковичей, дочь Святополка Изяславича. Брак состоялся, вероятно, в 1103 году[28][29]. Болеслав рассчитывал на военную помощь Святополка в борьбе против своего брата Збигнева, а Святополк – на помощь в обороне границ своего княжества от набегов Теребовльских князей. До смерти Сбыславы между Болеславом и Святополком складывались дружественные политические отношения[30].
- Саломея фон Берг-Шельклинген (1093/1101–27 июля 1144), дочь Генриха фон Берг-Шельклингена, графа Берга. Бракосочетание состоялось, вероятно, в январе или феврале 1115 года[31] по случаю подписания мира между Польшей и Чехией[32].
Дети от брака со Сбыславой
- Владислав II Изгнанник (1105–30 мая 1159), князь-принцепс с титулом князя Краковского (1139–1146), князь сандомирский, князь Силезии, восточной Великой Польши, Куявии, Восточного Поморья, сюзерен Западного Поморья (1138–1146)[25][33][34].
- Дочь NN[35] (не позднее 1112–после 1124) в 1124 году отдана замуж за Всеволода Давыдовича Муромского, о жене которого известно лишь то, что она была родом из Польши. Вполне вероятно то, что была дочерью Болеслава, как и то, что её отцом был палатин Скарбимир, из рода Авданьцев[36].
Ранее полагалось, что Сбыслава родила Болеславу троих детей. Помимо Владислава и дочери, которой имя неизвестно, был ещё один сын Станислав, рождённый ок. 1107/1108 года,[37] и умерший в юношеском возрасте.
Дети от брака с Саломеей
- Лешек (1115/1116–26 августа до 1131), вероятно, умер ещё в детстве[38][39].
- Рыкса (1116–после 25 декабря 1155) в 1129 году отдана замуж за датского герцога Магнуса Сильного (будущего шведского конунга). После его смерти в 1134 году вернулась в Польшу, после чего была выдана замуж за Новгородского князя Владимира Всеволодовича (или Минского князя Володаря Глебовича[40]). После 1143 года замужем за Сверкером I Старшим, конунгом Швеции[41][42].
- Дочь NN (1117/1122–после 1132[43][44]) была невестой или женой[45] Конрада фон Плёцкау, маркграфа Северной марки[43].
- Казимир, называемый в историографии Старшим (1117/1122–19 октября 1131) умер в возрасте 9 лет[41][46][47].
- Болеслав IV Кудрявый[48] (1121/1122–5 января 1173), князь Мазовии и Куявии (1138–1146), князь Краковский, Гнезненский, Калишский (1146–1173) и Сандомирский (1166–1173)[49]. В возрасте 12 лет сочетался браком с Верхуславой Всеволодовной[50][51].
- Мешко III Старый (1122/1225–13/14 марта 1202), князь Великой Польши (1138–1202), князь Краковский (1173–1177, 1190, 1199–1202), Калишский (1173–1202), сюзерен Восточного Поморья (1173–1202), князь Куявский (1195–1198)[52]. Не позднее 1140 года женился на Эржебет-Гертруде Венгерской, дочери Белы II Слепого[50].
- Гертруда (1126/1135–7 мая 1160), монахиня в монастыре Цвифальтена[53].
- Генрих (ок. 1130[54]–18 октября 1166), князь Сандомирский (1146–1166)[55], при жизни отца не играл важную политическую роль, погиб в 1166 году в битве с Пруссами, не оставив потомства[50].
- Добронега-Людгарда (1128/1135–после 1160), после смерти Болеслава выдана матерью замуж ок. 1141/1142 года[56] за Дитриха, маркграфа Нижне-Лужицкого[57], который вскоре с ней развёлся[50].
- Юдита (1133–8 июля 1171/1175) первоначально должна была в 1136 году стать женой Гезы II, но брак не состоялся. В 1148 году вышла за Оттона I, маркграфа Бранденбурга[58][59].
- Агнешка (1137–после 1182) ок. 1140/1141 года должна была стать женой одного из сыновей Всеволода Ольговича (брак предусматривался как гарантия союза детей Саломеи с русскими князьями против князя-принцепса Владислава II Изгнанника)[58], с 1149/1151 года замужем за Мстиславом II Изяславичем, князем Волынским и великим князем Киевским[60][61].
- Казимир II Справедливый (1138–5 мая 1194), князь Вислицкий (1166–1173), Сандомирский (1173–1194) Краковский (1177–1194), Мазовецкий и Куявский (1186–1194)[62]. Считался ребёнком, родившимся после смерти отца[58].
Болеславу и Саломеи приписывались ещё две дочери: Аделаида и София[63]. Современная наука это отрицает. Аделаида (ок. 1114–25 марта не позднее 1132) была женой Адальберта Благочестивого[64][65], сына Леопольда III, маркграфа Австрии. София (?–10 октября 1136), вероятно, была матерью Матфея, епископа Кракова[66][67].
Предки
| Болеслав III Кривоустый — предки |
|---|
Напишите отзыв о статье "Болеслав III Кривоустый"
Примечания
- ↑ O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 119.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 185–187.
- ↑ K. Kmąk, [historia.org.pl/2009/08/28/wojna-polsko-niemiecka-1109/ Wojna polsko-niemiecka 1109].
- ↑ S. Arnold, Historia Polski do połowy XV wieku, с. 29.
- ↑ R. Grodecki, S. Zachorowski, J. Dąbrowski, Dzieje Polski średniowiecznej, T. 1, с. 143–144.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 158.
- ↑ В 1116 году был совершён военный поход на Восточную Померанию. Болеслав победил, но не присоединил эту область к Польше. A. Marzec, Bolesław III Krzywousty, [в:] Piastowie. Leksykon biograficzny, ред. S. Szczur, K. Ożóg, с. 81.
- ↑ O. Baranowska, Pomorze Zachodnie – moja mała ojczyzna, с. 40–42.
- ↑ R. Grodecki, S. Zachorowski, J. Dąbrowski, Dzieje Polski średniowiecznej, T. 1, с. 144–145.
- ↑ L. Fabiańczyk, Apostoł Pomorza, с. 38.
- ↑ R. Grodecki, S. Zachorowski, J. Dąbrowski, Dzieje Polski średniowiecznej, T. 1, с. 148–149.
- ↑ E. Rymar, Rodowód książąt pomorskich, с. 102–103.
- ↑ E. Rymar, Rodowód książąt pomorskich, с. 98.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 239–246.
- ↑ S. Szczur, Historia Polski – średniowiecze, с. 126.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 212–214.
- ↑ 1 2 S. Szczur, Historia Polski – średniowiecze, с. 125.
- ↑ W. Czapliński, A. Galos, W. Korta, Historia Niemiec, с. 138.
- ↑ L. Fabiańczyk, Apostoł Pomorza, с. 70.
- ↑ 1 2 R. Grodecki, S. Zachorowski, J. Dąbrowski, Dzieje Polski średniowiecznej, T. 1, с. 155.
- ↑ G. Labuda, Korona i infuła. Od monarchii do poliarchii, с. 18.
- ↑ Г. Лябуда полагал, что Болеслав разделил государство между тремя сыновьями: Владиславом, Болеславом и Мешко. G. Labuda, Testament Bolesława Krzywoustego, [в:] Opuscula Casimiro Tymieniecki septuagenario dedicata, ред. А. Horst, с. 193.
- ↑ 1 2 A. Śmiech, [www.jednodniowka.pl/readarticle.php?article_id=68 Testament Bolesława Krzywoustego].
- ↑ K. Buczek, Jeszcze o testamencie Bolesława Krzywoustego, „Przegląd Historyczny”, № 60, с. 621–639.
- ↑ 1 2 S. Szczur, Historia Polski – średniowiecze, с. 132.
- ↑ Информация о том, что после смерти Сбыславы Болеслав в 1110 году бракосочетался в Бамберге с Аделаидой, дочерью Генриха IV, записана в Хронике Длугоша. Этот факт был оспорен О. Бальцером: O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 122–123.
- ↑ K. Kollinger, [web.archive.org/web/20110928100250/www.history.org.ua/JournALL/ruthenica/7/3.pdf Ruskie posiłki dla Bolesława III Krzywoustego w 1109, śmierć Zbysławy i trwałość sojuszu polsko-ruskiego w latach 1102–1114], с. 42–46.
- ↑ O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 121.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 189.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 312.
- ↑ О. Бальцер считал, что бракосочетание состоялось не позже 1113 года: O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 122–123; К. Малечиньски, оспаривая это мнение, перенёс дату марьяжа на период от марта до июля 1115 года: K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 313; K. Ясиньски и Я. Беняк – на период от января до февраля 1115 года: K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 190–191.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 313–314.
- ↑ P. Jasienica, Polska Piastów, с. 127.
- ↑ A. Marzec, Bolesław III Krzywousty, [в:] Piastowie. Leksykon biograficzny, ред. S. Szczur, K. Ożóg, с. 84.
- ↑ В Ипатьевской летописи, единственном источнике, где она упоминается, имя отсутствует: Полное собранiе русскихъ лѣтописей, T. 2, Ипатiевская лѣтопись, с. 10. В научно-популярной литературе появляется имя Юдита: J. Żylińska Piastówny i żony Piastów, с. 99, 113. Энциклопедический словарь М. Спурной и П. Вежбицкого не упоминает имени: M. Spórna, P. Wierzbicki, Słownik władców Polski i pretendentów do tronu polskiego, с. 501–502.
- ↑ Такую гипотезу выдвинул Я. Беняк, а поддержал её К. Ясиньски: K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 207.
- ↑ Упоминал о нём Галл Аноним: Gall Anonim, Kronika polska. T. 2, Ч. 40, с. 108. Возможно, он умер вскоре после рождения: O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 135–137.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 315–316.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 209.
- ↑ J. Lind, [www.historisktidsskrift.dk/summary/92_262.html Summary: The Russian Marriages. Dynastic and Political Coalitions During the Danish Civil War of the 1130s].
- ↑ 1 2 K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 316.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 211, 214.
- ↑ 1 2 K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 217–218.
- ↑ О. Бальцер датировал рождение не позже 1118 года: O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 151.
- ↑ Возможно, брак не состоялся, т.к. Саксон Анналист в своём тексте написал Huic desponsata fuit filia ducis Polanorum („Он был помолвлен с дочерью княза поляков”): G. H. Pertz, [www.dmgh.de/de/fs2/object/goToPage/bsb00001094.html?pageNo=768&sortIndex=010%3A050%3A0006%3A010%3A00%3A00 Annalista Saxo, в: Chronica et annales aevi Salici (Monumenta Germaniae Historica)], T. 6, с. 768.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 222.
- ↑ Ян Длугош считал, что Казимир был сыном от брака Болеслава и Аделаиды – предполагаемой жены князя: J. Długosz, [books.google.pl/books?id=MZRPAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=pl#v=onepage&q&f=false Dziejów polskich ksiąg dwanaście], T. 1. с. 480.
- ↑ Ян Длугош считал Болеслава Кудрявого сыном Аделаиды: J. Długosz, [books.google.pl/books?id=MZRPAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=pl#v=onepage&q&f=false Dziejów polskich ksiąg dwanaście], T. 1. с. 490–491.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 224–228.
- ↑ 1 2 3 4 K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 317.
- ↑ Полное собранiе русскихъ лѣтописей, T. 2, Ипатiевская лѣтопись, с. 14.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 234–235.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 246.
- ↑ Ян Длугош писал, что Генрих родился в 1132 году. Второй раз упомянул его под 1139 годом, описывая раздел княжества Болеславом: J. Długosz, [books.google.pl/books?id=MZRPAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=pl#v=onepage&q&f=false Dziejów polskich ksiąg dwanaście], T. 1. с. 500, 517. К. Малечиньски датировал его рождение на период между 1127 и 1131 годами: K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 317.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 248–249.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 334.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 251–253.
- ↑ 1 2 3 K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 318.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 255–258.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 261–263.
- ↑ D. Dąbrowski, Genealogia Mścisławowiczów, с. 225–228.
- ↑ K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 265.
- ↑ O. Balzer, Genealogia Piastów, с. 123, 138–143, 152–153.
- ↑ Так считают С. Кентшиньски, К. Малечиньски, Г. Лябуда: K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 208–209.
- ↑ K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 315.
- ↑ Гипотезу выдвинул Я. Беняк, который доказывал, что София и епископ Матфей происходили из рода Лещицев: K. Jasiński, Rodowód pierwszych Piastów, с. 223.
- ↑ К. Малечиньски считал, что невозможно решить эту проблему, т.к. Старые краковские анналы отметили дату смерти Софии 10 октября 1136 года, а цвифальтенский некролог – 11 октября 1136 года, при чём этот источник отметил её титул польской княжны – так что София могла быть дочерью Болеслава или его родственницей: K. Maleczyński, Bolesław III Krzywousty, с. 316.
Литература
- Arnold S., Historia Polski do połowy XV wieku, Warszawa 1968.
- Baranowska O., Pomorze Zachodnie – moja mała ojczyzna, Szczecin 2001. ISBN 83-910427-4-X.
- Balzer O., Genealogia Piastów, Kraków 1895.
- Czapliński W., Galos A., Korta W., Historia Niemiec, Wrocław 1990. ISBN 83-04-03058-6.
- Dąbrowski D., Genealogia Mścisławowiczów, Kraków 2008. ISBN 978-83-60448-55-7.
- Długosz J., [books.google.pl/books?id=MZRPAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=pl#v=onepage&q&f=false Dziejów polskich ksiąg dwanaście], T. 1, Kraków 1867.
- Fabiańczyk L., Apostoł Pomorza, Szczecin 2001. ISBN 83-87879-20-7.
- Gall Anonim, Kronika polska, Kraków 1923.
- Grodecki R., Zachorowski S., Dąbrowski J., Dzieje Polski średniowiecznej, T. 1, Kraków 1995. ISBN 83-7052-230-0.
- Jasienica P., Polska Piastów, Warszawa 2007. ISBN 978-83-7469-479-7.
- Jasiński K., Rodowód pierwszych Piastów, Poznań 2004. ISBN 83-7063-409-5.
- Kmąk K., [historia.org.pl/2009/08/28/wojna-polsko-niemiecka-1109/ Wojna polsko-niemiecka 1109].
- Kollinger K., [web.archive.org/web/20110928100250/www.history.org.ua/JournALL/ruthenica/7/3.pdf Ruskie posiłki dla Bolesława III Krzywoustego w 1109, śmierć Zbysławy i trwałość sojuszu polsko-ruskiego w latach 1102–1114].
- Labuda G., Korona i infuła. Od monarchii do poliarchii, Kraków 1996. ISBN 83-03-03659-9.
- Lind J., [www.historisktidsskrift.dk/summary/92_262.html Summary: The Russian Marriages. Dynastic and Political Coalitions During the Danish Civil War of the 1130s].
- Maleczyński K., Bolesław III Krzywousty, Wrocław – Warszawa – Kraków – Gdańsk 1975.
- Opuscula Casimiro Tymieniecki septuagenario dedicata, ред. А. Horst, Poznań 1959.
- Pertz G. H., [www.dmgh.de/de/fs2/object/goToPage/bsb00001094.html?pageNo=768&sortIndex=010%3A050%3A0006%3A010%3A00%3A00 Annalista Saxo, в: Chronica et annales aevi Salici (Monumenta Germaniae Historica)], T. 6, Hannoverae 1844.
- Piastowie. Leksykon biograficzny, ред. S. Szczur, K. Ożóg, Kraków 1999. ISBN 83-08-02829-2.
- „Przegląd Historyczny”, № 60 (1969).
- Rymar E., Rodowód książąt pomorskich, Szczecin 2005. ISBN 83-87879-50-9.
- Spórna M., Wierzbicki P., Słownik władców Polski i pretendentów do tronu polskiego, Kraków 2003. ISBN 83-7389-189-7.
- Szczur S., Historia Polski – średniowiecze, Kraków 2002. ISBN 83-08-03272-9.
- Żylińska J., Piastówny i żony Piastów, Warszawa 1975.
- Полное собранiе русскихъ лѣтописей, изданное по Высочайшему повелѣнiю Археографическою Коммиссiею, T. 2, Ипатiевская лѣтопись, Санктпетербургъ 1843.
Отрывок, характеризующий Болеслав III Кривоустый
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.
Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
