Большой Остин

Агломерация Большой Остин Austin-Round Rock МSА Страна СШАСША Штат ТехасТехас Округ Бастроп, Колдуэлл, Хэйс, Тревис, Уильямсон Координаты 30°15′00″ с. ш. 97°45′00″ з. д.30.25000° с. ш. 97.75000° з. д. / 30.25000; -97.75000    Площадь 11 080 км² Население 1 883 051 человек (2013) Плотность 169,95 чел./км² Часовой пояс UTC-6, летом UTC-5 Телефонный код +1 512, 737

Большой Остин — метрополитенский статистический ареал США, расположенный в центральном Техасе, на восточной окраине Юго-запада США, граничащий с Большим Сан-Антонио на юге.

Согласно оценкам Бюро переписи населения США за 2013 год, в агломерации проживает чуть менее 1,9 миллионов человек, это 35-й показатель среди метрополий США. Центром ареала является город Остин, четвёртый в Техасе и одиннадцатый в США по числу населения. Другими крупными городами агломерации являются Раунд-Рок, Сидар-Парк, Джорджтаун и Сан-Маркос.

Границы ареала

Административное деление

По состоянию на 2013 год, Офис управления и бюджета США определяет метрополию, как состоящую из пяти округов — Бастроп, Колдуэлл, Хэйс, Тревис и Уильямсон.

По определению совета правительств столичного региона Техаса (англ. Capital Area Council of Governments), в регион Остина также входят Бланко, Бернет, Ли, Ллано и Фейетт.

Крупные населённые пункты

Города с населением от 25 000 человек

Помимо Остина, крупнейшими городами ареала с численностью более 25 000 человек являются Раунд-Рок, Сидар-Парк, Сан-Маркос, Джорджтаун, Пфлюгервилл, Кайл и Лиэндер.

Города с населением от 5000 до 25 000 человек

• Бастроп
• Браши-Крик
• Бьюда
• Элгин
• Хатто
• Джойвилл
• Лейкуэй
• Локхарт
• Лулинг
• Мейнор
• Шейди-Холлоу
• Тейлор
• Уэлс-Бранч
• Уиндмер

История

Доисторическая эпоха

Области вокруг Остина были населены людьми по крайней мере с 9000 годов до н.э., а возможно, и значительно раньше. Имеющиеся данные указывают на то, что люди, которые жили в регионе к западу от нынешнего округа Уильямсон в эпоху позднего плейстоцена (ледникового периода), могут быть связаны с людьми Кловис. Археологические раскопки предоставляют большое количество доказательств жизни человека в архаический период, в том числе остатки мусорных куч и каменных навесов вдоль ручья Браши-Крик в Раунд-Роке, реки Сан-Габриэль в Джорджтауне и источника Бартон-Спрингс в Остине.

Древняя история Техаса тщательно изучалась десятки лет, как профессиональными археологами, так и любителями. В основном изучение проходило вдоль рек и ручьёв на открытой местности, реже — в пещерах и ущельях.

Коренные жители и начало европейской колонизации

Самыми ранними из известных современных людей, населявших территорию были индейцы племени тонкава. Они умели изготавливать оружие из кремня и охотились на бизонов, периодически поджигая прерии для облегчения этой задачи. В XVIII веке тонкава стали использовать лошадей и, в некоторых случаях, огнестрельное оружие. После прихода европейских колонизаторов, тонкава были вытеснены со своих земель, но другие племена, в частности, команчи продолжали набеги на поселения колонизаторов до 1860-х годов. Помимо этого, на территории центрального Техаса жили небольшие группы индейцев племён кайова, йохуаны, тавакони и майейе.

Когда появились первые европейские колонизаторы, в регионе жили преимущественно индейцы племени тонкава, а также пролегали пути команчей и липанов. Испанские исследователи путешествовали через территорию ареала в течение веков, но количество созданных поселений долгое время оставалось небольшим. В середине XVIII века испанцы для облегчения освоения территории построили миссии Сан-Хавьер на берегах реки Сан-Габриэль, где сейчас находится западная часть округа Майлам.

В 1804 году на месте нынешнего Бастропа испанцами был построен форт Пуэста-дель-Колорадо. В 1807 году на реке Сан-Маркос было построено поселение Сан-Маркос-де-Неве, нынче носящее название Сан-Маркос. После того, как Мексика объявила о независимости, Стивен Остин выдал гранты поселенцам на земли в районе округов Бастроп и Фейетт. В 1820-х были заселены берега реки Колорадо в районе нынешнего города Ла-Грейндж. В 1827 году был основан Бастроп. После этого рост населения в регионе замедлился, в основном из-за набегов индейцев. Тем не менее, через эти земли проходил важный торговый маршрут из Мексики в Натчиточес (Луизиана) Эль-Камино-Реал-де-лос-Техас (исп. El Camino Real de los Tejas). В 1830-х Мексиканское правительство выдало дополнительные гранты для поощрения заселения региона. К востоку от территории, на которой теперь находится Остин, был построен ряд фортов.

В 1835 году началась война за независимость Техаса, и после победы в ней, территория начала заселяться еще активнее, в том числе были созданы Ватерлу (нынешний Остин) и Браши-Крик (нынешний Раунд-Рок). В 1839 году комиссия, созданная президентом Техаса Мирабо Ламаром, выбрала территорию Ватерлу для строительства новой столицы и её название — Остин. Серия столкновений с команчами в 1840 году, известных как драка при доме совета и битва при ручье Плам-Крик окончательно вытеснила команчей на запад, практически прекратив их набеги на территорию центрального Техаса. Этот факт способствовал быстрому заселению района. В 1840 году был создан округ Тревис, а в течение 20 лет сформировались остальные округи региона.

В 1861 году с началом гражданской войны, избиратели в Остине, Бастропе и других районов центрального Техаса проголосовали против отделения. Тем не менее, по ходу войны, опасаясь атак армии Союза, сотни людей из центрального Техаса пополнили армию Конфедерации. После окончания войны и освобождения рабов в Техасе, афроамериканское население штата начало быстро увеличиваться. Вокруг Остина появились такие общины афроамериканцев, как Уитвилл, Плезант-Хилл и Кларксвилл. Послевоенный период характеризовался ростом населения и экономики в регионе. Бастроп стал важным центром производства железа, угля и текстиля. Через регион проходила одна из главных дорог для перегона крупного рогатого скота, Чисхолм-Трейл. Открытие железной дороги между Хьюстоном и центральными районами Техаса превратило Остин в крупный торгово-экономический центр региона, однако немного позже, большинство торговых функций перешли к Раунд-Року и другим пригородам. В 1868 году в Сан-Маркосе был создан Корональный институт, а в 1873 году в Джорджтауне открылся техасский университет, позже переименованный в Юго-западный университет, который объединил пять ранее созданных колледжей. В 1880-х в Остине был построены капитолий штата Техас и техасский университет, а в регионе появился ряд других учебных заведений. Скотоводство и выращивание хлопка были основными источниками дохода на территории центрального Техаса. К концу XIX века Остин вырос более чем в три раза по сравнению с изначальными границами, для того, чтобы обеспечить электричеством новую трамвайную систему и муниципальный водопровод, была построена остинская дамба.

XX век

Нефтяной бум в Техасе принёс возможности значительного роста в юго-восточные и северные районы штата. Рост экономики и населения в этих районах опустил Остин с 4 на 10 место в списке самых населенных городов Техаса. С другой стороны, Бастроп стал важным центром добычи нефти и угля начала-середины XX века. Сан-Маркос и ряд других районов значительно увеличили и диверсифицировали производство во время мировых войн.

В 1920-1930-х годах Остин запустил серию проектов гражданского развития и благоустройства города, которые помогли создать большинство современной инфраструктуры и парков города. Правительством Техаса была создана управляющая компания нижнего Колорадо, которая, в сотрудничестве с властями Остина, построила систему дамб на реке Колорадо, образовав таким образом цепь озёр. Во многом эта деятельность стала возможной благодаря тому, что Остин получал больше финансирования во времена Великой депрессии, чем остальные города Техаса.

В середине и конце XX века Остин утвердился в качестве основного центра метрополии, которая теперь называется Большой Остин. Такие пригороды как Раунд-Рок, Джорджтаун, и Сан-Маркос стали привлекательными спальными районами Остина, сохранив при этом своё собственное экономическое ядро.

См. также

• Список городов штата Техас
• Список агломераций Техаса

Отрывок, характеризующий Большой Остин

– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.