Большова, Алла Константиновна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алла Константиновна Большова<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Арбитражного суда города Москвы
март 1992 — 14 февраля 2005
Предшественник: должность учреждена; она же как Главный государственный арбитр Москвы
Главный государственный арбитр города Москвы
июль 1981 — март 1992
Преемник: должность упразднена; она же как Председатель Арбитражного суда Москвы
 
Рождение: 27 июля 1932(1932-07-27)
Москва, СССР
Смерть: 7 января 2015(2015-01-07) (82 года)
Москва, Россия
Место погребения: Ваганьковское кладбище
Отец: Константин Павлович Большов
Мать: Зинаида Кирилловна Николаева
Супруг: Александр Моисеевич Коган
Образование: юридический факультет МГУ
Учёное звание: профессор
Профессия: юрист
 
Награды:

А́лла Константи́новна Большо́ва (27 июля 1932, Москва — 7 января 2015, там же) — советский, российский юрист; председатель Арбитражного суда города Москвы (1992—2005); Заслуженный юрист РСФСР (1988), профессор (2000).





Биография

В 1955 году окончила юридический факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Работала заведующей отделом агитации и пропаганды Чапаевского горкома ВЛКСМ (1956), затем — во Всесоюзном химическом обществе имени Д. И. Менделеева (1956—1959); с 1959 года — в Пролетарском районном народном суде: секретарь судебного заседания, консультант по обобщению судебной практики, народный судья (1962—1976). Одновременно (1974—1975) — юрисконсульт Мострансагентства.

С 1977 г. — член Московского городского суда. Главный государственный арбитр города Москвы (1981—1992). При преобразовании арбитражной системы в судебную в 1992 году Верховным Советом Российской Федерации избрана председателем столичного арбитражного суда. Участвовала в работе над законопроектом «Об арбитражном суде», проектами Арбитражно-процессуального Кодекса и других правовых актов[1].

С 2005 г., после прекращения полномочий в связи с достижением предельного возраста пребывания в должности судьи, — главный научный сотрудник Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ.

Имела высший квалификационный класс судьи (1992); действительный член Российской академии естественных наук, член Союза юристов Москвы.

Трижды избиралась депутатом Моссовета.

Похоронена на Ваганьковском кладбище[2].

Семья

Отец — Константин Павлович Большов (1903 — ?); мать — Зинаида Кирилловна Николаева (1902 — ?).

Муж — Александр Моисеевич Коган (р. 1932).

Награды и признание

Напишите отзыв о статье "Большова, Алла Константиновна"

Примечания

  1. [www.biografija.ru/biography/bolshova-alla-konstantinovna.htm Большова Алла Константиновна] (рус.). Биография.ру. Проверено 24 января 2015.
  2. [pravo.ru/news/view/114371/ В Москве простились с первым председателем АСГМ Аллой Большовой] (рус.). ООО «ПРАВОдник» (12 января 2015). Проверено 24 января 2015.

Ссылки

  • [www.msk.arbitr.ru/node/14294 Большова Алла Константиновна] (рус.). Арбитражный суд города Москвы. Проверено 24 января 2015.
  • [www.biograph.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=142:bolshova&catid=18:advocy&Itemid=29 Большова Алла Константиновна] (рус.). Международный объединенный биографический центр. Проверено 24 января 2015.
  • [ppt.ru/person.phtml?id=18004 Большова Алла Константиновна] (рус.). Петербургский правовой портал. Проверено 24 января 2015.

Отрывок, характеризующий Большова, Алла Константиновна

Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.