Бомбардировка Александрии

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бомбардировка Александрии (1882)»)
Перейти к: навигация, поиск
Бомбардировка Александрии
Основной конфликт: Англо-египетская война

Канонерская лодка «Кондор» под огнём египетских батарей
Дата

11 — 12 июля 1882 года

Место

Александрия

Итог

победа Великобритании

Противники

Королевский флот Великобритании
<center>
Армия Египта
Командующие
Адмирал Фредерик Бошамп-Сеймур (англ.) Хедив Ораби-Паша

Военный губернатор Александрии Рагаб-паша

Силы сторон
15 боевых кораблей (из них 8 броненосцев) с 92 тяжёлыми орудиями (огонь вели 43) 12 береговых фортов (250 орудий, из них 44 современных)[1]

306 орудий, из них 40 современных[2]; 700 чел.

Потери
6 убитых, 27 раненых 150—250 убитых, несколько сотен раненых

Бомбардировка Александрии 11 — 12 июля 1882 года — бой британской эскадры с египетскими фортами Александрии, первое сражение англо-египетской войны. После 10-часового боя 11 июля британским кораблям удалось подавить несколько батарей. День 12 июля прошёл в затишье, ночью египетские части покинули форты. 13 июля британский десант вывел из строя оставшиеся орудия, покинутые египтянами. Хотя огонь эскадры оказался гораздо менее эффективным, чем рассчитывали англичане, цель операции была достигнута. Несколько британских кораблей получили повреждения.





Предыстория

После начала в Египте волнений, окончившихся приходом к власти Ораби-паши, новое руководство этой страны взяло курс на вытеснение европейского влияния и начало предпринимать попытки установить контроль над Суэцким каналом. В Александрии начались масштабные беспорядки, приведшие к гибели нескольких десятков европейцев (около 50[3]) и бегству остальных. В связи с этим к Египту были направлены эскадры нескольких государств, прежде всего Великобритании, Франции и США. Самой крупной была британская эскадра под командованием адмирала Фредерика Бичем-Сеймура (англ.), которая постепенно пополнялась новыми кораблями. В планы британского кабинета входила оккупация Египта и установление над ним власти Лондона, поэтому был необходим предлог для начала военной кампании[2].

Несмотря на то, что к 6 июля европейцы уже покинули Египет[3], британский командующий выразил протест в отношении беспорядков и довёл до египтян обеспокоенность в связи с приготовлениями к бою, которые велись на береговых фортах Александрии.

После совещания на посыльном судне «Геликон» было решено направить египтянам ультиматум. Бичем-Сеймур встретился на борту своего флагмана, броненосца «Инвинсибл», с военным комендантом Александрии Рагаб-пашой и довёл до его сведения, что если на фортах не будут прекращены работы по установке орудий, то эскадра начнёт их бомбардировку. При этом часть укреплений предписывалось «временно сдать» англичанам для разоружения. Срок ультиматума заканчивался в 07:00 11 июля[3].

Силы сторон

Британская эскадра

Британская эскадра у Александрии состояла из 15 боевых кораблей[3]:

Броненосцы

Канонерские лодки

На всех канонерских лодках — 2-178 мм и 16 орудий меньшего калибра. Миноносец

Посыльное судно

На британской эскадре имелось 92 орудия калибром 152 мм и выше, но одновременно огонь могли вести только 43[1]. Существенным недостатком британской эскадры (что было характерно для всего британского флота того времени и было серьёзным отставанием по сравнению с флотами других крупных держав) было то, что все тяжёлые орудия заряжались с дула — они, во-первых, не отличались меткостью, во-вторых, обладали слабой живучестью ствола и часто выходили из строя или даже разрывались при интенсивной стрельбе[2].

Бичем-Сеймур осознавал, что если сражение затянется, имевшийся на кораблях боезапас будет быстро израсходован, но решил не обращать внимания на этот фактор, поскольку ожидал со дня на день прибытия с Мальты конвоя с боеприпасами[4].

Египетские батареи

12 египетских фортов были расположены на дугообразной линии длиной 14 миль (около 26 км). Столь большая длина линии фортов была серьёзным недостатком, поскольку концевые форты линии не могли поддерживать друг друга огнём. На фортах имелось, по различным данным, от 250[1] до 306 орудий, но большинство из них были старыми гладкоствольными. Нарезных орудий современного образца, которые только и могли представлять реальную опасность для броненосных кораблей, было всего несколько десятков, из которых было установлено 40 (все — дульнозарядные, британской фирмы Армстронга)[2]:

  • 5-254 мм
  • 18-229 мм
  • 12-203 мм
  • 2-178 мм
  • 3-127 мм

Орудийная прислуга насчитывала около 700 чел., выучка которых намного уступала подготовке британских артиллеристов, всего же в фортах присутствовало около 2000 чел. У египтян имелось почти 600 морских мин, но они не были выставлены, к тому же египтяне не умели обращаться с ними[2]. Египтяне, по-видимому, не испытывали нехватки в боеприпасах, но сами форты были в крайне неудовлетворительном состоянии, погреба боезапаса не были даже прикрыты броневыми заслонками и, таким образом, совершенно не защищены. Многие орудия (особенно это касалось устаревших гладкоствольных) стояли открыто. Сооружения фортов были построены из мягкого песчаника, с очень некачественным цементным раствором. Орудийные установки были во многих случаях неисправными и проржавевшими[4].

Сражение

Утром погода была хорошей, с отличной видимостью. Ночью с 10 на 11 июля корабли заняли места согласно плану. В 06:30 был отдан приказ зарядить орудия.

Британские броненосцы встали так, чтобы сосредоточить огонь преимущественно на фортах Мекс, Маячный, Рас-эль-Тин и Умм-эль-Кубеба. Дистанция была от 1000 до 3750 ярдов (914—3200 м). Ближе к фортам находились «Пенелопа», «Инвинсибл» и «Монарх», дальше всех — «Инфлексибл» и «Темерер». Маневрировавшие корабли держались с интервалами в 2,5 кабельтова. Канонерские лодки держались ещё ближе к фортам.

К 07:00 никакого ответа на ультиматум от египтян получено не было и эскадра открыла огонь. Египтяне начали отвечать, хотя концевые форты линии огонь не вели. Обе стороны сразу же добились многочисленных попаданий, но британские корабли обходились без серьёзных повреждений. Часто форты полностью скрывались за тучами дыма и пыли, но когда временами дым рассеивался, можно было видеть орудийную прислугу, не показывавшую признаков паники или бегства. Корабли вели бой только с 4-5 фортами центра линии укреплений.

Огонь египетских батарей был настолько интенсивным, что командир канонерской лодки «Кондор» капитан лорд Чарльз Бересфорд решился на чрезвычайно опасный манёвр. На своей канлодке он подошёл совсем близко к фортам и на довольно продолжительное время отвлёк на себя огонь многих орудий. Умелое маневрирование «Кондора» позволило избежать повреждений. Сама же канлодка нанесла сильные повреждения форту Мекс.

На эскадре большинство личного состава понимало, что сражение велось далеко не на равных — бронированные корабли были гораздо лучше защищены, чем плохо построенные и слабо защищённые египетские форты. Как писал известный британский военно-морской историк Х.Вильсон, получивший представление о бое от его непосредственных участников[4],

Матросы, пока дым не рассеется, ложились в промежутках между залпами на палубу, следили за стрельбой с таким вниманием, как толпа зрителей на стадионе следит за состязаниями. Удачные выстрелы встречались взрывами аплодисментов, а промахи — насмешками. На марсах, возвышавшихся над плотной завесой дыма, висевшей между кораблями и берегом, офицеры замечали места попадания снарядов и сообщали об этом комендорам при помощи рупора... Египтяне не замедлили ответить на действия флота. Тотчас же форты открыли огонь, и вскоре их снаряды стали попадать в корабли, разбрасывая кучи обломков при попаданиях в небронированные части и падая безрезультатно в воду в тех случаях, когда они попадали в броню. Для личного состава флота это был праздник, так как стреляли они из-за брони, непроницаемой для снарядов и представлявшей, безусловно, надежную защиту, по людям, почти совершенно не защищённым. Не по их вине преимущества не были ещё больше, и мы уверены, что они желали, чтобы это было так. Храбрость, проявленная египтянами, оказалась совершенно неожиданной.

Около 10:30 форт Маячный прекратил огонь, после чего корабли перенесли огонь на форты Адда и Фарос (арабское название — крепость Кайт-Бей, форт построен на фундаменте александрийского маяка, одного из семи чудес света). На форте Адда были замечены сильные повреждения, а около 13:30 на нём произошёл взрыв боезапаса. После этого форт прекратил огонь. Через некоторое время и на форте Адда замолчали все орудия, кроме одного. В 12:45 прекратил огонь форт Мекс, а с кораблей удалось рассмотреть, что личный состав покинул этот форт (по предположению англичан, орудийная прислуга укрылась в цитадели, не выдержав огня малокалиберных скорострельных орудий, таких, как картечницы Гатлинга). С нескольких кораблей были высланы шлюпки, с которых на форт Мекс высадились 12 добровольцев, которые вывели из строя 8 остававшихся боеспособными орудий.

По мере прекращения фортами огня многие корабли подходили всё ближе к ним. В конце боя «Пенелопа» вела огонь буквально в упор — менее, чем с 300 м. К 16:30 был подавлен Фарос, последний форт из всех, против которых вёлся огонь. Огонь кораблей был полностью прекращён в 17:30. Это было вызвано как тем, что орудия фортов были в основном подавлены, так и тем, что боеприпасы у англичан подходили к концу. Так, на «Инфлексибле» осталось только по 10 снарядов главного калибра на орудие, а на «Султане» боеприпасов осталось не более чем на час стрельбы[4].

Вечер и ночь прошли спокойно, ни одна из сторон не открывала огня. На кораблях устраняли полученные в бою повреждения. 12 июля днём «Темерер» и «Инфлексибл» снова сделали несколько выстрелов, после которых на фортах был замечен белый флаг. Британские парламентёры, однако, после недолгих переговоров выяснили, что Рагаб-паша сдавать форты не собирался и с кораблей снова был сделан выстрел по форту Фарос. После этого, в 16:00, белый флаг появился снова и англичане огонь прекратили. Бичем-Сеймур решил не продолжать сражение. По мнению российских исследователей, это могло быть вызвано тем, что от частой стрельбы на кораблях вышли из строя многие тяжёлые орудия, которые не отличались высокой надёжностью[2].

13 июля было установлено, что батареи в основном покинуты. Эскадра высадила десант из 300 моряков и морских пехотинцев, которые заняли форты, а также занялись обеспечением безопасности остававшихся в городе европейцев[5]. Затем были высажены дополнительные силы.

Итог

Цель британской операции была достигнута — форты были подавлены. При осмотре с моря повреждения фортов выглядели, по отзывам очевидцев, колоссальными, но непосредственное изучение фортов британским десантом показало, что эффект был лишь внешним и форты замолчали только из-за нежелания египтян продолжать бой. 10-часовая стрельба целой эскадры привела к выводу из строя только 10 современных нарезных орудий из 44. При этом больше половины британских снарядов или не взорвались вообще (иногда они при ударе в цель просто раскалывались без взрыва), или дали преждевременный разрыв. После боя 203-мм снаряд «Пенелопы» был найден неразорвавшимся в погребе боезапаса одной из батарей[1].

На британских кораблях было 6 убитых, среди которых один офицер, и 28 раненых. Сами корабли пострадали сравнительно мало. Сильнее всего были повреждены «Инфлексибл», на котором 254-мм сферическая мортирная бомба прошла через несколько внутренних помещений, и «Сьюперб», который получил серьёзное попадание под ватерлинию (его пришлось затем ставить в док для ремонта). Броненосец «Александра» получил до 60 попаданий, хотя серьёзных повреждений не имел. В «Монарх» и «Темерер» попаданий не было. В канонерские лодки также не было ни одного попадания. Ни в одном случае броня кораблей не была пробита. Значительные повреждения небронированных частей корпуса и надстроек были нанесены дульными газами собственных орудий, особенно это касалось «Инфлексибла»[1].

После боя египетская газета «Эт-таиф» опубликовала сообщение о сражении, приведя совершенно ложные факты — было, например, сказано, что огнём фортов удалось потопить три броненосца[3]. Египетские потери не были установлены даже приблизительно, но они были довольно высоки. В британских источниках указываются 150 убитых[1] и даже 600 убитых на фортах и в городе[5].

После боя в Александрии начались сильные пожары, охватившие значительную часть города. Они были вызваны как огнём британской корабельной артиллерии, так и беспорядками.

Бомбардировка Александрии стала прологом для занятия англичанами Египта. После этого сражения британский парламент утвердил расходы на войну. Уже 17 июля началась высадка британских войск под командованием виконта Гарнета Уолсли, которые в предшествовавшие несколько дней находились на Кипре в ожидании отправки. Началась англо-египетская война, окончившаяся поражением египтян и превращением страны в британский протекторат.

Оценка эффективности британских действий

Бомбардировка Александрии с самого начала и по настоящее время привлекала внимание военно-морских историков и теоретиков, поскольку это было единственное крупное сражение флота против береговых батарей за 50-летний период между Крымской и Русско-японской войнами. Вдобавок это был первый серьёзный бой для британского броненосного (не парусного) флота и последний, в котором англичанами использовались дульнозарядные орудия.

Результат операции расценивался специалистами достаточно скептически. Британская дульнозарядная артиллерия показала себя в весьма невыгодном свете. Серьёзную критику вызвало также применение англичанами бронебойных снарядов вместо фугасных (которых, как оказалось, в боекомплекте было не больше трети). Фугасные же снаряды были снабжены взрывателями, показавшими исключительно плохие качества, так что результат стрельбы ими, по словам современников событий, нельзя было назвать иначе, чем плачевным[1]. К тому же если английские снаряды и могли разрушать постройки фортов, то только лёгкие и слабо защищённые, но даже самые тяжёлые снаряды, в том числе 406-мм, были не в состоянии пробить земляные валы толщиной 24 фута (7,5 м). Действия адмирала Бичем-Сеймура рассматривались как вялые и нерешительные, а тактика эскадры — как шаблонная и примитивная. Однако в британском общественном мнении чрезвычайно высокую оценку получили смелые действия командира «Кондора» лорда Чарльза Бересфорда.

Подвергались сомнению не только допущенные англичанами ошибки и недостатки их техники, но и многие ключевые положения существовавшей в те годы военно-морской тактики. Как писал один из русских обозревателей со ссылкой на отзывы самих британцев[2],

Результаты, полученные бомбардированием Александрии, были таковы, что один английский офицер высказал взгляд, что артиллерия деревянного линейного корабля оказалась бы более действительною против Египтян, чем артиллерия «Александры» и «Инфлексибля», т.е. большого калибра, но с малым числом орудий, основываясь на том, что в этом случае было бы выброшено гораздо больше снарядов.

Сами британцы отдавали себе отчёт, что победа была достигнута только потому, что противник сильно уступал в оснащении, выучке и дисциплине, не применял ни мин, ни торпед. Аналитики пришли к выводу, что в случае атаки британской эскадрой при той же тактике современных, хорошо вооружённых морских крепостей, таких, как Тулон, Брест или Кронштадт, бой вряд ли окончился бы успешно для Королевского флота[2][4].

Адмирал Бичем-Сеймур за данное сражение был произведён в пэры с титулом «барон Альчестер».

Напишите отзыв о статье "Бомбардировка Александрии"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 О.Паркc. [www.wunder-waffe.ru/WeaponBook/Parks_3/13.htm Бомбардировка Александрии]. www.wunder-waffe.ru. — Линкоры британской империи. Глава 50. Проверено 24 сентября 2010. [www.webcitation.org/68ZSldnKx Архивировано из первоисточника 21 июня 2012].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 А.Б.Широкорад. [militera.lib.ru/h/shirokorad_ab2/20.html Британская интервенция в Египет]. Военная литература. — Россия-Англия. Неизвестная война, 1857-1907. Проверено 24 сентября 2010. [www.webcitation.org/68ZSm9gHp Архивировано из первоисточника 21 июня 2012].
  3. 1 2 3 4 5 [www.reference.com/browse/wiki/Bombardment_of_Alexandria_%281882%29 Bombardment of Alexandria (1882)] (англ.). www.reference.com (2010). Проверено 24 сентября 2010. [www.webcitation.org/68ZSmiNQf Архивировано из первоисточника 21 июня 2012].
  4. 1 2 3 4 5 Х.Вильсон. [militera.lib.ru/h/wilson_h/15.html Бомбардировка фортов Александрии 11 июля 1882 г.]. Военная литература. — Х.Вильсон. Броненосцы в бою. Глава ХV. Проверено 24 сентября 2010. [www.webcitation.org/68ZSnyol6 Архивировано из первоисточника 21 июня 2012].
  5. 1 2 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=FA0C12F93C5910738DDDAC0994DF405B8284F0D3 The Ruined Egyptian City. The Dreadful Scenes Enacted in Alexandria] (англ.). www.nytimes.com — The New York Times. — New York Times, July 15, 1882. Проверено 24 сентября 2010. [www.webcitation.org/68ZSoWwHY Архивировано из первоисточника 21 июня 2012].

Отрывок, характеризующий Бомбардировка Александрии

– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.