Боливаризм

«Боливаризм» («Боливарианизм», исп. Bolivarianismo) — названное по имени руководителя борьбы южноамериканских колоний за независимость от Испании Симона Боливара левое политическое движение, ставящее своей целью исключение влияния стран, не входящих в этот регион, в том числе через обеспечение экономической и иной независимости за счёт самообеспечения на основе народно-демократических и антикапиталистических ценностей (демократического социализма). Главным идеологом движения считался президент Венесуэлы Уго Чавес.

Идеология боливаризма включает в себя:

• антиимпериализм (борьба против глобального засилья США и американских корпораций, за установление экономического суверенитета);
• прямая демократия (способ правления, при котором все решения принимаются референдумами или иными формами народного волеизъявления);
• экономическая самодостаточность;
• борьба с коррупцией;
• справедливое, на благо народа, пользование природными ресурсами.

Уго Чавес также говорил и о гуманном социализме — политическом строе, при котором нужды и чаяния простого человека значат больше доходов корпораций.

История формирования

Истоки боливаризма достигают небольшой группы молодых офицеров КОМАКАТЕ (аббревиатура от офицерских чинов — команданте, майор, капитан, лейтенант), которую возглавлял Уго Чавес, в конце 1970-х годов в Венесуэле. Они занялись изучением речей, статей, писем, проектов, а также реальной политики национального героя Симона Боливара. Многие идеи, поднятые Боливаром, показались им актуальными в современной действительности. Они выступали за построение в Венесуэле социального государства, основанного на принципах свободы, равенства, социальной справедливости и независимости.

Окончательное оформление боливаризм получил в конце 1990-х гг., когда произошло первое институциональное закрепление «левого поворота» и на президентских выборах 1998 г. в Венесуэле победил Уго Чавес, лидер боливарианского движения и главный идеолог боливаризма как концепции.

Идеология

Становление концепции боливаризма связано с возрождением идей Симона Боливара и активизацией левых сил в Латинской Америке. У боливарийцев и их лидера отсутствует целостная система идей. Их воззрения весьма разнородны. Они представляют собой причудливую смесь различных учений и теорий: боливаризма, марксизма, национализма и ультралевизны.

Боливаризм выстраивается вокруг ключевых идей, сформулированных Симоном Боливаром, и дополняется новыми сюжетами. Фундамент современного боливаризма составляют концепции «боливарианской революции», «демократии участия» и «Социализм 21 века».

Понимание революции во взглядах боливарийцев эволюционировало от непосредственного его толкования как насильственного изменения порядка вещей к процессу глубокой мирной трансформации.

Демократия участия — это новая мощная демократия, более эффективная, чем представительная. В экономическом направлении речь идет о превращении прежних госкапиталистических предприятий в предприятия нового типа с четко выраженной социальной направленностью. В социальной сфере ставится задача покончить с нищетой, дать власть бедным слоям общества, приобщить их к знаниям.

В концепции внутреннего политического устройства в боливаризме наблюдается дуализм: «суверенитет народа — широкие полномочия исполнительной власти», а внешнеполитическая доктрина является вполне целостным образованием. Её ядром служат концепции многополярного мира и развитие латиноамериканской интеграции в организацию, наподобие Европейского Союза, на основе антиимпериалистических и антикапиталистических ценностей.

Боливарианская концепция «Социализма 21 века» (или социализма нового типа) сформирована в русле латиноамериканской левой политической культуры. Её специфика состоит в допущении смешанной собственности на средства производства при ведущей роли государства. Для венесуэльского варианта концепции социализма характерны подчеркивание национальной специфики, повышенное внимание к социальным и экологическим проблемам и возведение в приоритет принципов гуманизма. В боливаризме потребности отдельного человека ставятся выше интересов корпораций.

Политическое устройство

У боливарийцев существует своё видение политического и социально-экономического развития, которое отличается от классических представлений. Главная задачей для них является строительства «Боливарийской республики». Согласно убеждениям боливарийцев, новая республика должна базироваться на гуманистической, самоуправляющейся и конкурентоспособной экономике. Эта триада расшифровывается следующим образом.

• «Гуманистическая» подразумевает, что в её центре в качестве бесспорного императива должен стоять человек. Ему надлежит создать достойные условия жизни, способствующие удовлетворению его потребностей в соответствии со способностями и вкладом каждого. Чрезвычайно важным аспектом жизнедеятельности сообщества является охрана окружающей среды и достижение устойчивого равновесия при обеспечении каждой семье достойного уровня доходов.

• «Самоуправляющаяся» предполагает демократизацию экономики, создание альтернативных форм её организации, например, кооперативов и ассоциаций иного типа, дополняющих местное производство и диверсифицирующих его. Это позволит сберечь валюту и образовать дополнительные источники занятости.

• «Конкурентоспособная» означает максимальное использование внутренних возможностей и международного разделения труда, налаживание производства, способного удовлетворять нужды населения и конкурировать с импортными товарами. Такая модель основывается на соответствующей инфраструктуре и территориальном распределении производства, на ускорении научного и технологического развития, адекватных инвестициях и повышении производительности труда.

См. также

• «Социализм XXI века»

Ссылки

• Борис Кагарлицкий. [scepsis.ru/library/id_1050.html «Латинская Америка: революция ради интеграции?»]

Отрывок, характеризующий Боливаризм

Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]