Большой Берлин

Большо́й Берли́н (нем. Groß-Berlin) — обозначение территории Берлина в его современных границах, возникших в 1920 году. Впоследствии были сделаны некоторые территориальные корректуры, но в целом границы Берлина остались с 1920 года неизменными.

Ранняя история расширения черты города

1 марта 1816 года в провинции Бранденбург королевства Пруссия были выделены три административных округа: Берлинский, Потсдамский и Франкфуртский. Берлинский административный округ включал в себя непосредственно город Берлин (в его тогдашних границах — см. карту), а также его окрестности — поселения Моабит, Веддинг, Луизенбруннен, Боксхаген, Руммельсбург, Штралау, территории Темпельховского и Шёнебергского форштадтов, а также Хазенхайде и Большой Тиргартен. Через шесть лет, к 1 января 1822 года из финансовых соображений Берлинский административный округ был снова расформирован, а его территория включена в Потсдамский административный округ. При этом сам город Берлин образовал самостоятельный внерайонный город в его составе. Территории, расположенные севернее от Шпрее, — вошли в состав района Нидербарним, а территории южнее Шпрее — в состав района Тельтов-Шторков.

С развитием индустриализации город Берлин начал стремительно расти. Уже с 1820 года велись дискуссии о вхождении в состав города Берлина прилежащих сельских поселений Моабит и Веддинг, входящих в район Нидербарним, а также Шёнебергского и Темпельховского форштадтов, входящих в район Тельтов. Городское собрание Берлина не поддерживало идеи присоединения бедных кварталов Веддинга и Моабита, населённых фабричными рабочими, однако было весьма заинтересовано в зажиточном населении Шёнебергского и Темпельховского предместий. После 40 лет дискуссий 28 января 1860 года было, наконец, принято решение о включении этих территорий в состав Берлина с 1 января следующего года. В 1861 году в Берлин была также включена территория поселения Гезундбруннен.

В 1875 году высказывались предложения выделить из состава провинции Бранденбург, куда входил тогда Берлин, новую провинцию Берлин, которую предлагалось образовать из городов Берлин, Шарлоттенбург, Шпандау и Кёпеник, а также районов Тельтов и Нидербарним. Однако эти предложения не были утверждены.

Закон об образовании Большого Берлина

Закон о расширении границ Берлина (так называемый «закон о Большом Берлине», нем. Groß-Berlin-Gesetz был принят 27 апреля прусским ландтагом (164 — «за», 148 — «против») и вступил в силу 1 октября 1920 года. Согласно этому закону, в состав города Берлина включались шесть бывших внерайонных городов: Берлин-Лихтенберг, Берлин-Шёнеберг, Берлин-Вильмерсдорф (в 1912 году города Лихтенберг, Шёнеберг и Дойч-Вильмерсдорф, вплотную прилегающие к Берлину, были переименованы в Берлин-Лихтенберг, Берлин-Шёнеберг и Берлин-Вильмерсдорф соответственно, хотя и оставались самостоятельными городами), Шарлоттенбург, Нойкёльн и Шпандау. Кроме того, в территорию Берлина вошли многочисленные поселения, отошедшие от прилежащих районов Нидербарним, Остхафельланд и Тельтов: город Кёпеник, 59 сельских общин и 27 земельный угодий. Кроме того, в Берлин вошёл земельный участок с берлинским Городским дворцом, который до сих пор являлся частным поместьем и не принадлежал никакой административной единице.

К бывшему на момент выхода закона населению старого Берлина в 1,9 млн человек добавилось ещё около 1,9 млн жителей, в том числе 1,2 млн человек из 7 бывших самостоятельных городов. Таким образом, область Берлина увеличилась с 66 км² до 878 км², и город превратился в третий по количеству населения город в мире после Лондона и Нью-Йорка.

В возникшем Большом Берлине было образовано 20 городских районов. Из старого Берлина образовались районы: Митте, Тиргартен, Веддинг, Пренцлауэр-Тор, Халлешес-Тор и Фридрихсхайн (с деревней Штралау). Из вновь присоединённых городов и сельских общин были образованы районы Шарлоттенбург, Шпандау, Вильмерсдорф, Шёнеберг, Нойкёльн, Кёпеник, Лихтенберг, Панков, Райниккендорф, Штеглиц, Целендорф, Темпельхоф, Трептов и Вайсензе, которые получили названия по наиболее крупным входящим в них административным единицам.

Изменения после 1920 года

• 1921: Переименование районов: Пренцлауэр-Тор в Пренцлауэр-Берг, Халлешес-Тор в Кройцберг.
• 1928: Поместье Дюппель присоединено к Берлину в составе района Целендорф.
• 1934: Район Фридрихсхайн переименован в Хорст-Вессель-Штадт в честь Хорста Весселя.
• 1938: Корректировка практически всех границ районов.
• 1945: Обратное переименование: Хорст-Вессель-Штадт в Фридрихсхайн.
• 1945: Обмен между зонами оккупации: деревня Вест-Штаакен близ Шпандау отходит советской зоне, а Гатов и часть Гросс-Глинике входят в состав района Шпандау, расположенного в британской зоне.
• 1972: Первый обмен территориями между Западным и Восточным Берлином и корректировка границ районов вблизи границ секторов.
• 1979: Выделение района Марцан из районов Лихтенберг и Вайсензе.
• 1985: Выделение района Хоэншёнхаузен из района Вайсензе. Переход к Вайсензее части территорий района Панков.
• 1986: Выделение района Хеллерсдорф из района Марцан.
• 1988: Второй обмен территориями между Западным и Восточным Берлином и корректировка границ районов вблизи границ секторов.
• 1990: Корректировка границ в связи с договором об объединении Германии: возврат Вест-Штаакен району Шпандау (Гатов и Гросс-Глинике при этом сохранились в составе этого района) и вхождение в состав районов Марцан и Хеллерсдорф близлежащих новостроек, входивших ранее в Аренсфельде и Хёнов.
• 2001: Административная реформа: из 23 прежних районов путём слияния образованы 12 укрупнённых округов.

См. также

• История Берлина
• Список административных округов и районов Берлина

Ссылки

• [www.verfassungen.de/de/be/berlin20.htm Текст Закона о Большом Берлине от 1920 года] со всеми изменениями до 1990 года  (нем.)
• [www.verfassungen.de/de/ddr/gebietsaustauschberlin71.htm Первый обмен территориями, 1972]  (нем.)
• [www.berlin.de/imperia/md/content/mauer/a_6251_19_1988.pdf?start&ts=1242213630&file=a_6251_19_1988.pdf Карта второго обмена территориями, 1988]  (нем.)
• [www.verfassungen.de/de/be/berlin50-3.htm#einigungsvertrag Договор об объединении Германии от 1990 года], устанавливающий границы федеральной земли Берлин  (нем.)

Отрывок, характеризующий Большой Берлин

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.