Улица Большая Дмитровка

Запрос «Большая Дмитровка» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

улица Большая Дмитровка Москва
Большая Дмитровка в районе пересечения с Копьёвским переулком, после реконструкции 2013 года
Общая информация
Страна	Россия
Город	Москва
Округ	ЦАО
Район	Тверской
Протяжённость	1,0 км
Ближайшие станции метро	Охотный Ряд, Театральная, Чеховская
Почтовый индекс	125009 (нечётные №№ и № 2-6), 103426 (26-Совет Федерации), 107031 (с № 8 до конца, кроме № 26)
Номера телефонов	+7(495) XXX-
[www.openstreetmap.org/?lat=55.762556&lon=37.613386&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/?text=Россия,%20Москва,%20улица%20Дмитровка%20Б.&sll=37.613386,55.762556&sspn=0.04391,0.018568 на Яндекс.Картах]
[maps.google.com/maps?ll=55.76250,37.61333&q=55.76250,37.61333&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google]

Улица Большая ДмитровкаУлица Большая Дмитровка

У́лица Больша́я Дми́тровка (в начале 1920-х гг. — улица Эжена Потье, 1937—1993 — Пу́шкинская улица) — улица в Тверском районе Центрального административного округа города Москвы. Проходит от улицы Охотный Ряд до Страстного бульвара. Нумерация домов ведётся от улицы Охотный Ряд.

Происхождение названия

Название дано c XIV в.. по дороге, ведущей в город Дмитров.

История

К XIV веку по обеим сторонам дороги в Дмитров сформировалась слобода, где жили торговцы и ремесленники (седельники, калашники, тележники и другие). Поскольку почти все они были выходцами из Дмитрова, то и слобода стала называться Дмитровской слободой. В XVI—XVII веках простых жителей слободы переселили по той же дороге, но подальше от Кремля, освобождая место для московской знати. Чтобы различать старую («большую») и новую слободы, новую слободу стали называть Малой Дмитровской слободой. Границей между ними с конца XVI в. служила стена Белого города, c глухой (непроездной) Дмитровской башней, разделившей ранее единую улицу на две не связанные между собой улицы — Большую Дмитровку и Малую Дмитровку. По мере развития города слобода отодвинулась ещё дальше по дороге: так к концу XVII века сложилась Новая слобода.

Уже в середине XVIII века эти слободы стали улицами и назывались, как и сегодня Большой Дмитровкой, Малой Дмитровкой и Новослободской улицей.

На углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка до 1859 года существовала типография Семёна Селивановского под управлением его сына, Николая.

В начале 1920-х годов улицу ненадолго переименовали в улицу Эжена Потье в честь участника Парижской коммуны и автора «Интернационала».

В 1937 году улицу переименовали в Пушкинскую улицу в связи со 100-летием со дня смерти А. С. Пушкина, при том, что у улицы с поэтом общее только то, что в одном из её домов в 1830 году он проиграл крупную сумму денег карточному шулеру В. С. Огонь-Догановскому. Этот проигрыш Пушкин выплачивал по частям в течение многих лет, и последнюю часть выплатили его наследники уже после гибели поэта на дуэли. В 1994 году улице было возвращено её историческое название.

Примечательные здания и сооружения

По нечётной стороне

Дом Союзов (№ 1)

В основе — дом московского главнокомандующего князя В. М. Долгорукова-Крымского первой половины XVIII века. В 1784—1790-х годах перестроен М. Ф. Казаковым. Восстановлен после пожара 1812 года А. Н. Бакаревым. В 1903—1908 годах капитально перестроен А. Ф. Мейснером. После октябрьской революции декретом здание передано профсоюзам, после чего получило современное название.

Новый Манеж (№ 3)

Здание построено в 1888 году «Обществом электрического освещения 1886 года» как первая московская электрическая станция, обеспечивающая электроэнергией бытовых потребителей. В советское время здание использовалось как гараж. С 1990-х годов используется как выставочное здание.

Доходные дома Синодального ведомства (№ 5/7)

Комплекс доходных домов построен в 1898 году по проекту архитектора И. Г. Кондратенко. Здесь жили актёр Всеволод Якут, пианистка Мария Юдина.

Комплекс доходных домов Е. А. Обуховой и князя С. С. Оболенского (№ 7/5)

В XVII веке на этом месте находился двор Собакиных, из рода которых происходила третья жена Ивана Грозного М. В. Собакина. Позднее усадьба перешла к Стрешневым, состоявшим в родственных связях с царствующей династией Романовых (Евдокия Стрешнева стала второй женой царя Михаила Фёдоровича). В конце XVII века участком владел боярин Р. М. Стрешнев. В это время двор выходил в переулок деревянным забором без ворот, за которым стоял фруктовый сад. С 1739 года усадьбой, в результате «полюбовной раздельной записи» после смерти матери, стал владеть внук Р. М. Стрешнева В. И. Стрешнев. В начале 1740-х годов В. И. Стрешнев становится тайным советником, сенатором и действительным камергером при малолетнем наследнике престола Иване VI. В. И. Стрешнев — один из трёх живших в переулке камергеров, в честь которых он получил своё современное название. После смерти Стрешнева, усадьба перешла к его жене, Настасье Никитишне. К 1773 году в усадьбе Стрешневых находилось уже два отдельных каменных здания. В начале XIX века участком владела статс-дама Е. П. Стрешнева (в замужестве Глебова) — последняя из рода Стрешневых. После смерти мужа в 1803 году она получила право именоваться Глебовой-Стрешневой. Глебовы-Стрешневы владели участком вплоть до 1860-х годов, когда усадьба перешла Герасиму Хлудову, а от него к московскому вице-губернатору действительному тайному советнику И. П. Шаблыкину.

Строение 1

 памятник архитектуры (федеральный) В 1913 году внучка И. П. Шаблыкина Е. А. Обухова построила на месте прежних строений усадьбы большой угловой дом по проекту архитектора В. А. Величкина (№ 7/5, стр. 1). Фасад здания имеет монументальную неоклассическую композицию, в которой использованы ордерные и декоративные мотивы московского ампира. Угол дома оформлен полукруглым эркером, над которым размещена полукруглая ниша с кессонированным сводом и рельефным княжеским гербом.

В 1920-е годы в здании размещался Шахматный клуб, в помещениях которого с 4 по 24 октября 1920 года прошла Первая Всероссийская шахматная Олимпиада. Победителем олимпиады стал будущий чемпион мира по шахматам А. А. Алехин. В 1924 году на первом этаже дома был открыт оптово-розничный склад московского отделения торгсектора Госиздата СССР, ставший впоследствии книжным магазином № 3 издательства «Работник просвещения». С 1936 года магазин стал называться «Просвещение», с 1945 года «Педагогическая книга», а с 1974 года он носит современное название — «Дом педагогической книги». В настоящее время «Дом педагогической книги» входит в организованный в 1998 году «Объединенный Центр „Московский дом книги“». Филиал магазина находится на Кузнецком Мосту. В здании находится книжный магазин «Старая медицинская книга», работающий на этом месте с 1936 года. Здесь также находился популярный букинистический магазин «Пушкинская лавка», закрытый в начале 2000-х годов. В квартире № 23 с 1921 года жил и в 1934 году умер выдающийся русский оперный певец Л. В. Собинов. В память о певце в 1953 году на стене дома была установлена мемориальная доска. Позднее в квартире Собинова жил его зять, писатель Л. А. Кассиль, о чём также сообщает установленная здесь мемориальная доска. В разные годы в доме также жили: народные артисты СССР М. И. Прудкин, Н. П. Хмелёв, И. Н. Береснев, С. В. Гиацинтова, камерная певица, близкая знакомая С. В. Рахманинова Н. П. Кошиц, земский врач Н. И. Тезяков. У одного из своих друзей в конце 1920-х годов останавливался здесь писатель М. А. Шолохов. Именно в Камергерском переулке в середине 1990-х годов была обнаружена рукопись романа «Тихий дон», считавшаяся ранее утерянной. Здание является объектом культурного наследия федерального значения.

Строение 2

Доходный дом, целиком выходящий фасадом на Большую Дмитровку (Камергерский переулок, № 7/5, стр. 2), также построен по заказу Е. А. Обуховой архитектором В. Д. Глазовым(по другим данным В. А. Величкиным) немного ранее соседнего углового дома — в 1908 году. Фасад здания имеет черты модерна и неоклассицизма.

В 1990-х годах дом был реконструирован. В настоящее время дом является офисным центром, в нижнем этаже расположены магазин и ресторан. Здание отнесено к разряду особо ценных градоформирующих объектов.

Строение 4 (Главный дом усадьбы)

 памятник архитектуры (региональный) Сохранившийся до наших дней трёхэтажный главный дом усадьбы Стрешневых, находится во дворе, параллельно Большой Дмитровке (Камергерский переулок дом 5/7 стр. 5). История дома связана с жизнью поэта А. С. Пушкина. Так, в 1825 году здесь размещался магазин «домашних уборов» купца Доминика Сихлера, в котором часто бывала супруга поэта, Наталья Николаевна. В 1829—1836 годах квартиру в главном доме снимал помещик Серпуховского уезда Московской губернии, профессиональный карточный игрок В. С. Огонь-Догановский. Предположительно, здесь весной 1830 года А. С. Пушкин проиграл Догановскому большую сумму денег. Карточный долг Пушкин выплачивал по частям в течение многих лет, последнюю часть выплатили его опекуны уже после гибели поэта на дуэли. В 1833 году в усадебном доме жил под надзором полиции близкий знакомый А. С. Пушкина, член Северного тайного общества В. А. Мусин-Пушкин.

В 1840—1850-х годах здесь жили архитектор и историк А. А. Мартынов и известный медик-акушер, профессор Московского университета М. В. Рихтер; в 1866 году в бельэтаже снимал шесть комнат писатель Л. Н. Толстой, работая над романом «Война и мир»; в 1860—1870-х годах жил книгоиздатель и переводчик «Фауста» А. И. Мамонтов; в 1880—1890-х годах — известный зоолог, издатель и редактор журналов «Природа» и «Природа и охота» Л. П. Сабанеев, известный книговед и библиограф, создатель первой в Москве общедоступной детской библиотеки А. Д. Торопов, выдающийся астроном В. К. Цесарский, профессор анатомии Я. А. Борзенков, выдающийся русский математик В. Я. Цингер. В конце XIX века в строениях усадьбы находились шляпные магазины «Au Caprice» и «A la Mondaine»; квартира И. С. Аксакова и контора издаваемой им газеты «Москва»; редакция сатирического журнала «Будильник», в котором публиковались А. П. Чехов, Е. Ф. Кони, А. В. Амфитеатров, В. А. Гиляровский и другие.

Здание является ценным объектом культурного наследия регионального значения. Архитектурный облик главного дома Стрешневых искажён многочисленными пристройками, здание находится в неудовлетворительном техническом состоянии — фактически в аварийном. В 2009 году главный дом внесён в доклад Московского общества охраны архитектурного наследия (MAPS) «Московское архитектурное наследие: точка невозврата», как памятник архитектуры, находящийся под угрозой утраты.

Доходные дома А. М. Михайлова (№ 9)

Доходные дома меховщика А. М. Михайлова (строения 3, 5, 6, 8) возведены в 1897—1900 годах по проекту архитектора В. В. Баркова. В доме жил советский литературовед и критик Я. Е. Эльсберг. Несмотря на протесты москвичей, исторические здания были снесены для расчистки места под новое строительство.

Долгое время на первом этаже здания размещался популярный магазин «Чертёжник», закрытый во второй половине 2000-х годов.

Доходный дом А. М. Михайлова (№ 11)

Доходный дом А. М. Михайлова построен в 1903—1905 годах по проекту архитектора А. Э. Эрихсона. До октябрьской революции в доме размещался принадлежащий Михайлову магазин меха.

На месте домов 9-11 ранее была усадьба Н. Н. Муравьёва. В начале XIX века здесь проводились заседания Английского и Дворянского клуба; на собраниях первого бывал А. С. Пушкин. Н. Н. Муравьёв также предоставил свою усадьбу для Училища колонновожатых.

В данный момент^{[когда?]} здание жилое.

Жилой дом (№ 13)

Трехэтажный дом, один из домов, на месте которого была снесённая в 2005—2006 годах усадьба Н. Н. Муравьёва. В первом этаже здания магазин фирмы Lenovo. «Резиденция мрака», описанная в книге Дмитрия Емеца «Мефодий Буслаев».

РГАСПИ (№ 15)

Российский государственный архив социально-политической истории. Первоначально Институт Ленина, затем Институт Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, затем Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Первая очередь с фасадом на Советскую (Тверскую) площадь построена в 1925-27 гг. по проекту архитектора С. Е. Чернышёва. В 70-е годы построен новый корпус, выходящий на Большую Дмитровку.

Музыкальный театр им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко (№ 17)

Театральное здание построено в 1940 году архитектором А. Н. Фёдоровым на основе стоявшего здесь главного дома усадьбы графов Салтыковых.

Жилой дом Наркомлегпрома (№ 21/7)

Жилой дом на углу с Козицким переулком построен в 1935 году для работников Наркомата лёгкой промышленности по проекту архитекторов В. Н. Владимирова и Г. И. Луцкого — сотрудников мастерской Наркомтяжпрома, возглавляемой П. А. Голосовым. Здание типично для периода перехода советской архитектуры к освоению классического наследия: структура дома ещё несёт в себе черты конструктивизма, тогда как рустованый цоколь, фиксирующая угол открытая лоджия, карниз и другие элементы отделки фасада — характерные элементы монументального классицизма. Первый этаж отделён от верхних этажей глухим балконом по всей длине здания. В советские годы первый этаж башнеобразного углового объёма занимала парикмахерская, а сам дом в народе получил название «Дом работников милиции», которые в нём и проживали. По архитектурной композиции дом Наркомлегпрома перекликается с домом артистов МХАТа (Глинищевский переулок, № 5/7), построенным теми же авторами.

До 1934 года здесь стояла церковь Сергия Радонежского, известная с 1625 года. Долгое время отходящий от церкви переулок назывался Сергиевым.

Доходный дом княгини М. А. Ливен (№ 23)

Богато декорированная неоклассическая постройка сооружена в 1910 году по проекту архитектора С. В. Баркова — сына и ученика В. В. Баркова, автора доходных домов Михайлова в начале улицы (№ 9). Центр фасада доходного дома Ливен выделен двухэтажной арочной нишей над полукруглым эркером второго и третьего этажей; над главным входом помещена монограмма владелицы в виде латинской буквы L. Ниши над входными проёмами и окнами четвёртого этажа заполнены лепным декором, изображающим раковины-гребешки — мотив, заимствованный Барковым с фасада Университетской типографии на другой стороне улицы (№ 34). Рельефы с античными шлемами и щитами на угловых эркерах напоминают рисунок метоп Манежа.

До 1910 года, согласно адресно-справочным книгам "Вся Москва", участок 423/454, 481, оформивший угол Большой Дмитровки и Страстного бульвара, принадлежал братьям Павлу и Виктору Львовичам Адельгейм, а на нём был построен доходный дом. С конца 1890-х до 1908-1909 гг. в доходном доме Адельгейм располагалось ателье Надежды Петровны Ламановой-Каютовой, самого известного русского, а впоследствии и советского модельера и художника театрального костюма.

В конце первой декады XX века участок 423/454, 481 перешёл во владение некой Александры Алексеевны Пантелеевой, а уже от неё - к князьям Ливен. В период между 1910 и 1914 годом изменилась нумерация домов на Большой Дмитровке, поэтому ныне доходный дом Ливен - № 23, а ранее был №25.

Доходный дом (№ 29)

Доходный дом построен в 1910 году по проекту архитектора И. Г. Кондратенко.

По чётной стороне

Дом доходный К. М. Полторацкого (№ 2/3)

Построен в 1821 году по заказу К. М. Полторацкого архитектором А. Ф. Элькинским. Перестроен в 1889 году архитектором А. С. Каминским и гражданским инженером С. И. Тихомировым; в 1902 году — архитектором Р. И. Клейном. Ценный градоформирующий объект, выявленный объект культурного наследия

Новая сцена Большого театра (№ 4/2, стр. 2)

Здание построено в 1897—1905 гг. по проекту А. Ф. Мейснера для барона Ностица на месте старого дома, которым в 1820-е годы владел генерал-майор П. В. Киндяков и где жил его зять А. Н. Раевский. В настоящее время — Новая сцена Большого театра.

Театр Солодовникова (Опера С. Зимина) (№ 6/2)

Усадьба XVIII века, принадлежавшая тестю А. В. Суворова князю И. В. Прозоровскому младшему. С 1798 года владение принадлежало Щербатовым, затем Шаховским. С 1863 года участок находился во владении купца-миллионера Г. Г. Солодовникова, перестроившего главный дом усадьбы и открывшего в нём магазин «Au bon marche» («По доступным ценам»). В 1883—1894 годах по заказу Солодовникова архитектором К. В. Терским здание было перестроено под пятиярусный театр на 3100 зрителей. В 1896 году в театре Солодовникова открылась первая негосударственная оперная антреприза — Московская частная русская опера, организованная и финансируемая С. И. Мамонтовым, которая с небольшими перерывами ставила здесь спектакли вплоть до начала 1904 года. На сцене театра были поставлены оперы русских композиторов Н. А. Римского-Корсакова, А. С. Даргомыжского, П. И. Чайковского, М. П. Мусоргского, при этом оперы «Снегурочка», «Псковитянка», «Хованщина», «Орлеанская дева» и «Каменный гость» были поставлены в Москве впервые. В театре выступали Ф. И. Шаляпин, Н. И. Забела-Врубель, Н. В. Салина и другие выдающиеся оперные певцы. Сценографией в опере Мамонтова занимались В. Д. Поленов, М. А. Врубель, К. А. Коровин, В. М. Васнецов, И. И. Левитан и другие известные художники.

В театре Солодовникова 6 мая 1896 года был проведён первый московский киносеанс: французский импресарио Рауль Гюнсбург представил картины братьев Люмьер, включая ставший позднее знаменитым фильм «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота». В 1897—1898 годах здание театра было вновь перестроено архитектором И. Е. Бондаренко. В 1907 года театр Солодовникова сгорел. После восстановления здания архитектором Т. Я. Бардтом, в нём 22 ноября 1908 года открылась «Опера Зимина», основанная театральным деятелем и меценатом С. И. Зиминым. Опера С. И. Зимина продолжила мамонтовские традиции постановки опер преимущественно русских композиторов, вместе с тем Зимин стремился привнести на сцену театра все новые европейские достижения, как в репертуре, так и в театральной организации. Музыкальным руководителем и дирижёром оперы с момента её основания являлся М. М. Ипполитов-Иванов. На сцене театра Зимина помимо опер осуществлялись и балетные постановки: здесь танцевала труппа М. М. Фокина, выступала Матильда Кшесинская.

В 1917 году опера Зимина, вместе с оборудованием, костюмами, нотной библиотекой и декорациями, была передана в ведение Совета рабочих и солдатских депутатов и стала называться Театром Совета рабочих депутатов. В 1919 году театр был переименован в Малую государственную оперу, а в 1921 году в Театр музыкальной драмы. В 1918 и 1921 годах в зале театра выступал В. И. Ленин. В 1922 году С. И. Зимин вновь возглавил театр, организовав акционерное общество «Первая свободная опера С. И. Зимина». В 1924 году театр был закрыт, а оперная труппа «Первой свободной оперы» отдана под суд, однако после следствия оправдана за отсутствием состава преступления. В 1925—1928 годах театр носил название Экспериментального, в 1929—1935 годах — 2-го Государственного театра оперы и балета, а с 1936 года стал филиалом сцены Большого театра. В этом же году здание было вновь перестроено. В части здания, выходящей на Кузнецкий Мост, жил до своей смерти в 1942 году бывший руководитель оперы С. И. Зимин.

C 1961 года и по сегодняшний день в бывшем здании театра Солодовникова размещается Московский театр оперетты.

Городская усадьба Мясоедовых (№ 8/1)

 памятник архитектуры (федеральный)

На углу с Кузнецким Мостом — торец городской усадьбы Мясоедовых, архитектурный облик которой сформировался в середине XVIII — начале XIX веков. В 1829 году главный дом усадьбы был продан под размещение театрального училища, позднее здесь разместилась Московская контора императорских театров.

В пристройках главного углового дома жили: оперная певица, Народная артистка СССР Н. А. Обухова; оперный певец, Народный артист СССР и лауреат Сталинских премий И. С. Козловский; артист балета В. В. Смольцов; дирижёр Большого театра А. М. Лазовский; советский востоковед-медиевист Б. Н. Заходер.

С 1948 года в здании располагается Российская государственная библиотека по искусству.

№ 12/1

Доходный дом купцов Живаго перестроен по проекту архитектора С. С. Эйбушица в 1884 году.

№ 14

Доходный дом графа Г. И. Ностица (1813; 1822; 1905 — архит. А. Ф. Мейснер —построены заново левая угловая часть, центр и правое крыло — переделка фасада)

Дом Залесского и Чаплина (№ 16)

Дом, стоявший на этом месте, был построен в 1902 году по проекту архитектора В. Г. Залесского и инженера В. М. Чаплина для размещения архитектурно-технической конторы «В. Залесский и В. Чаплин» и жилых помещений для своих семей. В этом доме в семье В. М. Чаплина воспитывался выдающийся русский архитектор Константин Мельников. В 1935 году внучка Чаплина — научный сотрудник Московского зоопарка и будущая известная писательница Вера Чаплина вырастила в комнате коммунальной квартиры № 3 львицу Ки́нули . Эта история стала широко известна и послужила основой повести «Ки́нули». Дом снесён в 2004 году, в ходе реконструкции. Нынешнее здание в общих чертах воспроизводит фасад прежнего.

Доходный дом Мозгиных (№ 20)

Доходный дом Мозгиных построен в 1911 году по проекту архитектора К. Л. Розенкампфа. До революции в доме размещалась строительная контора гражданского инженера П. П. Висневского, где работали начинающие архитекторы братья Веснины. В 1926 году здание перестроено архитектором П. Кучнистовым под жилой дом копператива «Правдист». Со второй половины 1920-х до смерти в 1972 году здесь жил писатель Рувим Фраерман; в 1970—2000 годах — писатель и сценарист Овидий Горчаков; в 1972—1992 — литературовед Евгений Пстернак.

Дом Московского товарщества для ссуды под заклад движимых имуществ (№ 22)

Пятиэтажный дом построен в 1904—1905 годах архитектором А. В. Ивановым по заказу Московского товарщества для ссуды под заклад движимых имуществ (позднее — Акционерное общество «Частный ломбард»). Здание выделяется необычностью структуры фасада, оформленного тремя треугольными эркерами и неглубокими арочными нишами с балконами. В доме жила оперная певица Н. С. Ермоленко-Южина.

Совет Федерации (№ 24 — 26)

Комплекс зданий Совета Федерации — верхней палаты Федерального собрания (№ 24/1, 24/1а, 24/, 26). Комплекс зданий был сооружён в 1983 году по проекту архитекторов И. А. Покровского и Ю. А. Свердловского. Левый, протяжённый по улице корпус, был отстроен заново; правый — реконструирован из существовавшей постройки (первоначально — особняк О. П. Леве, построенный по проекту П. П. Зыкова в 1884—1885 годах, надстроенный и перелицованный в духе конструктивизма в 1933—1937 годах). В левом корпусе размещался Госстрой СССР; в правом — Госкомархитектура. В доме № 24 расположена редакция журнала Academia. Архитектура и строительство. В 1924—1931 годах в доме размещался музей В. И. Ленина.

Доходный дом (№ 28)

Надстроен в 1912 году по проекту архитектора А. А. Андреевского.

Доходный дом Григорие-богословской церкви (№ 30/1)

Пятиэтажный доходный дом Григорие-богословской церкви построен в 1888—1894 годах по проекту архитекторов Л. Н. Кекушева и С. И. Тихомироваа.

Торговый дом Левинсон (№ 32)

Торговый дом мебельщика Р. Б. Левиссона построен в 1901 году по проекту архитектора А. Э. Эрихсона, при участии его помощника архитектора А. И. Германа. Изначально трёхэтажный дом был надстроен в советское время ещё одним этажом, в результате которого был утрачен карниз здания.

С 2006 года в здании размещается центральный аппарат политической партии «Справедливая Россия»

Типография Московского университета (№ 34)

Построена в 1821—1826 годах по проекту архитектора Д. Г. Григорьева. Назначение здания отражено в его облике и планировке. Первый этаж здания представляет собой единый зал, по центру которого стоят семь колонн, поддерживающих своды перекрытий. На первом этаже размещались канцелярия и книжный магазин; типография находилась на втором этаже здания. Крупный центральный ризалит фасада завершён лепным фризом, карнизом и аттиком.

Транспорт

• Метро Охотный Ряд, Театральная, Чеховская.

В советские времена по улице проходили троллейбусные маршруты № 12, 20 (только в сторону от центра). В начале 90-х годов маршрут № 12 перенесли на Тверскую ул., а маршрут № 20 сократили до Белорусского вокзала. В настоящее время общественного транспорта на улице нет.

Улица в произведениях литературы и искусства

• В книге «Москва и москвичи» Владимира Гиляровского улица описывается как самая шумная ночная улица старой Москвы — на ней размещались театр и клубы, возле которых до утра дежурили извозчики.
• В книгах серии «Мефодий Буслаев» российского писателя-фантаста Дмитрия Емца по адресу Большая Дмитровка, 13 находится резиденция русского отдела мрака.
• В книгах серии «Тайный город» российского писателя-фантаста Вадима Панова по адресу Большая Дмитровка, 1 находится бар «Три педали» - одно из известнейших заведений Тайного города.

Улица в фотографиях начала XX века

• Б Дмитровка.jpg
• Б Дмитровка Театр Солодовникова.jpg

  Театр Солодовникова

• Б Дмитровка от Георгиевского пер Театр Зимина.jpg

  Б.Дмитровка от Георгиевского переулка. Театр Зимина

• Б Дмитровка Трамвай.jpg

  Трамвай на Б.Дмитровке

См. также

• Глинищевский переулок
• Малая Дмитровка (улица)

Литература

• Улицы современной Москвы. — М.: Международное изд-во «Информациология», 2005. — 656 с ISBN 5-87489-024-6
• Муравьёв В. Б.. Московские улицы. Секреты переименований. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. — 336 с. — (Народный путеводитель). — ISBN 5-699-17008-1.
• Мартынов А. А. Большая и Малая Дмитровка // Известия Московской городской думы, 1877, Вып. 8
• Москва: Архитектурный путеводитель / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.

Ссылки

• [maps.yandex.ru Карты Яндекс] — [maps.yandex.ru/map.xml?mapID=2000&mapX=4184684&mapY=7475119&scale=10&slices=1&distance=4176450,7446053;4175956,7445700;4175655,7444711;4175955,7444322;4176644,7444004;4177527,7443668;4178445,7443315;4179734,7442767; Большая Дмитровка]
• [maps.google.com Google Maps] — [maps.google.com/maps?f=d&hl=en&geocode=&saddr=%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%B0%D1%8F+%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F+%D1%83%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B0&daddr=&mra=pe&mrcr=0&sll=55.769426,37.616112&sspn=0.00857,0.018711&ie=UTF8&t=h&z=16&om=1 Большая Дмитровка]

Отрывок, характеризующий Улица Большая Дмитровка

Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.