Большой дом

Административное здание
Здание ОГПУ — НКВД-МГБ — ГУВД-КГБ — ФСБ «Большой дом»
Страна	Россия
Санкт-Петербург	Литейный проспект, дом № 4
Координаты	59°56′55″ с. ш. 30°20′57″ в. д.59.948521° с. ш. 30.349302° в. д. / 59.948521; 30.349302
Архитектурный стиль	конструктивизм
Строительство	1931—1932 годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7810552000

Большой дом — неофициальное название административного здания в Санкт-Петербурге на Литейном проспекте, в котором находится управление Федеральной службы безопасности по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.

История

В 1931—1932 годах на месте сожжённого в 1917 г. здания Окружного суда (здание Старого Арсенала — В. И. Баженова) на Литейном проспекте (проспекте Володарского) № 4 в квартале между улицами Шпалерной (ул. Воинова) и Захарьевской (ул. Каляева), по инициативе С. М. Кирова было выстроено административное здание, предназначенное для ОГПУ-НКВД. Заложенное в 1931 году, оно было открыто 7 ноября 1932 года (проект архитекторов А. И. Гегелло, А. А. Оля, Н. А. Троцкого с участием Н. Е. Лансере, Ю. В. Щуко, А. Н. Душкина и др.).

В комплекс зданий, принадлежавших ОГПУ-НКВД, входят также «Дом пропусков» на Литейном проспекте 6, построенный И. Ф. Безпаловым в 1930-е гг. на месте Сергиевской Всей Артиллерии церкви, и старое здание царской тюрьмы — Дом предварительного заключения (ДПЗ) — знаменитая «Шпалерка», расположенной на участке № 25 по Шпалерной улице. Её аббревиатура известна расшифровкой «Домой Пойти Забудь» и «Шпалерными тройками» — внесудебными органами из трёх человек, назначенными от НКВД, ВКП(б) и прокуратуры.

Архитектура здания

Отделка и качество работ интерьеров и фасадов отличают этот памятник советской архитектуры от других зданий Ленинграда 1930-х годов. Решенный в монументальных формах конструктивизма и выходящий сразу на три городские магистрали, он занял ведущее положение в окружающей архитектурной среде и давно стал доминантой Литейного проспекта. Объемное и плановое решение здания является примером поисков нового пути развития архитектуры в начале 1930-х годов. Один из авторов проекта, архитектор Н. А. Троцкий, считал, что это здание — «один из первых памятников нового направления, основанного на классических формах».

Внешняя архитектура здания проста и монументальна. Оно имеет симметричную объемно-пространственную структуру и лаконичный силуэт. Главный мотив центрального фасада состоит из чередующихся высоких пилонов и окон. Их подчеркнуто вертикальный ритм сочетается с горизонтальным несколько утяжеленным первым этажом, облицованным красным гранитом. Выразительны вертикальные объемы, угловые башни, контрастирующие своей остекленной поверхностью с центральной и боковыми частями. В то же время они спаяны в единую уравновешенную архитектурную композицию.

Главный фасад здания с парадным вестибюлем выходит на Литейный проспект. Архитектурно-пространственное решение вестибюля в уменьшенном объеме повторяется на всех остальных восьми этажах. На каждом этаже имеется небольшой холл с двумя круглыми столбами, облицованными искусственным мрамором черного цвета, который удачно сочетается с цветом стен, облицованных также искусственным мрамором светло-серого цвета с темными прожилками. Длинные коридоры освещаются с торцов и лестничных клеток. Вдоль коридоров по обеим сторонам расположены кабинеты, отделанные дубом. Мебель и архитектурное решение интерьеров составляют единый ансамбль.

В состав помещений здания входят зал заседаний, столовая, спортивный зал, библиотека и др. Наиболее интересно решен «Актовый» зал заседаний. Расположенный на седьмом этаже, он охватывает по высоте два этажа. Его архитектурное решение просто и торжественно. Пространство прямоугольного в плане зала с балконом перекрыто ребристым железобетонным потолком. Стены облицованы искусственным мрамором розового цвета разной степени интенсивности. Ограждение балкона выполнено из серого мрамора. Ритм отделки зала построен на чередовании вертикальных боковых простенков с оконными проемами, идущими от пола до потолка. Этот прием подчеркивается врезанными в простенки узкими вертикальными полосками из матового стекла, за которыми скрыто освещение. Две горизонтальные полосы встроенного освещения пересекают потолок по всей его длине. На стене, за эстрадой, находится барельефный профиль В. И. Ленина, выполненный в 1932 году из белого цемента, окрашенного в желтоватый тон. Автор барельефа — скульптор Т. Кспинов.

С 2001 года Большой дом включён в перечень объектов исторического и культурного наследия общероссийского значения в Петербурге.

Легенды и фольклор

• Согласно одной из легенд, «Большой дом» под землей имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ:

— Какой самый высокий дом в Ленинграде?

— Большой дом на Литейном. Из его подвалов виден Магадан.

• Известно, что за все время блокады в дом на Литейном не попала ни одна бомба. По утверждению Н. А. Синдаловского, существовала легенда, что на верхнем этаже «Большого дома» якобы содержались пленные немецкие офицеры, и немецкие лётчики, зная об этом живом щите, устроенном чекистами, щадили здание.
• На улице Шпалерной

Стоит волшебный дом:

Войдёшь в тот дом ребёнком,

А выйдешь — стариком.

• В честь данного Большого дома все здания управления ФСБ России, в том числе и Лубянке в народе также называют «Большими домами».
• В ночь с 13 на 14 июня 2010 года на Литейном мосту состоялась художественная акция арт-группы «Война». Акция заключалась в изображении фаллоса на дорожном полотне разводной части моста таким образом, что после развода моста 65-метровый рисунок поднялся напротив «Большого дома».

См. также

• Дом предварительного заключения на Шпалерной улице

Литература

• Памятники архитектуры Ленинграда. — Л.: Стройиздат, 1976.

Отрывок, характеризующий Большой дом

Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».