Большой Святой Мартин

Церковь
Большой Святой Мартин нем. Groß St. Martin
Северный фасад
Страна	Германия
Город	Кёльн
Конфессия	Римо-католическая церковь
Епархия	Архиепархия Кёльна
Архитектурный стиль	Романский
Строительство	1150—1220 годы
Статус	Действующая

Большой Святой Мартин (нем. Groß St. Martin) — католическая церковь в центральном районе города Кёльн Хоймаркт (de: Heumarkt (Köln)) (северная часть старого города (de: Köln-Altstadt-Nord)) (федеральная земля Северный Рейн-Вестфалия). Церковь расположена в квартале, получившем название Martinspförtchen, между площадью Alter Markt (рус. Старый рынок) и Рейнской набережной. Церковь находится в 150 м от кёльнской ратуши и в 350 м от Кёльнского собора.

История

Предыстория

Территория, на которой стоит Большой Святой Мартин, входила в состав древне-римского города Colonia Claudia Ara Agrippinensium – предшественника современного Кёльна. Раскопки 1965-1966 и 1973-1979 годов установили, что место это было застроено ещё в середине I века. Были обнаружены фундаменты стены, окружавшей двор, протянувшийся на 71,5 м с севера на юг и 76 м с запада на восток. Внутри стен находилась несколько заглублённая площадь размерами 55,7×43,8 м и бассейн 34×17,2 м глубиной 1,7 м. Никаких документальных подтверждений о том, что это было за строение, не существует, поэтому одни учёные выдвигают предположения о том, что это было сооружение для спортивных занятий, другие же предполагают, что именно здесь находилось святилище Ара Убориум (de: Ara Ubiorum) . В середине II столетия на этом месте были сооружены товарные склады, для чего северная стена была передвинута, увеличив общую площадь до 7000 м².

Основание аббатства и строительство церкви

Часто утверждают, что бенедиктинское аббатство, посвященное Святому Мартину Турскому, было заложен до X века, но для этого нет никаких документальных оснований. Первые упоминания об этом были приведены только в 1645 году в книге Эдигиуса Гелениуса (de: Aegidius Gelenius) "Восхваляемый город Кёльн" (лат.  De admiranda sacra et civili magnitudine Coloniae...). Существует множество поздних письменных указаний, на то что аббатство существовало здесь уже в предкаролингскую эпоху, но в 1900 году немецко-нидерландский учёный-медиевист Отто Опперманн (de: Otto Oppermann) разоблачил все эти хроники как подложные и фальсифицированны монахом-бенедиктинцем Оливером Легипонтом в 1730 году.
Гарантировано можно считать, что аббатство возникло при архиепископе Кёльна Бруно I, т.е. между 953 и 965 годами. В хрониках, составленных Иоганном Кёлхоффом Младшим (de: Johann Koelhoff der Jüngere) в 1499 году, приводится факт, что кёльнский архиепископ Варин (de: Warin von Köln) перенёс реликвии из Туля в аббатство Святого Мартина в Кёльне. Следовательно в 80-е годы X века аббатство уже существовало.
Также документально подтверждён факт, что архиепископ Эвергер (de: Everger) в 989 году позволил селиться в монастырь шотландским бенедиктинцам. В XI веке архиепископ Пилгрим (de: Pilgrim von Köln) отказал иностранцам в праве селиться в аббатстве, но последний шотландский монах умер только в 1103 году.
В 1150 году во время пожара монастырь сильно пострадал. Поврежденные огнём строения были полностью снесены и на их месте приступили к строительству совершенно новой романской церкви. В 1172 году архиепископ Филипп I фон Хайнсберг (de: Philipp I. von Heinsberg) освятил алтарную часть и средокрестие новой церкви, неф в это время только начинал строиться. До следующего пожара, который случился в 1185 году, восточная стена нефа уже была возведена. Очередное письменное упоминание о строительстве церкви относиться ко времени аббата Симона (1206-1211 годы). В документе говорится о том, что умерший монах Руденгерус завещал на строительство церкви 7 талеров и 30 денариев. Полностью строительство церкви было завершено к 1220 году.

Последующие перестройки

В течение всей последующей истории церковь многократно ремонтировалась и перестраивалась. Так в 1378 году пожар уничтожил крышу церкви в районе средокрестия. В 1434 году во время бури частично разрушилась башня церкви.
При аббатах Якобе фон Вахендорпе (1439–1454 годы) и Адаме Мейере (1454–1499 годы) выделялись большие денежные средства на украшение внутреннего пространства церкви. Между 1450 и 1460 годами шпиль башни был перестроен в готическом стиле. В 1527 году рухнула юго-западная башенка церкви, которая затем долгое время не восстанавливалась.
В 1707 году при аббате Генрихе Обладене внутреннее убранство церкви было переоформлено в барочном стиле, также церковь получила новый большой орган. В конце XVIII века по указанию Фердинанда Франца Валлрафа (de: Ferdinand Franz Wallraf) происходит новое внутренне переоформление церкви, в котором наряду с барокко уже отчётливо было заметно влияние набирающего моду классицизма. К середине XIX века церковь осталась только с двумя восточными башенками.

Секуляризация и реставрация

В 1801 году в ходе медиатизации, проходившей под руководством наполеоновского министра Талейрана было упразднено Кёльнское архиепископство, а 9 июня 1802 году все монастыри Рейнской области были секуляризированы. Бенедиктинский монастырь Святого Мартина был закрыт 21 сентября (на тот момент в монастыре оставался всего 21 монах). Большой Святой Мартин отныне был превращён в обычную приходскую церковь, в которой бывший аббат Феликс Оховен служил простым священником. Бывшие монастырские здания с 1808 года служили жилищем ветеранам французской армии, а с 1822 года ввиду их ветхости начали сноситься. В 1839 году Виктор Гюго во время своего двухдневного посещения Кёльна был свидетелем сноса последних строений монастыря.
В 1843 году город Кёльн принимает решение о финансировании работ по восстановлению Большого Святого Мартина в первоначальном романском стиле по проекту архитектора Генриха Нагелшмидта (de: Heinrich Nagelschmidt). Работы по восстановлению начались только в 1861 году, а завершились 33 года спустя.

Разрушение и восстановление

В годы второй мировой войны во время 262 бомбардировок Кёльна британской авиацией Большой Святой Мартин был практически разрушен. В ночь с 30 на 31 мая 1942 года были полностью разрушены крыши нефа и башня церкви, но уже в начале 1943 года крыша была восстановлена. Во время самой сильной бомбардировки Кёльна 29 июня 1943 года, когда погибли 4377 человек, а также во время ожесточённых октябрьских бомбардировок Большой Святой Мартин практически не пострадал. Однако, во время авианалёта 6 января 1945 стены нефа и средокрестия были разрушены прямым бомбовым попаданием. Из четырёх башенок сохранилась только одна – северо-восточная. Последний большой воздушный налет 2 марта 1945 причинял самые значительные убытки. Когда через 4 дня в Кёльн вошли американские войска, то над разрушенным на 95% городом возвышались только руины башни Большого Святого Мартина.
После войны началась дискуссия на тему нужно ли восстанавливать самый известный, после Кёльнского собора, символ города или же сохранить его руины, как мемориал, подобно берлинской церкви кайзера Вильгельма. После долгих обсуждений, которые проводились с привлечением политиков, художников, историков, архитекторов, в конечном счёте было принято решение о восстановлении церкви. В 1948 году работы по восстановлению Большого Святого Мартина начались под руководством архитектора Герберта Молиса и инженера-строителя Вильгельма Шорна (de: Wilhelm Schorn), с 1961 года работы возглавил архитектор Иоахим Шюрманн (de: Joachim Schürmann). Открыта после реставрации церковь была 13 января 1985 года. Освятил восстановленную церковь архиепископ Кёльна Йозеф Хёффнер. По этому поводу он принёс в дар церкви реликвии Святой Бригитты Шведской, Святого Себастьяна и архиепископа Кёльна Энгельберта I (de: Engelbert I. von Köln).

Сегодняшняя жизнь

С 1985 и до 2008 года Большой Святой Мартин использовался как католическая приходская церковь со службами на испанском, португальском и филиппинском языках..
С 19 апреля 2009 года Большой Святой Мартин вновь, спустя более чем 200 лет, стал церковью бенедиктинского монастыря..

Ссылки

• [www.romanische-kirchen-koeln.de/index.php?id=33 Страница церкви Большой Святой Мартин на сайте «Романские церкви Кёльна»] (нем.)
• [sketchup.google.com/3dwarehouse/details?mid=623d3f7928f031ea3e9ebc56b56d701f&ct=3dbl&hl=ru 3D-модель церкви Большой Святой Мартин]
• [worldwidepanorama.org/worldwidepanorama/wwp1204/html/ChrisWitzani-508.html 360°-панорама интерьера церкви Большой Святой Мартин]
• [en.structurae.de/structures/data/index.cfm?ID=s0012772 Страница церкви Большой Святой Мартин на] [en.structurae.de International Database and Gallery of Structures] (англ.)
• [www.koeln-altstadt.de/kultur/romanischekirchen/grossstmartin/index.html Страница церкви Большой Святой Мартин на сайте "Старый город Кёльна"] (нем.)

Отрывок, характеризующий Большой Святой Мартин

– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…