Бомарсунд

Крепость
Бомарсунд (Бомарзунд) Bomarsund
Компьютерная модель главного форта крепости
Страна	Финляндия
Община	Аландский архипелаг, муниципалитет Сунд
Основатель	Российская империя
Дата основания	1830
Строительство	1832—1854 годы
Основные даты: 1854 год — битва за Бомарсунд
Статус	музей

Бомарсу́нд (Бомарзу́нд; фин. Bomarsund, швед. Bomarsund) — крепость XIX века, расположенная в Финляндии на территории Аландских островов в муниципалитете Сунд. Заложена в 1832 году Российской империей на острове Аланд. Разрушена в 1854 году англо-французским флотом во время Крымской войны.

Устройство крепости

Первоначально планировалось создать укрепление в области Бомарсунда на основе бастионной оборонительной системы, которая начала своё развитие с XVI века в Европе и которая к началу XIX века считалась уже устаревшей. Крепость—[бастион] была основана на принципе глубокой обороны, то есть, несколько слоев рвов и земляных валов. Если враг захватил первую линию обороны, защита может быть продолжена из второй линии, и так далее.

Принятый же к строительству план был основан на концепциях французского инженера Рене де Монталамбера (René de Montalembert), который представлял осаду как сражение артиллеристов — у кого большее количество пушек, тот и владеет преимуществом во время боя. Пушки устанавливались в зданиях, состоящих из нескольких этажей, что позволяло удвоить или утроить их число. Данная система требовала множества сооружений с сотнями пушек и огромным гарнизоном для их обслуживания.

Крепость Бомарсунд расположена на берегу и потому должна противостоять атакам с обеих сторон — с моря и с земли. В отношении морских судов лучше всего работает стратегия с большим количеством пушек в ряде отдельных батарей, что означало, что суда не могли атаковать все оборонительные сооружения за один раз. У сухопутных батарей над морскими батареями есть главное преимущество в неподвижной опоре, поэтому с моря фактически невозможно успешно атаковать хорошо сложенный каменный форт.

Для противостояния сухопутной армии необходимо затруднить действие артиллерии противника и продвижение его пехотинцев, для чего требуется оборонительная стена с гласисом. Главный принцип — большее количество оборонительных сооружений покрывает бо́льшую площадь для обороны, что сводит к минимуму риск того, что атака может быть направлена в любую отдельно взятую точку.

Система обороны

Система состоит из оборонительного пояса, основанием которого является большой укрепленный форт в форме замкнутого полукруга диаметром 1100 м с длиной стен, превышающей 3000 м. Главный форт располагался в низине и полукруглой стороной был обращен к морю. Для повышения обороноспособности в глубине острова на господствующих высотах проектировалась система башен. Очевидно, что башни также были построены по системе Монталамбера и несли основную нагрузку по обороне главного форта с суши. Всего планировалось построить 6 башен, которые должны были охватывать главный форт полукругом со стороны острова.

От главного форта на юго-востоке, по часовой стрелке, размещались: укрепленный склад длиной в 300 м, башня A, военный госпиталь длиной в 300 м, башня B, первая батарея, башня С, вторая батарея, башня D, третья батарея, башня E, казармы для гарнизона и башня F. Все отдельные оборонительные сооружения должны были быть связаны друг с другом стенами, перед которыми находился гласис, защищавший здания и стены от пушечного огня. Каждое укрепленное здание было высотой в два этажа, а оборонительные башни — высотой в три этажа, что позволяло увеличить на 50 % количество орудий, которые могли быть направлены против неприятеля. Общее число планируемых пушек составляло 350 стволов.

К началу Крымской войны частично были построены только башня A, госпиталь и склады. Полностью была построена только башня С — фин. Brännklint Tower. К постройке башни D, размещавшейся на господствующей высоте, только собирались приступить.

К северу и востоку от центральной крепости планировались ещё семь оборонительных башен, в общей сложности со 150 пушками. Они должны были защищать территорию от нападения флота с севера, а также от высадки десанта на остров фин. Prästö.

Главный Форт

Стены форта были сложены из кирпича, внешняя сторона облицована диким гранитом, что придавало сооружению неприступный вид и своеобразную красоту.

Главный форт состоял из 162 казематов, из которых 115 были предназначены для размещения в них пушек и их расчетов в составе восьми — десяти человек. Орудия с крупным калибром помещали на первый этаж. В других комнатах размещались кухни, склады с продуктами и амуницией, канцелярские помещения. Здесь также находились культовые сооружения для различных конфессий; самой большой и богатой была, конечно, православная. Под пандусами, ведущими на второй этаж, находились туалеты, для снабжения питьевой водой были пробиты колодцы. В двух крыльях форта примерно 84 номера были отданы офицерам и их семьям. Общая площадь сооружения составила около 18 000 м².

Башни фин. Prästö и фин. Notvik

Из двенадцати круглых башен были построены на Бомарсунде только три.

Башни на острове фин. Prästö и мысе фин. Notvik обеспечивали защиту от военно-морского штурма с севера. Аналогично Главному Форту, эти башни несли и функцию оборонительных сооружений, и функцию казарм. Каждая из них была запланирована на 125 человек.

Башня фин. Brännklint

Единственной достроенной к началу военных действий была башня из шести запланированных по периметру крепости. Она была аналогичной конструкции и тех же размеров, что и башни фин. Prästö и фин. Notvik, охранявшие пролив с севера. Главным отличием этой башни было наличие амбразур только с северной и западной стороны, внутри же оборонительного периметра были обычные окна. Но так как периметр не был завершен, то башня во время военных действий оказалась изолированной и уязвимой.

Гарнизонный город фин. Skarpans

Город вырос как внутри, так и за пределами оборонительного периметра крепости Бомарсунд. Первый город, Старый фин. Skarpans, не был запланирован и появился стихийно, именно здесь инженеры создали свои дома в первоначальный период постройки крепости. Название произошло от фермы, фин. Skarpans, которая существовала на этом месте до покупки Русской империей земли. К концу 1830-х годов и в течение 1840-х годов было распланировано новое поселение, со строгой планировкой и широкими, прямыми дорогами — Новый Skarpans. Здесь жили военные и гражданские лица, в 1842 году были отстроены административные здания, в 1845 году открыта школа, а также аптека, магазины и другие учреждения. Здания были построены из древесины, с желтыми, синими или серыми фасадами.

Весной 1854 года, опасаясь нападения, население города было подготовлено к эвакуации, и постепенно город был очищен от людей. 3 августа 1854 года все здания были сожжены, чтобы предотвратить использование их в качестве прикрытия во время штурма неприятелем. Город фин. Skarpans так никогда и не был снова восстановлен.

Остров фин. Prästö

В начальный период строительства крепости Бомарсунд, на острове фин. Prästö был отстроен военный госпиталь, рядом с ним появилось примерно 30 частных домов. Все здания были уничтожены русским гарнизоном накануне битвы 1854 года.

Остров Prästö также называли «Остров мертвых» в связи с тем, что здесь были созданы шесть мест для захоронений. Первоначально появились русские православные захоронения, расположенные на западной стороне острова, затем появились еврейские и мусульманские кладбища по соседству. В конце 1840-х годов новые захоронения появились на восточной стороне острова: православные, лютеранские и католические.

Вероятно, форт предназначался для обороны удобной гавани и являлся военно-морской базой империи вблизи Швеции. Очевидно, что без поддержки с моря и без сообщения с материком недостроенная крепость оставалась в изолированном положении и долговременную осаду была выдержать не в состоянии.

История

После окончания войны 1808—1809 года и заключением Фридрихсгамского мирного договора, Финляндия и Аландские острова, которые раньше принадлежали Шведскому королевству, стали частью Российской Империи. Острова стали самым западным форпостом Империи, на их территории был размещен гарнизон, и принято решение о строительстве военного форта.

В 1809 году русские инженеры начали картографирование местности и проектирование новой крепости. На восточной стороне главного острова планируются большие укрепления. Они будут служить плацдармом, который может выдержать длительную осаду и быть усилен контингентом русских войск в Финляндии. Место доминирует над основными каналами, ведущими в бухту Lumparn, и дает контроль над этой естественной гаванью. Один из каналов и был назван Бомарсунд. В течение года все основные подготовительные мероприятия для возведения форта были завершены: лес на месте закладки форта вырублен, на острове фин. Prästö был построен новый военный госпиталь.

Но в связи с отечественной войной 1812 года и смертью российского полководца Барклая де Толли, ответственного за возведение Бомарсунда, работы по возведению форта пришлось остановить.

В 1820 году, во время посещения островов, Николай Павлович, великий князь и инспектор крепостей, решил возобновить строительство, и заказал новые планы для укрепления Бомарсунда.

Работы на островах начались в 1830 году со строительством деревянных бараков и других зданий для военного контингента и заключенных, присланных на остров для строительства форта (в общей сложности около 1000 человек).

В 1832 году началось строительство Главного Форта, оно продолжалось 12 лет.

В 1839 году был расквартирован 11 финский батальон и был возведен православный храм.

В 1842 году начаты работы по возведению башни фин. Prästö, ещё через два года башни фин. Notvik. Эти две башни должны были защищать Бомарсунд прежде всего от морских нападений с севера.

В 1846 году начались работы по строительству новой больницы и складов. В течение следующих семи лет были частично построены госпиталь, склады, первая, вторая и четвёртые башни, но только третья фин. Brännklint была завершена полностью. Дальнейшее строительство не могло быть продолжено, так как крепость была переведена на военное положение.

Битва за Бомарсунд

В начавшейся в 1853 году Крымской войне на стороне Османской империи выступили Англия и Франция. Позже западными державами был открыт северный фронт, и в Финский залив отправилась объединённая армада, чтобы не дать русским кораблям отойти далеко от Кронштадта (в Лондоне опасались, что 28 линейных кораблей Балтийского флота ударят по Великобритании).

Балтийское море было заблокировано, Бомарсунд изолирован. Битва шла в августе 1854 года между российскими обороняющимися войсками и англо-французской оперативной группой кораблей. В день, когда началось нападение, у коменданта Бомарзунда, артиллерийского полковника Бодиско, было в распоряжении, считая с офицерами, писарями, нестроевыми командами, - 2175 человек, но под ружьем и при орудиях состояло лишь 1600 человек. Нападавших — около 12 000. После четырёх дней сражения крепость была взята. Позднее крепость была окончательно разрушена, поскольку англичане хотели воспрепятствовать военной деятельности России на островах.

Из гарнизона в 2500 человек было взято 2000 пленных, большинство — были финнами. Три сотни финских гренадеров, в основном снайперов, защищавших крепость, были взяты в плен и отконвоированы в тюрьму Льюис, Англия. Позже им позволили вернуться в Финляндию. Пленники написали песню о битве и своём заключении — «Битва за Бомарсунд» (фин. Oolannin sota).

В 1856 году Парижский мирный договор присвоил Аландским островам статус демилитаризованной зоны, который сохраняется и в настоящее время.

В Британии, в городе Льюис (графство Восточный Суссекс) и сейчас стоит памятник, установленный в 1878 году российским императором Александром II в память о защитниках Бомарсунда — 28 финнах, умерших в плену в 1854—1856 годах в морской тюрьме Льюиса.

Судьба руин

Взорванные стены Бомарсунда легли в фундамент многих построек. Из красных кирпичей возводились дома на островах, их использовали в заложенной вскоре столице. Православный Успенский собор в Хельсинки тоже выстроен частично из бомарсундского кирпича. Именно в Бомарсунде император Александр II подписал дарственную, согласно которой принцессе Ольденбургской отошло имение в посёлке Рамонь Воронежской губернии. Предположительно, в качестве подарка он отправил ей камень из обломков крепости с дарственной надписью. Этот камень был установлен в качестве памятника перед замком, но в 1960-е — 1970-е годы провалился под землю. Он был найден только в 2011 году стараниями местных школьников и поисковой организации «Дон», причём без надписи. Крепость никогда не была восстановлена, хотя с полуразрушенных стен по-прежнему смотрят в море жерла грозных пушек.

Литература

• Graham Robins ym.: Bomarsund — det ryska imperiets utpost i väster
• Isela Valve: Det flög en kråka över Bomarsund
• Gardberg, C.J. Kivestä ja puusta. Suomen linnoja, kartanoita ja kirkkoja. — Helsinki: Kustannusosakeyhtiö Otava, 2002. — ISBN ISBN 951-1-17423-1.
• Бомарзунд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [lugovoy-k.narod.ru/marx/10/59.htm Фридрих Энгельс. Взятие Бомарсунда]
• [www.kp.ru/daily/24094/323512/print/ «Русская память скандинавского архипелага»], Наталия Грачёва, «Комсомольская правда», 07.05.2008
• [www.trud.ru/issue/article.php?id=200509101680403 «Битва за Бомарсунд»], Никита Шевцов, газета «Труд», № 168, 10.09.2005
• [www.zenker.se/Historia/Finlands_kuster_1854_1855/bomarsund.shtml Bomarsund]  (швед.)
• [initiativenational.blogspot.com/2013/02/blog-post_8.html Крымская война на Балтике]

Отрывок, характеризующий Бомарсунд

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!