Большаков, Андрей Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Большаков
Полное имя

Большаков
Андрей Владимирович

Дата рождения

14 октября 1956(1956-10-14) (67 лет)

Место рождения

Москва, СССР

Годы активности

1976—1992

Страна

СССР СССР Россия Россия

Профессии

гитарист

Инструменты

акустическая гитара
электрогитара

Жанры

Хеви-метал
Хард-рок, Спид-метал, Треш-метал

Коллективы

Зигзаг
Ария
Мастер

Лейблы

Мелодия
Moroz Records

Андре́й Влади́мирович Большако́в (14 октября 1956, Москва) — советский и российский рок-музыкант, композитор, гитарист групп «Ария» и «Мастер»





Биография

Андрей Владимирович Большаков родился 14 октября 1956 года в Москве.

Первая группа — «Шестое чувство» — была создана в 1970—71 годах, когда Андрей ещё учился в средней московской школе № 185. Группа продолжала существовать даже после поступления Большакова в Московский полиграфический институт. «Шестое чувство», как тогда было принято, играла на танцах «фирменный» репертуар из произведений групп «T. Rex», «Grand Funk Railroad», «Creedence Clearwater Revival», «Slade».

В 1976 году Большаков вместе с приятелем из своей старой группы перебирается в ансамбль «Фламинго», состоявший из венгерских студентов, обучавшихся в МГУ.

В 1977 году он участвует в группе «Фаворит», исполнявшей исключительно произведения Элиса Купера. Группа полгода репетировала, но дала только несколько концертов и распалась.

Три года он не играл нигде, и только в 1980 году принял участие в работе ансамбля «Карусель», который в дальнейшем был переименован в «Коктейль». Удачное выступление на знаменитом фестивале в Долгопрудном позволило группе завоевать популярность среди поклонников хард-рока.

В 1983 году Большаков собрал собственный коллектив «Зигзаг». Кроме самого Андрея (гитара, вокал) в состав группы входили Андрей Бутузов (бас), Андрей Шатуновский (барабаны) и Александр Вахмистров (клавиши). «Зигзаг» исполнял актуальную смесь хард-рока с панком и «новой волной». Успех магнитофонного альбома «Паноптикум» послужил для музыкантов трамплином для прыжка на профессиональную сцену.

В 1984 году, продолжая экспериментировать, Большаков в домашних условиях записывает демо-ленту, состоящую из лирических песен, часть из которых была выпущена под названием «Надоело!» (данный альбом не является творчеством группы «Зигзаг»).

«Ария» и «Мастер»

В 1985 году Большаков стал вторым гитаристом в группе «Ария». Благодаря его с Аликом Грановским влиянию музыка «Арии» стала более жесткой, приблизилась по звучанию к спид-метал. Большакову принадлежит авторство ряда известных композиций группы, в том числе одной из самых известных — «Воля и разум». Но полностью стремление к скоростному металлу и трэшу было реализовано в группе «Мастер», которая появилась на свет в январе 1987 года вследствие раскола коллектива «Арии». «Мастер» стал последней группой, в которой работал Андрей Большаков. Он покинул коллектив в 1992 году по состоянию здоровья и желая уйти от «чернухи», которая так или иначе присутствует в жизни рок-музыкантовК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4812 дней].

Music Box

С начала 1995 года Большаков создает компанию «Music Box». Основная цель компании — поддержать все те положительные моменты, которые присутствуют в рок-музыке. В 1996—98 годах был русским менеджером группы «Gorky Park». Параллельно с журналом «Music Box» делал издание «Территория культуры», которое пропагандировало лучшие тенденции в современной русской культуре, а также информировало об исторических достижениях. Так же выпускалось приложение — «Metal’list», которое было посвящено исключительно музыке в стиле метал. Но они просуществовали не долго.

Сейчас Андрей продолжает издавать журнал «Music Box» вместе со своей женой Ладой.

Дискография

Напишите отзыв о статье "Большаков, Андрей Владимирович"

Примечания

Ссылки

  • [www.aria.ru Официальный сайт группы Ария]
  • [master-rockgroup.com Официальный сайт группы Мастер]
  • [musicbox.su Официальный сайт журнала «Music Box»]


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Большаков, Андрей Владимирович

– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.