Большая гильдия

Достопримечательность
Большая гильдия
Страна	Латвия
Местоположение	Рига, улица Амату, д. 6

Большая гильдия — купеческая организация, образованная в Риге в 1354 году. Это словосочетание представляет собой традиционное наименование рижского купеческого общества; в противоположность ему существует название Малая гильдия, которое относится к официальной организации ремесленников. Не путать с одноименной организацией в средневековом Таллине.

История создания

Впервые отдельная самостоятельная купеческая гильдия упоминается в 1354 году; этот год является судьбоносным и для объединения ремесленнических цехов в одну организацию. В этом году первое объединение горожан, гильдия населения Риги, носившая особое название — Гильдия Святого Креста и Троицы — раскололась на купеческий и ремесленнический «фронты». Тогда самого термина «Большая гильдия» ещё не существовало — объединение торговцев Риги получило название Гильдии Святой Марии, по имени Богоматери, в средневековой традиции выступавшей в роли патронессы купеческого сословия. Что касается названия «Большая гильдия», которое носит разговорный, неформальный характер, то оно возникло несколько позже, предположительно, в начале XV века, поскольку в пространственном отношении здание купеческой гильдии выглядело несколько более внушительным, чем здание ремесленнической гильдии. Известно, что купцы, являвшиеся более богатыми и зажиточными, имели возможность выкупить большой участок земли недалеко от реки Риги на территории окраины города-крепости в непосредственной близости от оборонительной стены, и застроить его полностью, в то время как ремесленники, являвшиеся более бедными, хоть и выкупили аналогичный по размерам участок, однако же полностью застроить приобретённый надел им не удалось. Различия в размерах и, соответственно, в статусах, породило эти разговорные названия.

Статус рижских купцов

Функция здания гильдии — проведение купеческих собраний, заключение сделок, организация встреч с купцами из других партнёрских городов, а также регулярных празднеств, банкетов и других важных мероприятий в рамках купеческого сословия. Членами Большой гильдии могли являться только представители немецкой национальности, которые монополизировали торговые потоки и присвоили себе право на осуществление прямых посреднических функций в рижской торговле с иностранными негоциантами. Таким образом, зарубежные купцы не имели возможности реализовать свой товар напрямую другому зарубежному купцу на территории города, но были вынуждены обращаться за специфической «помощью» к местным агентам-коммерсантам. К тому же местные купцы (проживавшие в Ливонской «четверти» в рамках единого Ганзейского союза) имели множество других побочных привилегий, которые тем не менее регулярно приносили ощутимые дивиденды. К ним относились штапельное право, право на монопольное использование русского языка в процессе торговых сношений с восточным соседом и многие другие преимущества в сравнении, например, с городами Северной Германии, которые также входили в состав Ганзы на правах торговых «отцов».

Часто представители более зажиточной купеческой гильдии предпочитали объединение со своими младшими партнёрами из Малой гильдии в борьбе с представителями городского патрициата, которые контролировали рычаги политического и финансового влияния, являясь членами Рижского рата. Особо актуальным вопрос о совместном отстаивании своих политических интересов стал после заключения дискриминационного Северинского соглашения, которое поставило точку в затяжном противостоянии с городской верхушкой в процессе сложной междоусобицы, получившей название Календарных беспорядков (80-е годы XVI века). Тем не менее во второй половине XVII века была достигнута договорённость с ратом, согласно которой политический и экономический вес гильдий несколько возрастал, и мимо них не проходила ни одна возможность принятия решений, касавшихся сферы их деятельности. В первую очередь Большая гильдия занималась защитой интересов лиц немецкого происхождения, игнорируя потребности представителей других национальных общин.

Поздняя история

Уже в первой половине XIX века управление внешней торговлей перешло в ведение членов недавно созданного Рижского Биржевого комитета. Уже после принятия реформационного имперского Городового положения 1870 года политическое значение гильдии существенно сузилось (особенно после внедрения главных принципов положения в Прибалтийских губерниях в 1877 году).

После Октябрьской революции в период Советской Латвии (январь 1919 — май 1919 года) рижская Большая гильдия была официально упразднена. Тем не менее после 1920 года гильдия возобновила свою деятельность, но уже как декоративно-репрезентативный центр, не обладающий соответствующими полномочиями. До 1939 года, когда произошла массовая репатриация остзейского населения из Латвии, Большая гильдия представляла собой своеобразный культуртрегерский клуб, который объединял исключительно лиц немецкой национальности.

Здание

Современное здание Большой гильдии Риги располагается по адресу улица Амату (Ремесленная), 6. Первоначальное сооружение, служившее резиденцией представителей торгового сословия, до наших дней практически не сохранилось, однако каменную стену первого здания можно во фрагментарном виде рассмотреть в подвальных помещениях современного строения. В ходе исследовательских работ в Большой гильдии в 1965 году (их проводил архитектор Гунар Георгиевич Янсон) была обнаружена ценная каменная колонна, выполненная в романском стиле, которая сохранилась от первого сооружения, разрушенного, по-видимому, в ходе тяжёлой борьбы между рыцарями и монахами Ливонского ордена и защищавшимися рижанами. Колонна была обнаружена в пилоне подвала — она служит неоспоримым доказательством существования прежнего здания, занимавшего первый этаж.

Первое здание тыльной частью примыкало к участку крепостной стены, обрамлявшей Ригу со стороны улицы Зиргу. По различным предположением, здание могло служить альтернативной резиденцией францисканских монахов, либо являться частью подворья Домского капитула, а возможно, являться тем помещением, в котором епископ Альберт принимал ливских старейшин в 1200 году. Известно, что встреча, на которую епископ полуобманом завлёк наиболее благородных ливов, закончилась их пленением, после чего Альберт применил излюбленный приём политического шантажа, что и позволило ему подавить на начальном этапе очаги ливского сопротивления и удержаться на высоте власти.

В 1330 году был отстроен второй этаж здания, который состоял из двух симметричных нефов, выдержанных в готических нефов, которые вмещали в себя зал для купеческих собраний. Это двухнефное помещение получило название Мюнстерской палаты (или избы); по одному из заслуживающих внимание предположений, палата названа в честь города Мюнстера, который сохранял с Ригой отношения торгового партнёрства. Друга версия раскрывает смысл название в иной плоскости, апеллируя к искажённому латинскому monasterum в память о мужском францисканском монастыре, располагавшемся ранее на месте здания гильдии.

Позже, в первой четверти XV века был достроен так называемый Невестин покой (в нём новобрачные, дети торговцев, должны были провести первую брачную ночь — их запирали до утра в специально предназначавшемся для этого помещении). Этот пикантный покой был перекрыт декоративными крестовыми сводами во второй половине XVII века. В это же время последовала радикальная перестройка здания (в период с 1691 по 1697 год), которую осуществил известный рижский зодчий родом из Страсбурга Руперт Бинденшу, по совместительству — главный мастер водопроводной системы. В 1694 году начались работы по сооружению барочного фронтона, который был спроектирован Бинденшу — работы курировал строительный мастер-каменщик Генрих Генике (1640—1705 годы) (они вместе выполняли работы по созданию колоритных барочных порталов церкви Святого Петра, в нишах которых находятся алегорические изображения).

Современное здание было построено в 1854—1857 годах по проекту прибалтийско-немецкого зодчего Карла Бине (1815—1858 годы). Позже был отстроен надвратный фронтон (в период с 1860 по 1861 год). Здание органично выдержано в монументальных эклектичных формах английской пламенеющей неоготики; новое здание как будто «поглотило» прежнее, что соответствовало архитектурной концепции проектировщика, так что в интерьере можно видеть элементы, которые датируются более ранним периодом. В роли помощника Бине выступил известный рижский архитектор Генрих Шель. Площадь застройки достигает 0,11 гектаров. Внутренние параметры старинного зала — 27,3 на 8,9 метров, а также 5 метров в высоту — в сравнении с прежними размерами новые оказались укороченными, что также было сделано специально.

После 1930 года барочный фронтон здания заменён аккуратными башенками, автором которых стал Вильгельм Людвиг Николай Бокслаф.

После окончания Великой отечественной войны здание перешло к Латвийской государственной филармонии.

После 1963 году здание частично уничтожается в ходе сильнейшего пожара. Качественная реставрация произошла после 1965 года, когда осуществление восстановительных работ было поручено рижскому архитектору Модрису Мартыновичу Гелзису, одному из основателей передового во многих отношений «Латгипрогорстроя», рижского градостроительного бюро, а также соавтору Рижского морского вокзала. Под его руководством был пристроен новый входной вестибюль, были несколько видоизменены старинные оригинальные интерьеры с целью приспособить их под нужды концертного зала Филармонии.

В новое фойе Большой гильдии были вставлены витражи, выполненные в оригинальном стиле межвоенных лет мастером декоративно-прикладного искусства Ансисом Цирулисом в 30-е годы XX века.

В начале 1990-х последовала новая реставрация, после которой здание успешно продолжило функционировать в качестве главного филармонического зала.

Литература

• Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 199. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.
• Holcmanis Andrejs. Vecrīga — pilsētbūvniecības piemineklis. Zinātne, 2007. 224 lpp. ISBN 978-9984-767-91-8
• Kolbergs, Andris. Rīgas grāmata : Rīgas centra parki un bulvāri. Eklektikas jeb historisma stila celtnes. Rīga, jūgendstila metropole. Rīga, 1999. Apgāds Jāņa sēta. ISBN 9984-07-140-5
• Kolbergs, Andris. Rīga kājāmgājējiem. — A.K.A.: Jūrmala, 2001., — 560. lpp., ISBN 978-9984-548-00-5

Ссылки

• [www.citariga.lv/?page=303&id=1&part=5&lng=2 Большая гильдия на сайте Другая Рига]
• [www.hbf.lv/index.php?1&73&view=hall&hall_id=2 Концертный зал «Большая гильдия»]

Отрывок, характеризующий Большая гильдия

Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.