Большой дворец (Константинополь)
Большой или Святой дворец в Константинополе (греч. Μέγα Παλάτιον) оставался главной резиденцией византийских императоров на протяжении восьмисот лет, с 330 по 1081 гг. Он был заложен Константином Великим между Ипподромом и Святой Софией, перестроен Юстинианом и расширен Феофилом. Детей императора, рождённых в Порфирном зале дворца, называли порфирородными.
Содержание
Дворец при Юстиниане
К сооружению дворцового комплекса Юстиниан приступил вскоре после восстания Ника, в ходе которого при пожаре пострадала значительная часть построек старых императорских палат Константина. Центральной частью священных палат являлась большая площадь — Августеон, простиравшаяся от храма святой Софии до дворца. С четырёх сторон площадь окружали постройки — храм св. Софии на севере, Термы Зевксиппа и Ипподром на юго-западе, на востоке Сенат и Магнаврский дворец, и на юге императорская резиденция.
После пожара Августеон был расширен и украшен белыми портиками, поддерживаемыми двумя рядами колонн, земля была выстлана мрамором. На площади неподалёку от Золотой колонны, от которой расходились дороги империи, была возведена бронзовая колонна, увенчанная конной статуей Юстиниана. Прокопий пишет, что император был представлен с лицом, обращённым к востоку, с державой в левой ладони и протянутой правой рукой, «дабы повелевать варварам». Император был облачён в доспехи, в которых обычно изображался Ахилл[1]. 
Перед зданием Сената был выстроен портик с шестью беломраморными колоннами, украшенный статуями. В термах Зевксиппа, где Константин собрал коллекцию античных статуй, Юстиниан приказал восстановить разноцветные мраморные орнаменты, пострадавшие в пожаре. Императорская резиденция была отстроена заново с пышностью, которую, по словам Прокопия, невозможно передать словами. С юго-западной стороны под портиками находились железные двери, которые вели в сени, называемые Халкой. Войдя в двери, посетители проходили полукруглым двором в большую залу с куполом, который Юстиниан вторично перестроил в 558 году. Пол был сделан из цветного мрамора, окаймляющего большую круглую плиту из порфира. Панели стен тоже были из цветного мрамора. По верху располагались большие мозаичные полотна, изображавшие Юстиниана и Феодору в праздничных одеждах в окружении сенаторов, сцены вандальской и итальянской войн, триумф Велисария, представляющего побеждённых королей императору.
Двустворчатая бронзовая дверь вела из ротонды Халки в караульные помещения, называемые портиками схолариев, протекторов и кандидатов. Это были обширные залы, служившие помещениями для дворцовой стражи, и, кроме того, они включали парадные комнаты, в одной из которых находился под куполом большой серебряный крест. Наконец, посредством широкой аллеи, окаймленной колоннами и прорезающей квартал гвардейцев, попадали в сам дворец, где прежде всего вступали в большой Консисторион. Это был тронный зал, в который с трёх сторон вели двери из слоновой кости, задрапированные шелковыми занавесями. Стены были украшены драгоценными металлами, пол убран коврами. В глубине залы на трехступенчатом возвышениями между двумя статуями Виктории с распущенными крыльями находился трон, покрытый золотом и драгоценными камнями. Над троном возвышался золотой купол, поддерживаемый четырьмя колоннами. Позади трона три бронзовые двери открывались на лестницы, которые вели во внутренние покои.
Приём в Консисторионе проводился в дни больших праздников, при назначении высших сановников и встрече иностранных послов. Рядом с Консисторионом находился большой Триклиниум или Триклиниум девятнадцати лож. Это был большой роскошно убранный зал, в котором устраивались пиры в честь иностранных послов или высоких сановников, также в Триклиниуме проводились некоторые церемонии, как то коронование императрицы, прощание с покойным императором. Рядом находилась церковь Спасителя служившая во времена Юстиниана дворцовой церковью. Весь описанный комплекс был одноэтажным и назывался Халкеи, все строения которой фасадами были направлены в сторону Августеона. Позади апартаментов Халкеи возвышался большой дворец Дафна. Комплекс Халкеи связывали с дворцом множество аллей, дворов и галерей.
Вход во дворец находился против юго-восточных ворот ипподрома. Дворец был двухэтажным и имел два крыла, которые окружали большой двор, часть которого занимал личный манеж императора. Первый этаж строений занимали придворные службы. На втором этаже находились личные покои императора, в том числе самые роскошные залы палат. Это были три залы — «триклиниум Августеос», «восьмиугольная гостиная» и «коитон Дафны». Залы дополнялись широкой террасой с которой открывался вид на море. Терраса являлась частью галереи Дафны, в которой находилась статую нимфы, которую привез Константин из Рима. С другой стороны находилась галерея, соединявшая церковь Св. Стефана, Дафну с ложей императора на ипподроме «Кафизмой», которая представляла собой дворец, где позади ложи находились комнаты для приёмов и отдыха. В этой части Палат, как и в Халкеи находились только приемные и служебные помещения. Для жилья использовались два дворца находившиеся между Дафной и морем — «Хризотриклиниум» и «Трикон». Описания их убранства не сохранилось.
Комплекс священных палат дополнял уединённый «триклиниум Магнавара», отреставрированный Юстинианом с большим великолепием. Ко дворцу были пристроены галереи, соединившие его со Св. Софией. Таким образом, император мог, не покидая своего дома, перейти из ипподрома в церковь. В завершение всего, Юстиниан включил в расширенный комплекс дворцовых построек свой старый дом, в котором жил до воцарения[2]. 
В последующие эпохи
К XI веку дворцовый комплекс включал в себя множество построек разных эпох, разбросанных по площади в 20 тыс. кв. футов. Императоры династии Комнинов оставили его ради Влахернского дворца, а во время Палеологов он и вовсе пришёл в запустение. Последним его обитателем был латинский император Балдуин II, который из-за нужды был вынужден демонтировать и продать свинцовую кровлю дворца.
Все дворцовые сооружения были постепенно снесены после падения Константинополя в 1453 году. Величественная и богато убранная дворцовая церковь была приспособлена под пороховой склад, который взлетел на воздух в 1490 году. В несколько лучшем состоянии дошёл до нашего времени расположенный к югу Буколеонский дворец.
В начале XX века при пожаре были обнаружено несколько фрагментов Большого императорского дворца — тюремные камеры, захоронения и залы с мозаичным полом IV—V веков. В ходе последующих раскопок была вскрыта четверть его территории. Обнаруженные мозаики были перенесены в специально учреждённый музей мозаик (англ.).
Мозаики времён Юстиниана
- Byzantinischer Mosaizist des 5. Jahrhunderts 001.jpg
- Byzantinischer Mosaizist des 5. Jahrhunderts 002.jpg
- Istanbull - palasset - 13.jpg
- Mosaic from imperial palace.JPG
Напишите отзыв о статье "Большой дворец (Константинополь)"
Примечания
- ↑ Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках: Арктос; Москва; 1996, ISBN 5-85551-143-X
- ↑ Ш. Диль. Юстиниан и Византийская цивилизация в VI веке. СПб., Типография Альтшулера, 1908 г. Книга 1, гл. 3, с. 76-89.
Ссылки
- [www.byzantium1200.com/greatpalace.html Byzantium 1200 | Большой дворец] Компьютерная реконструкция
- [www.byzantium1200.com/chalke.html Byzantium 1200 | Халка] Ворота Большого дворца
- [www2.arch.uiuc.edu/research/rgouster/greatpalace/greatpalace1.html Раскопки Большого дворца (с фотографиями)]
- [www.arkitera.com/forum/showthread.php?t=8072&goto=nextoldest Большой дворец и Ипподром] на проекте Arkitera
- [www.emporis.com/en/wm/ci/sh/?txt=istanbul%3Athe+great+palace Большой дворец] на проекте Emporis
| ||||||
Координаты: 41°00′21″ с. ш. 28°58′38″ в. д. / 41.00583° с. ш. 28.97722° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.00583&mlon=28.97722&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Большой дворец (Константинополь)
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
