Большев, Александр Саввич

Александр Саввич Большев
Дата рождения:	10 (23) февраля 1914(1914-02-23)
Место рождения:	Медынский уезд, Калужская губерния, Российская империя
Дата смерти:	13 января 1996(1996-01-13) (81 год)
Место смерти:	Киров, Россия
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Компания	Завод им. Лепсе
Должность	Генеральный директор
Награды и премии

Александр Саввич Большев (10 (23) февраля 1914 — 13 января 1996) — директор завода им. Лепсе, депутат Верховного Совета России. Герой Социалистического Труда (1971). Почётный машиностроитель России, Почётный авиастроитель России. Почётный гражданин города Кирова (1978). Кавалер двух орденов Ленина, трёх орденов Трудового Красного Знамени, ордена Красной Звезды, ордена Почёта, награждён медалями.

Биография

Родился 10 (23) февраля 1914 года в с. Таракановка Медынского уезда Калужской губернии. Начал работать в 1932 году на электромоторном заводе им. Лепсе в Москве, при этом учился в техникуме, затем в институте. В 1941 году вместе с заводом эвакуировался в Киров. Затем учился в Промышленной академии, после чего вернулся на завод в Киров в должности главного инженера.

С 1955 по 1984 год занимает должность директора электромашиностроительного завода им. Лепсе (с 1976 года — генеральный директор КЭМПО им. Лепсе). Под его руководством завод вошёл в число крупнейших авиастроительных объединений страны. Участвовал в создании Кировского политеха, избирался депутатом Верховного Совета России.

Скончался 13 января 1996 года в Кирове на 82 году жизни.

Память

В октябре 1996 года была открыта мемориальная доска Александа Большева. В Кирове одна из улиц носит его имя.

Литература

• Мы — лепсенцы. Горький, 1988.
• Александр Саввич Большев // Вятский край 1996. 16 янв.
• Герой Социалистического Труда — кировчане: Указ. лит. Киров, 1976.

См. также

• Герои Социалистического Труда Кировской области

Отрывок, характеризующий Большев, Александр Саввич

Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.