Большой Бостонский тоннель

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Большой бостонский тоннель»)
Перейти к: навигация, поиск

Большой бостонский тоннель (англ. Central Artery/Third Harbor Tunnel Project; неоф. англ. Big Dig — Большая траншея) — 8-полосная магистраль, самый дорогой проект в истории строительства США. Бюджет более 14,6 млрд долларов. Издержки и расходы составляли 3 млн долларов в день. Использовано более 150 кранов. Участвовало более 5000 человек. Каждый день вывозили 1200 грузовиков грунта. После строительства улучшилась экологическая обстановка в городе и уровень угарного газа снизился на 12 %. При строительстве ни одного дома не разрушено.

В тоннеле не может работать сотовая связь из-за того, что эпоксидная смола, которой соединяются стенки туннеля, не может выдержать дополнительного веса базовых станций[1].





Строительство

В середине XX века для решения сложной транспортной проблемы города была построена автострада — главная артерия города. Было выселено много людей, а их дома снесены. Место под автострадой так и осталось незадействованным. Город страдал от загрязнения воздуха.

После 16 лет ожидания финансирования от Конгресса, строительство началось. 2,6 млрд долларов — первоначальный бюджет.

1-я часть строительства была закончена с открытием 15 декабря 1995 г. тоннеля Теда Вильямса.

Его нужно было соединить с трассой I-90. Но строительство было осложнено теснотой: с одной стороны завод «Жилетт», а с другой почтовая служба США.

Далее нужно проложить тоннель под проливом. Ситуация осложняется тем, что под проливом в 8 метрах под водой проходит красная ветка очень старого метро. Движение поездов нельзя было останавливать. Решено проложить тоннель под проливом и в 1,5 метров над метро. При малейшей неосторожности Атлантический океан может затопить метрополитен.

Далее пришлось строить тоннель под рельсами, ведущими к вокзалу. На этот раз проблемой было то, что 70 % Бостона построено на насыпной смеси кирпича, древесины и пр. Ниже проходит слой разнообразной почвы (помимо глины были и другие почвы).

Инженеры заморозили почву, так как никакие другие меры укрепления грунта не подходили. В 5 метрах под землёй под рельсами был сделан тоннель.

Далее надо было проложить трассу через центр города до соединения с 90 магистралью.

Тоннель будет продолжаться над тем местом, где находится автострада (где высокий уровень грунтовых вод), которую он заменит. Инженеры подняли 550 тыс. тонн железа и металла с помощью домкратов, расположенных дальше от дороги, построили тоннель и уже только после этого разобрали автостраду, движение по которой не прекращалось.

В рамках этого проекта был также построен самый широкий 10-полосный вантовый мост в мире.

Источники

Напишите отзыв о статье "Большой Бостонский тоннель"

Примечания

  1. [helpix.ru/news/200710/091810/ Смола против связи в тоннеле — Мир мобильных новостей — Helpix]

Ссылки

  • [nationalgeographic.ru/watch/program_details.aspx?id_program=178 Суперсооружения: Большой бостонский тоннель] (недоступная ссылка с 08-09-2013 (3855 дней))

Отрывок, характеризующий Большой Бостонский тоннель

– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?