Болховитинов, Леонид Митрофанович

Леонид Митрофанович Болховитинов
Дата рождения	5 января 1871(1871-01-05)
Дата смерти	10 июня 1925(1925-06-10) (54 года)
Принадлежность	Россия Россия
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	90-й пехотный Онежский полк, 1-й армейский корпус
Сражения/войны	Китайский поход 1900—1901 годов, Русско-японская война, Первая мировая война
Награды и премии	Орден Святого Станислава 3-й ст. (1901) Орден Святой Анны 3-й ст. (1901) Орден Святого Станислава 2-й ст. (1901) Орден Святого Владимира 4-й ст. (1903) Орден Святой Анны 2-й ст. (1904) Золотое оружие «За храбрость» (1906) Орден Святого Владимира 3-й ст. (1909)

Леонид Митрофанович Болховитинов (1871—1925) — генерал-лейтенант, генерал-квартирмейстер Кавказской армии.

Биография

Родился 5 января 1871 года, образование получил в Воронежском реальном училище. 14 августа 1890 года зачислен юнкером на военно-училищный курс при Московском пехотном юнкерском училище, из которого выпущен 5 августа 1891 года подпоручиком в 14-й гренадерский Грузинский полк.

Произведённый 5 августа 1895 года в поручики Болховитинов поступил в Николаевскую академию Генерального штаба которую окончил в 1898 году по 1-му разряду. Сразу после выпуска, 17 мая, был произведён в штабс-капитаны и назначен в Приамурский военный округ. С 19 октября 1899 года состоял обер-офицером для поручений при штабе Приамурского военного округа и в этом качестве принял участие в Китайском походе 1900—1901 годов, 9 апреля 1900 года произведён в капитаны. За боевые отличия против китайцев был награждён орденами св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, св. Станислава 2-й степени с мечами и св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

19 февраля 1902 года Болховитинов был назначен обер-офицером для поручений при штабе Квантунской области (в Порт-Артуре), с 5 сентября 1903 года числился старшим адъютантом штаба Квантунской области, однако к месту службы прибыл лишь 8 ноября, поскольку с 1 ноября 1902 года отбывал цензовое командование ротой в 16-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, 6 декабря 1903 года произведён в подполковники.

С началом русско-японской войны Болховитинов был назначен старшим адъютантом временного штаба наместника на Дальнем Востоке, с 3 марта 1904 года являлся штаб-офицером для делопроизводства и поручений в управлении генерал-квартирмейстера полевого штаба наместника на Дальнем Востоке. С 5 по 24 августа 1905 года был штаб-офицером для особых поручений при начальнике штаба Главнокомандующего на Дальнем Востоке и с 25 августа 1905 года по 5 июля 1907 года занимал должность штаб-офицера для поручений при управлении генерал-квартирмейстера 1-й Манчжурской армии. За боевые отличия против японцев в 1904 году был награждён орденом св. Анны 2-й степени и 18 июня 1906 года получил золотое оружие с надписью «За храбрость» (по другим данным он это оружие получил в 1905 году). В том же 1906 году произведён в полковники (со старшинством от 10 июля 1905 года).

С 5 июля 1906 года Болховитинов являлся делопроизводителем в отделении генерал-квартирмейстера Главного управления Главного штаба, числясь на этой должности он с 9 мая по 1 сентября 1908 года отбывал цензовое командование батальоном в 8-м Финляндском стрелковом полку. 20 февраля 1911 года Болховитинов был назначен командиром 90-го пехотного Онежского полка. Параллельно он принимал активное участие в работе над «Военной энциклопедией», готовившейся к изданию в товариществе И. Д. Сытина.

Произведённый 21 июня 1914 года в генерал-майоры Болховитинов тогда же был назначен генерал-квартирмейстером штаба Кавказского военного округа, со 2 октября был генерал-квартирмейстером штаба Кавказской армии. 31 января 1915 года Болховитинов был назначен исполняющим дела начальника штаба Кавказской армии. Однако генерал Н. Н. Юденич не включил Болховитинова в состав полевого штаба Кавказской армии и он оставался при штабе наместника на Кавказе князя И. И. Воронцова-Дашкова. С 9 июня 1917 года Болховитинов был переведён на Западный фронт и числился в резерве чинов при штабе Петроградского военного округа, в начале августа получил в командование 1-й армейский корпус и 23 августа был произведён в генерал-лейтенанты с утвержденим в занимаемой должности.

В 1918 году поступил в РККА, где, числясь при Высшем военном совете, находился при штабе Главкома Красной армии Северного Кавказа. В августе 1918 года при занятии Екатеринодара частями Добровольческой армии, пробрался в город, где проживала его семья, и был белыми арестован. Предан военно-полевому суду Добровольческой армии, который приговорил его к смертной казни. Генерал Деникин заменил приговор суда разжалованием в рядовые, в качестве которого Болховитинов около года служил в частях Дроздовской дивизии. За отличия в боях был восстановлен в чине генерал-лейтенанта. В начале 1920 года принял от генерала Букретова должность военного министра Кубанского правительства. Во время отступления Кубанской армии от Новороссийска на юг Болховитинов был эвакуирован на судах в Крым. В войсках генерала Врангеля он занимал должность инспектора классов Кубанского Алексеевского военного училища, с которым в ноябре 1920 года отплыл на остров Лемнос, затем прибыл в Тырново-Сеймен в Болгарии, где оставался инспектором классов Кубанского училища до 1924 года.

10 июня 1925 года Болховитинов покончил жизнь самоубийством в поселоке Харманли, похоронен на местном кладбище. Генерал Деникин считал, что причиной самоубийства Болховитинова стали статьи бывшего начальника Северо-Кавказского военно-революционного штаба Владимира Чёрного, возглавлявшего подпольный центр Чрезвычайной комиссии на Кубани, в которых он утверждал, что Болховитинов, находясь в рядах Добровольческой армии, оставался агентом ЧК и исполнял «все наши поручения… точно и безоговорочно». Частью эмигрантского общества эта версия воспринималась как достоверно установленный факт. Позже авторы написанной с сепаратистских позиций книги «Вольное казачество» (Париж, 1936) приняли на веру показания В. Черного о предательской деятельности генерала Болховитинова и писали о ней так, как если бы это был твердо установленный факт (с. 168), при этом они подчеркивали, что генерал Болховитинов был «не казак», а «русский». «Придет время — откроется многое», — закончил свою статью генерал А. И. Деникин.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (1901 год)
• Орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (1901 год)
• Орден Святого Станислава 2-й степени с мечами (1901 год)
• Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1903 года)
• Орден Святой Анны 2-й степени с мечами (1904 год)
• Золотое оружие «За храбрость» (18 июля 1906 года)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (13 января 1909 года)

Источники

• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Рутыч Н. Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. М., 2002
• Список генералам по старшинству. Исправлен по 10 июля 1916 года. Пг., 1916
• Список полковникам по старшинству. Составлен по 1 марта 1914 г. СПб., 1914
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=380 Болховитинов, Леонид Митрофанович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Болховитинов, Леонид Митрофанович

– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.