Большая ивановская мануфактура

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 3700000526

Большая ивановская мануфактура (БИМ) — бывшее текстильное предприятие Иванова. Располагается в центре города, по обе стороны от реки Уводь. Территория ограничена площадью Пушкина, проспектом Ленина, улицами Батурина и Зверева. Памятник истории.

В 1751 году Ямановский, крепостной Шереметевых, открыл одну из первых в Иванове полотняных мануфактур. Располагалась она на правом берегу Уводи, в районе современной улицы Зверева. В 1809 году предприятие перешло к Михаилу Ивановичу Ямановскому. В начале XIX века оно стало второй по величине фабрикой после предприятия Е. И. Грачёва и выпускало четверть всей ивановской текстильной продукции. В 1815 году М. И. Ямановский организовал на предприятии первую в селе пожарную команду. После Отечественной войны 1812 года начался «золотой век» ивановской текстильной промышленности. Тем не менее на предприятии Ямановских экономический подъём вскоре сменился спадом. Но в 1828 году была установлена цилиндропечатная машина, которая позволила увеличить объёмы производства. К 1882 году было выстроено ткацкое отделение, а старое ситцепечатное производство было вскоре ликвидировано. Его здания были перестроены под жильё. Последними владельцами этой фабрики стали сыновья Мирона Фирсовича Ямановского — Геннадий и Николай. Они установили дополнительные ткацкие станки. В этот период на предприятии было занято около 500 рабочих и оно постепенно стало фактически превращаться в ткацкое отделение фабрики «Товарищества Куваевской мануфактуры».

Куваевская мануфактура располагалась на левом берегу Уводи. Этот участок земли, входивший в состав Вознесенской слободы, в 1845 году был куплен Х. И. Куваевым. С 1793 года производство Куваевых находилось в корпусах на Садовой улице. Через несколько лет после покупки этого участка Куваевы выстроили на нём первый корпус (для заварки тканей) будущего фабричного комплекса. После женитьбы Н. Г. Бурылина на дочери Х. И. Куваева, Надежде, Куваевская мануфактура отошла Бурылиным. В последней четверти XIX века построены отбельные, красильные, ситцепечатные корпуса, а также выходящие на Александровскую улицу (ныне проспект Ленина) складские и административные корпуса. В 1887 году было учреждено «Товарищество Куваевской мануфактуры», а старая куваевская фабрика на Садовой улице была ликвидирована. В 1913 году построено здание электростанции между надстроенными в этот же период корпусами. Куваевская мануфактура была одной из наиболее развитых технически фабрик, а её ткани отличались высоким качеством. В 1886 году здесь при изготовлении варочных кубов из листового железа впервые в промышленных целях была применена электросварка, изобретённая Н. Н. Бенардосом. В 1910-х на фабрике работало около 2 500 рабочих, выпускалось продукции на 20 млн рублей в год.

В декабре 1916 года на заседании пайщиков «Товарищества Куваевской мануфактуры» было принято решение выкупить ткацкую фабрику у Г. М. Ямановского, что состоялось через месяц, накануне Февральской революции. Таким образом, две фабрики, располагавшиеся на противоположных берегах реки, объединились в одну. В 1918—1919 годах предприятие было национализировано и получило название Большая Иваново-Вознесенская (через некоторое время Ивановская) мануфактура. В 1921 году БИМ первой в регионе возобновила свою работу после перерыва во время Гражданской войны. БИМ посещали М. В. Фрунзе и М. И. Калинин. С 1930-х до 1950-х фабрика носила имя В. М. Молотова, а после — О. А. Варенцовой. В 1987—2003 года должность директора занимала знаменитая ткачиха В. Н. Голубева.

В 2008 году работа БИМ была остановлена. Часть корпусов заброшена.

Литература

• Тихомиров А. М. Иваново. Иваново-Вознесенск. Путеводитель сквозь времена. — Иваново: ИД «Референт», 2011. — 328 с.

Отрывок, характеризующий Большая ивановская мануфактура

Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.