Боливар (департамент)
Поделись знанием:
Координаты: 10°24′ с. ш. 75°30′ з. д. / 10.400° с. ш. 75.500° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=10.400&mlon=-75.500&zoom=12 (O)] (Я)
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
| |||
| Страна | |||
|---|---|---|---|
| Статус |
департамент | ||
| Включает |
47 муниципалитетов | ||
| Административный центр | |||
| Дата образования |
1857 | ||
| Официальный язык |
испанский | ||
| Население (2005) |
1 860 445[1] (7-е место) | ||
| Плотность |
71,62 чел./км² (10-е место) | ||
| Площадь |
25 978 км² | ||
|
| |||
|
| |||
| Часовой пояс | |||
| Код ISO 3166-2 |
CO-BOL | ||
| [www.bolivar.gov.co Официальный сайт] | |||
Боли́вар (исп. Bolívar) — один из департаментов Колумбии. Располагается в северной части страны. На севере омывается Карибским морем. Административный центр — город Картахена[2].
Муниципалитеты
| № | Муниципалитеты | Площадь, км² |
Население, чел. (2010) |
|---|---|---|---|
| 1 | Ачи (Achí) | 871 | 34 861 |
| 2 | Альтос-дель-Росарио (Altos del Rosario) | 248 | 11 735 |
| 3 | Ареналь (Arenal) | 534 | 7 364 |
| 4 | Архона (Arjona) | 566 | 65 000 |
| 5 | Арройохондо (Arroyohondo) | 162 | 8 804 |
| 6 | Барранко-де-Лоба (Barranco de Loba) | 416 | 16 572 |
| 7 | Брасуэло-де-Папайяль (Brazuelo de Papayal) | 94 | 14 980 |
| 8 | Каламар (Calamar) | 246 | 20 771 |
| 9 | Кантагальо (Cantagallo) | 669 | 7 839 |
| 10 | Эль-Кармен-де-Боливар (El Carmen de Bolívar) | 954 | 73 952 |
| 11 | Картахена-де-Индиас (Cartagena de Indias) | 709 | 1 043 245 |
| 12 | Кикуко (Cicuco) | 103 | 12 856 |
| 13 | Клеменсия (Clemencia) | 95 | 11 961 |
| 14 | Кордоба (Córdoba) | 450 | 15 113 |
| 15 | Эль-Гуамо (El Guamo) | 390 | 7 712 |
| 16 | Эль-Пеньон (El Peñón) | 252 | 8 131 |
| 17 | Атильо-де-Лоба (Hatillo de Loba) | 150 | 13 113 |
| 18 | Маганке (Magangué) | 1 568 | 235 125 |
| 19 | Махатес (Mahates) | 479 | 23 355 |
| 20 | Маргарита (Margarita) | 295 | 9 419 |
| 21 | Мария-ла-Баха (María La Baja) | 547 | 48 021 |
| 22 | Монтекристо (Montecristo) | 2 089 | 18 386 |
| 23 | Моралес (Morales) | 1 765 | 19 196 |
| 24 | Нороси (Norosí) | 412 | 14 928 |
| 25 | Пинильос (Pinillos) | 753 | 24 250 |
| 26 | Рехидор (Regidor) | 106 | 4 511 |
| 27 | Рио-Вьехо (Río Viejo) | 1 414 | 15 223 |
| 28 | Сан-Кристобаль (San Cristóbal) | 56 | 6 578 |
| 29 | Сан-Эстанислао (San Estanislao) | 208 | 25 263 |
| 30 | Сан-Фернандо (San Fernando) | 388 | 12 632 |
| 31 | Сан-Хакинто (San Jacinto) | 434 | 28 505 |
| 32 | Сан-Хакинто-дель-Каука (San Jacinto del Cauca) | 549 | 11 868 |
| 33 | Сан-Хуан-Непомукено (San Juan Nepomuceno) | 675 | 38 514 |
| 34 | Сан-Мартин-де-Лоба (San Martín de Loba) | 442 | 14 365 |
| 35 | Сан-Пабло (San Pablo) | 1 967 | 30 100 |
| 36 | Санта-Каталина (Santa Catalina) | 153 | 15 312 |
| 37 | Санта-Крус-де-Момпох (Santa Cruz de Mompox) | 645 | 46 215 |
| 38 | Санта-Роса (Santa Rosa) | 151 | 20 092 |
| 39 | Санта-Роса-дель-Сур (Santa Rosa del Sur) | 2 200 | 35 157 |
| 40 | Симити (Simití) | 1 445 | 44 300 |
| 41 | Соплавиенто (Soplaviento) | 91 | 8 472 |
| 42 | Талаигуа-Нуэво (Talaigua Nuevo) | 261 | 11 086 |
| 43 | Тикисио (Tiquisio) | 758 | 20 169 |
| 44 | Турбако (Turbaco) | 204 | 70 223 |
| 45 | Турбана (Turbaná) | 148 | 13 507 |
| 46 | Вильянуэва (Villanueva) | 135 | 18 794 |
| 47 | Самбрано (Zambrano) | 287 | 11 096 |
Напишите отзыв о статье "Боливар (департамент)"
Примечания
- ↑ [www.dane.gov.co/files/censo2005/regiones/bolivar/bolivar.pdf Resultados censo general 2005 — Bolivar] (исп.). [www.webcitation.org/65riNlm3O Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
- ↑ Боливар (Колумбия) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи о Колумбии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Боливар (департамент)
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
