Болет, Альберто

Альберто Болет

Альберто Болет (исп. Alberto J. Bolet; 10 сентября 1905, Гавана — 10 ноября 1999, Тинек, штат Нью-Джерси) — кубинско-американский скрипач и дирижёр. Брат пианиста Хорхе Болета.

Биография

Альберто Болет учился в различных музыкальных школах Кубы, наиболее значительным из его учителей был Казимиро Сертуча (1880—1950). В 1922 г. сбежал из родительского дома в Европу, чтобы избежать обучения на юридическом факультете, как этого требовал его отец. Учился в Мадридской консерватории у Энрике Фернандеса Арбоса, затем в Парижской консерватории у Фирмена Туша. В середине 1920-х гг. гастролировал как скрипач в Германии, Франции, Италии, Бельгии, Венгрии, в 1926 г. предпринял концертную поездку по США в составе трио. В 1932 г. возглавил камерный оркестр в Сан-Франциско, затем некоторое время работал в Голливуде по приглашению Эрнесто Лекуоны.

В 1936 г. вернулся на Кубу. В 1937—1943 гг. музыкальный руководитель радиостанции CMZ, продирижировал в эфире более чем 300 концертами. Одновременно играл в Гаванском трио вместе с пианистом Альберто Фальконом и виолончелистом Альберто Рольданом. С 1943 г. некоторое время работал ассистентом Эриха Кляйбера в Гаванском филармоническом оркестре, совершенствуя дирижёрское мастерство под руководством известного европейского маэстро. В 1948—1951 гг. дирижёр Испанского балета Анны-Марии, гастролировавшего по всей Латинской Америке.

C 1951 г. главный дирижёр Гаванского филармонического оркестра. В этот период по приглашению Болета с оркестром выступали такие солисты, как Яша Хейфец, Виктория де Лос Анхелес, Андрес Сеговия, Алисия де Ларроча, Никанор Сабалета; по инициативе дирижёра значимой частью репертуара оркестра стали сочинения Игоря Стравинского (впрочем, игранного ещё при первом руководителе оркестра Педро Санхуане), Альберто Хинастеры, Эйтора Вилла-Лобоса.

В январе 1959 г. под угрозой ареста Болет бежал с Кубы, а руководимый им оркестр был закрыт. Некоторое время он жил в Великобритании. В 1963—1968 гг. Болет был главным дирижёром Симфонического оркестра Бильбао; среди молодых музыкантов, поддержанных им на этом посту, были Монтсеррат Кабалье и Сальваторе Аккардо. В дальнейшем Болет работал преимущественно в США: короткое время — в качестве второго дирижёра Далласского симфонического оркестра, а затем как руководитель различных небольших полупрофессиональных оркестров в Калифорнии.

До последних лет жизни Болет был активен в поддержке музыкальной жизни кубинской диаспоры в США.

Ссылки

• [findarticles.com/p/articles/mi_qn4158/is_19991202/ai_n14271376 Некролог] // The Independent, December 2, 1999.  (англ.)
• [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9E06E5DD123DF936A25752C1A96F958260 Некролог] // The New York Times, November 15, 1999.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Болет, Альберто

– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.