Большой флот

Большой флот — собирательное название программ строительства Военно-Морского Флота СССР в 1938—1955 годах, целью которых было создание мощного океанского флота. Ядро «Большого флота» должны были составлять крупные боевые корабли, превосходившие или равные по своим боевым и эксплуатационным качествам аналогичные корабли иностранных флотов. Крупнейшими кораблестроительными программами этого периода стали «Десятилетний план строительства кораблей ВМФ» (1938—1947 годы) и «Десятилетняя программа военного кораблестроения на 1946—1955 годы».

Предыстория

Первые программы военного кораблестроения РКВМФ (1926 и 1929 годов) были ориентированы на замену устаревших балтийских и черноморских подводных лодок девятнадцатью большими и четырьмя малыми подводными лодками, достройку трёх эскадренных миноносцев типа «Новик», модернизацию четырёх линейных кораблей, постройку незначительного числа лёгких сторожевых судов, 68 торпедных катеров и монитора с 356-мм орудиями. Однако даже они не были полностью выполнены: за 1929—1932 год вступили в строй семь подводных лодок типа «Декабрист», восемь сторожевых кораблей типа «Ураган» и 59 торпедных катеров типа «Ш-4», модернизированы всего два линейных корабля.

Идея строительства «Большого советского флота» впервые появилась не позднее 1930 года, сторонником её был И. В. Сталин.

Впервые о существовании планов по строительству линкоров для Советского Военно-Морского Флота упомянул на заседании Комиссии обороны при СНК СССР 11 июля 1931 года И. В. Сталин: «Начать постройку большого флота надо с малых кораблей. Не исключено, что через пять лет мы будем строить линкоры». В последующие несколько лет темы по новым линкорам неизменно вычёркивались из планов Научного института военного кораблестроения, так как в «Программе военного судостроения на вторую пятилетку (1933—1938)», основанной на теоретических взглядах сторонников «Малого флота» (А. П. Александрова, И. М. Лудри, К. И. Душенова и др.), роль главной ударной силы будущих советских флотов отводилась подводным лодкам и морской авиации берегового базирования. Тем не менее, с молчаливого одобрения Управления Морских Сил РККА, а в дальнейшем (в 1934—1935 годах) при его откровенном поощрении в Центральном конструкторском бюро спецсудостроения № 1 (ЦКБС-1) были начаты проектные проработки тяжёлых артиллерийских кораблей, первоначально промежуточных между линкором и тяжёлым крейсером (проект большого крейсера Х с водоизмещением 16 500 т и 240-мм артиллерией).

В первой половине 1930-х годов в мире начался новый этап гонки морских вооружений. В 1932—1935 годах во Франции были заложены 2 линкора типа «Дюнкерк» стандартным водоизмещением 26 500 т (2×4 330-мм орудий главного калибра), в Германии — два линкора типа «Шарнхорст» стандартным водоизмещением 32 000 т (3×3 283-мм орудий ГК), в Италии — 2 линкора типа «Литторио» стандартным водоизмещением 40 000 т (3×3 381-мм орудий ГК). Начиналась подготовка к строительству линкоров с артиллерией калибра 356 мм в Великобритании и с артиллерией калибра 406 мм в США и Японии.

В этот период большинство зарубежных военно-морских специалистов считало линкоры практически абсолютным оружием в войне на море. Так в 1935 году морской министр Франции Пьетри заявлял:

Среди авторитетных представителей флота ни один голос не поднимется против линкоров; они постоянно переживали изобретения, которые, как казалось, должны были заставить их исчезнуть. Пытаться обойтись без линкоров при нынешних обстоятельствах — это то же, что пытаться обойтись без пехоты в войне на суше.

Перспектива качественного обновления иностранных флотов привела к возникновению обоснованных сомнений в успешном решении морскими Силами РККА тех скромных задач, которые им были поставлены «Программой военного судостроения на вторую пятилетку». Кроме этого, необходимость развёртывания крупного советского военно-морского строительства обуславливалась и внутренними обстоятельствами. Уже в 1934 году И. В. Сталин, учитывая возросшую мощь промышленности и её достижения в строительстве танков и самолётов, а также находясь под впечатлением от личного знакомства с проблемами морской обороны в период своей поездки по Беломоро-Балтийскому каналу (1933), посчитал необходимым начать развёртывание крупномасштабного кораблестроения и создание новых кораблей всех классов.

В 1935 году в Военно-морской академии им. К. Е. Ворошилова были выполнены тактическое обоснование и расчёты «крупного артиллерийского корабля» стандартным водоизмещением в пределах 26 000 т и вооружённого 305-мм орудиями. Корабль, разработка которого была доведена до уровня предэскизного проекта, фактически являлся быстроходным линкором умеренного размера, наподобие германского «Шарнхорста» и французского «Дюнкерка». Другими важными разработками флота и промышленности были тяжёлые крейсера типа «Х», предназначенные для борьбы с «вашингтонскими крейсерами», «вашингтонский крейсер» водоизмещением 10 000 т со 180-мм артиллерией, гибридный крейсер-авиаматка и мощные линкоры с артиллерией калибра 400—450 мм.

Состав будущего «большого» Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота одновременно прорабатывался в УВМС и в Генеральном штабе РККА, возглавляемом одним из сторонников крупных кораблей маршалом Советского Союза А. И. Егоровым. Исходя из значения морских театров, новых оперативных задач и состава флотом наиболее вероятных противников СССР (Великобритания, Германия, Италия, Япония), в январе 1936 года УВМС был разработан один из первых проектов для перспективного состава флота. Он предусматривал строительство для всех четырёх флотов 676 боевых кораблей основных классов (в том числе двух малых авианосцев) общим стандартным водоизмещением 1,727 млн т. По проекту Генерального штаба общий тоннаж кораблей должен был составить 1,868 млн т, в числе боевых кораблей предусматривалось наличие шести авианосцев, четыре из которых должны были войти в состав Тихоокеанского флота. В обоих проектах линейные корабли должны были стать главной силой будущих советских флотов.

Тем не менее, высшие руководители страны и командование флота понимали, что реализация новых планов кораблестроения будет зависеть не только от размеров финансирования и планов выделяемых ресурсов (рабочая сила, электроэнергия, топливо, металл), но также и от стабильной работы конструкторских бюро и судостроительных заводов (последние во многом не могли обходиться без иностранной технической помощи). Так, несмотря на отчётное «выполнение» планов строительства кораблей и подводных лодок, фактическое положение дел в военном судостроении было неблагополучным. В число построенных включались корабли, ещё не окончившие официальных испытаний, а корабли, которые не успели заложить, закладывались позднее в счёт текущей пятилетки. Кроме этого, качество проектов кораблей оставляло желать много лучшего. В целом планы строительства подводных лодок выполнялись менее чем на 50 %. Подобное положение дел объективно складывалось из-за недостаточного уровня подготовки как инженеров-конструкторов, так и командиров флота, нарушения преемственности в проектировании и строительстве кораблей, низкой технологической дисциплины в конструкторских бюро и на заводах, нехватки рабочих соответствующей квалификации.

Большая кораблестроительная программа

Программа «крупного морского судостроения» (1936)

Разработка программы «крупного морского судостроения»

В основу перспективного планирования состава РКВМФ весной 1936 года были положены соображения о необходимости пропорционального развития трёх крупных самостоятельных флотов на Балтийском, Тихоокеанском и Черноморском театрах и меньшего по составу, но также достаточно эффективного флота на Севере. Главной задачей флота по-прежнему оставалась надёжная оборона побережья и внутренних вод СССР от вторжения с моря. Отличием новой программы от старой (1933 года) было то, что лёгкие ударные силы флота предполагалось поддерживать полноценным линейным флотом.

Новая кораблестроительная программа разрабатывалась в обстановке строгой секретности и без привлечения достаточно высококвалифицированных экспертов — теоретиков в области военно-морского строительства, так как многие из них, в том числе такой крупный авторитет как М. А. Петров, уже были изгнаны из РКВМФ. К обстоятельному коллегиальному обсуждению вариантов программы не привлекались старшие флагманы соединений и объединений. И. В. Сталин провёл короткую встречу с руководством УВМС и командующими флотами, на которой задал вопросы: «Какие корабли и с каким вооружением надо строить? С каким противником скорее всего придётся встречаться этим кораблям в боевой обстановке?». По свидетельству Л. М. Галлера, командующие флотами единодушно высказались за строительство подводных лодок, а их мнения по строительству надводных кораблей разделились. Командующий Тихоокеанским флотом флагман флота 1 ранга М. В. Викторов выступал за постройку крупных кораблей, а командующий Черноморским флотом флагман флота 2 ранга И. К. Кожанов высказывался за строительство наряду с крейсерами и эсминцами как можно большего количества торпедных катеров. Отпуская флагманов с встречи, Сталин заметил: «Вы сами ещё не знаете, что вам нужно».

В полном объёме новой кораблестроительной программой занимались только В. М. Орлов и И. М. Лудри, а последнее слово оставалось за И. В. Сталиным. По мнению В. Ю. Грибовского Сталин недооценивал роль авианосцев, также, В. Ю. Грибовский полагал, что Орлову и Лудри оказались не по силам разработка и обоснование программы, поскольку в неё не включили и такой важный «противовес вашингтонским крейсерам», как тяжёлый крейсер с 254-мм артиллерией, хотя такой корабль в 1935—1936 годах уже находился на стадии проектирования.

Руководство Морских Сил стремилось избежать дискуссий по спорным вопросам, а иногда и отказывалось выслушивать советы специалистов. Решением В. М. Орлова по вопросу о проектировании линкоров (от 15 июля 1936 года) в частности говорилось: «Консультации промышленности профессорами военно-морской академии им. Ворошилова прекратить».

Состав программы «крупного морского судостроения»

Перспективную программу развития флота В. М. Орлов представил на обсуждение в Политбюро ЦК ВКП(б) и в Совет Труда и Обороны СССР. После обсуждения программа была утверждена закрытым постановлением советского правительства 26 июня 1936 года. С учётом крейсеров, лидеров, эсминцев и подводных лодок, построенных и строившихся по планам первой и второй пятилеток, Программа «крупного морского судостроения» 1936 года предусматривало создание флота из 533 боевых кораблей основных классов общим стандартным водоизмещением около 1 млн 307,3 тыс. т. В общей сложности для четырёх флотов должны были быть построены: восемь «больших» линкоров типа «А», шестнадцать «малых» линкоров типа «Б», двадцать лёгких крейсеров, семнадцать лидеров эскадренных миноносцев, 128 эскадренных миноносцев, 90 больших, 164 средних и 90 малых подводных лодок. Наибольшее пополнение должны были получить Тихоокеанский и Балтийский флоты — по 415,1 и 400 тысяч тонн, или 232 и 137 кораблей основных классов соответственно. Черноморский флот должны были пополнить 98 кораблей основных классов тоннажем 352,6 тысяч тонн. Наименьшим количеством кораблей основных классов (66 ед.) должен был пополниться Северный флот.

53,2 % от общего тоннажа флота составляли линейные корабли, 18,3 % — подводные лодки, 17,2 % — лидеры и эсминцы, 11,2 % тоннажа приходилось на крейсеры. Грандиозный план строительства флота предполагалось завершить в десятилетний срок.

Постановление Совета Труда и Обороны «О программе крупного морского судостроения»

16 июля 1936 года в развитие плана, представленного В. М. Орловым, Совет Труда и Обороны (СТО) при СНК СССР принял постановление «О программе крупного морского судостроения», поставившее Наркомату тяжёлой промышленности задачи и конкретизировавшее сроки выполнения программы на ближайшие два года. Согласно постановлению СТО в 1937—1938 годах планировалось начать строительство восьми линкоров (семь в Ленинграде в 1937 году, один в Николаеве в 1938, из них четыре типа «А» и четыре типа «Б»), восьми лёгких крейсеров, восьми лидеров эскадренных миноносцев, 114 эскадренных миноносцев, 123 подводных лодок. Сдача флоту восьми первых линкоров была запланирована на 1941 год. «В целях избежания лишнего разнообразия в строящихся кораблях» постановлением рекомендовалось в ближайшие два года обеспечить однотипность линкоров (в рамках двух проектов — «А» и «Б»), новые лёгкие крейсера строить по типу «Кирова», лидеры — по проекту завода «Орландо» (проект 20И), эскадренные миноносцы — по проекту 7, а подводные лодки — по образцу XIV, IX и XII серий; Главморпрому также предписывалось при разработке проектов кораблей «стремиться к наибольшему использованию оправдавших себя конструкций и унификации конструкций и механизмов».

Подготовка к реализации программы «крупного морского судостроения» 1936 года

Программа «крупного морского судостроения» в случае выполнения должна была вывести СССР в число ведущих морских держав мира: на момент её утверждения флоты США и Великобритании насчитывали по 15 линкоров, Японии — девять, Франции — шесть и Италии — четыре, не считая кораблей находившихся в постройке. Военно-Морской Флот СССР уже к 1942 году должен был иметь 11 линкоров, в том числе восемь новых проектов, а к 1947 году — 24 линкора только новейших проектов. В то же время эти значительные морские силы распределялись почти равномерно между тремя изолированными и удалёнными друг от друга морскими театрами: по восемь линкоров предназначалось для Балтики и Чёрного моря — закрытых бассейнов, где флоты СССР могли быть заблокированы в случае войны с коалицией морских держав, шесть линкоров типа «Б» должны были противостоять японскому линейному флоту, два линкора этого же типа предназначались для Северного флота.

По мнению Грибовского В. Ю., в программе была «явная несбалансированность будущих флотов в тактическом отношении». Количественное соотношение между линкорами, крейсерами и эскадренными миноносцами было запланировано на уровне начала XX века и в условиях прогресса подводных сил и авиации не обеспечивало боевой устойчивости и эффективности применения крупных кораблей, роль авианосцев игнорировалась. Вместе с тем на должном уровне в программе оценивалась роль подводных лодок.

Программа «крупного морского судостроения» обладала ещё одной важной особенностью, проявившейся в оптимизме высшего советского руководства и командования флота в отношении количества и сроков создания кораблей будущего флота. И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, В. М. Орлов, И. М. Лудри и Р. А. Муклевич считали, что энтузиазма и творчества масс, умноженных на достижения индустриализации и рациональное планирование, более чем достаточно для успешной реализации программы кораблестроения, поскольку большие усилия и выделенные плановым порядком значительные количества материалов, внутренних финансов и валюты уже принесли успех в строительстве танков и самолётов. Уровень промышленного производства действительно позволял вести масштабное кораблестроение: в 1936 году в СССР было выплавлено 16,4 млн т стали, добыто 27,43 млн т нефти и выработано 32,84 млрд кВт×ч электроэнергии.

В созданный в конце 1936 года Народный комиссариат оборонной промышленности во главе с М. М. Кагановичем был включён Главморпром, ставший 2-м Главным управлением этого наркомата во главе с заместителем наркома флагманом флота 1 ранга В. М. Орловым. 28 июня 1937 года В. М. Орловым и Р. А. Муклевичем было подписано специальное Протокольное соглашение о выполнении плана работ на 1937 год. Согласно нему общий объём нового военного кораблестроения определялся «небывалой ранее суммой» 930 млн рублей при общих расходах на оборону 20,1 млрд рублей (на 1937 год). К 10 апреля 1937 года был подготовлен разработанный 2-м Государственным проектным институтом по заданию Р. А. Муклевича «Организационный план морской судостроительной промышленности на 1937—1943 гг.».

В самом начале выполнения программы возникли значительные трудности, наиболее значительными из которых были проблемы проектирования линкоров типа «А», водоизмещение которых при высоких требованиях Управления ВМС РККА к вооружению и защите не укладывалось в рамки заданных 35 000 т. В мае 1937 года руководители флота и промышленности пришли к согласию в вопросе необходимости увеличения размерений линкора типа «А» для создания полноценного корабля класса «линейный корабль».

«Большой террор» и его влияние на реализацию кораблестроительной программы

Массовые репрессии на флоте и в судостроении были начаты летом 1937 года, когда на совещании руководящих работников НКВД нарком внутренних дел Н. И. Ежов заявил, что, по мнению Сталина, «военно-фашистский заговор имеет ответвления и в руководстве Военно-Морских сил». Эта установка стала сигналом к широким арестам и последующему уничтожению видных флотских начальников, включая наркомов ВМФ и командующих флотами, и талантливых кораблестроителей. В результате террора с июля 1937 по март 1939 года высшее командование Военно-Морского Флота сменялось пять раз.

Для компрометации фабриковались стандартные надуманные дела «вредителей и заговорщиков», членов «контрреволюционных организаций антисоветского военно-фашистского заговора, участники которого ставили целью при помощи интервенции со стороны Германии и Англии свергнуть советскую власть и восстановить капитализм в СССР» и. т. п. Угрозами и пытками от обвиняемых получали нужные признания, от которых многие впоследствии отказались.

За время террора были арестованы видные руководители центральных органов флота: В. И. Зоф, Э. С. Панцержанский, А. К. Векман и др. Волна политических репрессий коснулась многих десятков талантливых советских учёных, конструкторов и организаторов советского судостроения. Среди них Н. В. Алякринский, А. Н. Асафов, С. А. Базилевский, В. И. Бекаури, В. Л. Бжезинский, С. Б. Волынский, П. Г. Гойнкис, Ф. И. Дормидонтов, Л. Х. Казин, А. С. Кассациер, К. Н. Коршунов, Г. Е. Липелис, Б. М. Малинин, В. А. Никитин, Э. Э. Папмель, В. Н. Перегудов, В. Ф. Попов, Н. И. Разин, В. П. Римский-Корсаков, А. В. Сперанский и другие.

Обстановку страха, подозрений и накала репрессий часто нагнетали отдельные деятели флота и судостроения. Например, прибывший в 1938 году на Тихоокеанский флот нарком ВМФ П. А. Смирнов своей главной задачей объявил «почистить флот от врагов народа». Заместитель наркома И. С. Исаков докладывал В. М. Молотову: «Имеет место неправильный набор людей на ответственные должности уполномоченных военпредов, среди которых оказываются враги народа… проведена тщательная проверка и очистка контрольно-приёмного аппарата от врагов или сомнительных элементов» и т. п. Не поднимали голоса против репрессий и руководители судостроения, подтверждая свою приверженность сталинскому курсу на крупное судостроение: нарком судостроительной промышленности И. Ф. Тевосян в своём выступлении на XVIII съезде партии говорил: «Враги народа — агенты фашизма Тухачевский, Орлов и Муклевич и прочая мерзость — старались доказать, что нам не нужен мощный надводный флот». Общей атмосфере тоталитарного государства с его беззаконием и дефицитом гуманизма поддавались в то время и яркие положительные личности. Результатом этой борьбы с «вредителями», «врагами» и «сомнительными элементами» стала потеря многих ценных флотских специалистов и военных инженеров.

Влияние Гражданской войны в Испании на советское кораблестроение

Начиная с осени 1936 года СССР оказывал военную помощь испанскому республиканскому правительству в гражданской войне со сторонниками генерала Франко (франкистами). Для наблюдения за развитием событий нейтральные Великобритания и Франция посылали к берегам Пиренейского полуострова свои боевые корабли, германские и итальянские корабли находились в испанских водах с другой целью — для прикрытия перевозок сухопутных войск и вооружения, а также обеспечения разведкой флота франкистов, ведущего активные блокадные действия и перехват транспортов с военными грузами из СССР. С помощью итальянских морских сил флот франкистов в 1936—1937 годах 86 раз нападал на советские суда, потопив при этом три советских транспорта («Комсомол», «Благоев», «Тимирязев») и захватив вместе с экипажами четыре других.

Посылать собственные корабли для поддержки республиканских сил советский ВМФ не мог, и не только по политическим причинам. Кораблей в советском флоте было мало, а в случае открытого военного выступления Германии и особенно Италии, их могли легко уничтожить. Из линейных кораблей в составе РКВМФ имелось только три тихоходных линкора типа «Марат», боевая устойчивость которых при имевшихся трудностях обеспечения ПВО и ПЛО вызывала сомнения. Находившиеся в составе флота крейсера (типа «Светлана») и эскадренные миноносцы (из серии «новиков») выглядели откровенно слабыми и устаревшими на фоне новых кораблей германского и итальянского флотов. В итоге, со второй половины 1937 года советское правительство было вынуждено прекратить регулярные рейсы своих транспортов в Испанию, а основной поток идущих грузов отправлять через Францию.

План строительства боевых кораблей Морских Сил РККА (1937)

13/15 августа 1937 года советским правительством было издано постановление о переработке кораблестроительной программы 1936 года, создатели которой (В. М. Орлов, Р. А. Муклевич и др.) уже находились в тюрьмах НКВД. Анализ событий в Испании был учтён М. В. Викторовым и Л. М. Галлером при разработке нового варианта «Плана строительства боевых кораблей Морских Сил РККА».

Новый план кораблестроения был представлен И. В. Сталину и председателю СНК В. М. Молотову в сентябре 1937 года в форме подробного доклада наркома обороны К. Е. Ворошилова. План предусматривал создание мощных флотов на Тихом океане, где в качестве основного вероятного противника СССР рассматривалась Япония, и на Балтийском море, где основным вероятным противником считалась Германия, с учётом возможности вовлечения в войну против СССР также Польши и Финляндии. Удельный вес Черноморского флота, вероятным противником которого были итальянский и германский флоты, был немного снижен, зато Северный флот предполагалось усилить и по тоннажу новых кораблей приблизить к Черноморскому.

При производстве количественных и качественных расчётов корабельного состава флотов на морских театрах учитывались перспективы развития военно-морских сил вероятных противников и оперативные задачи. Важнейшими оперативными задачами считались недопущение высадки десантов и захвата советского побережья противником (для Тихоокеанского и Северного флотов), недопущение крупных сил противника в Чёрное море, в северную часть Балтийского моря и в Рижский залив, завоевание господства на море (Черноморский флот и Балтийский флот в Финском заливе), срыв или нарушение морских коммуникаций противника (для Тихоокеанского, Балтийского и Северного флотов). К специфическим задачам относились: недопущение перевозки японских войск и снабжения через корейские порты, «разгром флотов и баз враждебных государств» в Чёрном море, обеспечение Северного морского пути и своих коммуникаций на Севере с нейтральными странами и, «если потребуется, содействие сухопутной армии по занятию территории Эстонии, Латвии и Финляндии».

Новый план предусматривал иметь к 1 января 1947 года 599 кораблей основных классов, в том числе шесть линкоров типа «А», 14 линкоров типа «Б», три линкора типа «Марат», два авианосца, десять тяжёлых крейсеров, 22 лёгких крейсера, 3 «старых крейсера», 20 лидеров эскадренных миноносцев, 144 эскадренных миноносца, 84 большие, 175 средних и 116 малых подводных лодок. По сравнению с программой 1936 года «План строительства боевых кораблей Морских Сил РККА» выглядел более обоснованным в тактическом отношении: было увеличено число эскадренных миноносцев при сокращении числа линкоров, для Тихоокеанского и Северного флотов впервые предусматривалось по одному авианосцу водоизмещением 10 000 т, вводился обоснованный ранее тип тяжёлого крейсера с 254-мм орудиями. Вместо прежнего линкора типа «Б» с 305-мм орудиями (проект 25), признанного неэффективным, должен был быть разработан новый «малый» линкор — стандартным водоизмещением 48 000 т и с 356-мм главным калибром (проект 63).

Официального утверждения новый план не получил, хотя и был одобрен высшим руководством. Не была официально утверждена и представленная Главным морским штабом в феврале 1938 года в Народный комиссариат оборонной промышленности восьмилетняя «Программа строительства боевых и вспомогательных судов на 1938—1945 годы». Отсутствие утверждённого документа, в котором бы в директивном порядке излагался бы план строительства флота, в 1937—1938 годах несомненно сдерживало решение всего комплекса вопросов обеспечения флота (кадры, базы, производство вооружения).

Организационные мероприятия по улучшению руководства военно-морским флотом и судостроительной промышленностью

Строительство «Большого флота» потребовало проведения ряда организационных мероприятий по улучшению руководства советским военно-морским флотом и судостроительной промышленностью. В декабре 1937 года был образован самостоятельный общесоюзный Народный комиссариат Военно-Морского Флота, в марте 1938 года был сформирован и начал функционировать Главный Военный Совет Военно-Морского Флота. Наркомат ВМФ получил с этого времени собственный бюджет, фонды заготовок материальных средств, план заказов промышленности. 26 мая 1938 года Научно-исследовательский институт военного кораблестроения, ранее существовавший в составе Военно-Морского Флота, был передан наркомату оборонной промышленности, а позднее на его основе создали новый ЦНИИ-45. С 17 июля 1938 года в ВМФ вновь был создан Научно-технический комитет (НТК ВМФ), в обязанности которого входило наблюдение за предэскизными и эскизными проектами, разрабатываемыми специалистами судостроения, и их оценка, а также разработка тактико-технических заданий на новые корабли и участие в разработке планов научно-исследовательских работ. Первым председателем комитета стал военинженер 1 ранга А. А. Фролов.

Десятилетний план строительства кораблей ВМФ (1939)

Большое значение для развития советского военного судостроения имел XVIII съезд ВКП(б), проходивший с 10 по 21 марта 1939 года. На съезде подчёркивалось, что «задача ускорения постройки и ввода в строй новых кораблей должна стать центральной задачей советского судостроения». Съезд уделил особое внимание наиболее целесообразному географическому размещению промышленных предприятий, работающих на судостроение, для достаточного приближения судостроительных заводов к местам базирования флота. Этим намеревались при меньших затратах получить на каждом театре равное или несколько превосходящее число кораблей основных классов по сравнению с вероятным противником.

В качестве исходных данных для составления перспективного плана наркомом судостроительной промышленности И. Ф. Тевосяном была утверждена предполагаемая специализация судостроительных заводов: линейные корабли могли строиться на трёх заводах, тяжёлые крейсера намеревались строить на двух, лёгкие крейсера — на шести, эскадренные миноносцы — на пяти, подводные лодки — на семи, тральщики — на трёх, охотники за подводными лодками — на двух. Крупные судостроительные центры должны были обеспечить одновременное строительство сразу нескольких типов кораблей.

6 августа 1939 года нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов представил Совету народных комиссаров переработанный «Десятилетний план строительства кораблей ВМФ» (на 1938—1947 годы), включавший постройку 15 линкоров типа «А», 16 тяжёлых и 32 лёгких крейсеров (в том числе шести типа «Киров»). План должен был выполняться в два этапа: пятилетнего плана судостроения (1938—1942) и пятилетней программы (1943—1947). В рамках пятилетнего плана судостроения должны были быть заложены 8 линкоров, пять тяжёлых и 16 лёгких крейсеров. Окончательным вариантом «Десятилетного плана строительства кораблей ВМФ» предусматривалось иметь к 1946 году: 15 линкоров проекта 23 (тип «Советский Союз»), 15 тяжёлых крейсеров проекта 69 (тип «Кронштадт»), 28 лёгких крейсеров (проектов 26-бис и 68), 36 лидеров эсминцев, 144 эскадренных миноносца (проектов 7, 7-У, 30 и 35), 336 подводных лодок, 96 сторожевых кораблей, 115 охотников за подводными лодками, 204 тральщика, 28 минных и 14 сетевых заградителей, 6 мониторов и канонерских лодок, 348 торпедных катеров.

Литература

Общие работы

• Грибовский В. Ю. На пути к «большому морскому и океанскому» флоту (Кораблестроительные программы Военно-Морского Флота СССР в предвоенные годы). // Гангут. — СПб.: Издательство «Гангут», 1995. — № 9. — С. 2—20. — ISBN 5-85875-031-1.
• Краснов В. Н. Военное судостроение накануне Великой Отечественной Войны. — М.: Наука, 2005. — 215 с. — ISBN 5-02-033780-3.

Литература по отдельным проектам

• Васильев А. М. Линейные корабли типа «Советский Союз». — СПб.: Галея Принт, 2006. — 176 с. — 500 экз. — ISBN 5-8172-0110-0.
• Васильев А. М., Морин А. Б. Суперлинкоры Сталина. «Советский Союз», «Кронштадт», «Сталинград». — М.: Коллекция, Яуза, Эксмо, 2008. — 112 с. — 3500 экз. — ISBN 978-5-699-28259-3.
• Заблоцкий В. П. Лёгкие крейсера типа «Чапаев» // Морская кампания. — М., 2005. — Вып. 30. — № 1.

См. также

• Флот открытого моря
• Малый флот

Отрывок, характеризующий Большой флот

Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.