Бомбардировка Копенгагена

Бомбардировка Копенгагена
Основной конфликт: Англо-датская война
Пожар в Копенгагене. Художник Кристофер Вилгельм Экерберг
Дата	16 августа — 5 сентября 1807 года
Место	Копенгаген, Дания
Итог	Решающая победа британцев. Датский флот сдался
Противники
Великобритания Датско-норвежская уния
Командующие
Джеймс Гамбье Уильям Кэткарт Эрнст Пэйман Стин Билле
Силы сторон
30 000 4 300 военных 2400 ополченцев
Потери
42 убито, 145 ранено, 24 пропавших без вести 188 погибших солдат, 534 раненных солдат, 2000 убито гражданских, 1000 раненных. Датский флот сдался Великобритании. 55°40′46″ с. ш. 12°34′22″ в. д.55.67944° с. ш. 12.57278° в. д. / 55.67944; 12.57278    </td></tr>

Эта статья — о бомбардировке 1807 года. О сражении 1801 года см. Копенгагенское сражение.

Бомбардировка Копенгагена и пленение датского флота в 1807 году — первый и наиболее значительный эпизод англо-датской войны 1807-1814 годов. Вошёл в историю как один из первых в Новое время примеров использования превентивной войны.

Предыстория

В начале XIX века Дания, соблюдавшая в ходе наполеоновских войн нейтралитет, располагала значительными владениями в виде Норвегии и Шлезвиг-Гольштейна, а также содержала крупный военно-морской флот, способный перекрыть доступ через пролив Зунд в Балтийское море. Англичане, активно противостоявшие Наполеону, считали этот доступ жизненно необходимым для поддержания союзнических отношений со Швецией и Россией. Выступление Дании на стороне Наполеона, которого так боялись в Лондоне, отрезало бы Британию от сообщения со своими союзниками, и в первую очередь с Петербургом.

Датская армия была сосредоточена по южной границе с Пруссией с тем, чтобы противостоять ожидавшемуся вторжению Наполеона. Столичный район вместе с Копенгагеном при этом оставался практически незащищенным. Англичане с тревогой наблюдали за событиями в Дании. Особенно беспокоило их то, что по балтийским водам на судоверфи Британии доставлялась необходимая для кораблестроения древесина. После отказа датского принца-регента от присоединения к англо-шведско-русскому союзу по Лондону поползли слухи о том, что он готов предоставить Наполеону право прохода по датской территории к Зунду с тем, чтобы блокировать его для британских судов и далее переправиться в Швецию.

Подготовка вторжения

В январе 1807 года будущий премьер-министр Роберт Дженкинсон заявил в Палате лордов, что им получены секретные депеши о том, что флоты Португалии и Дании готовятся принять участие в боевых действиях на стороне Наполеона. О том же сообщали министру иностранных дел Каннингу английские дипломаты из Тильзита, где шли переговоры французского и русского императоров.

Разнообразие указаний на готовящееся выступление Дании на стороне французов убедило в необходимости нападения на Копенгаген лорда казначейства Спенсера Персеваля. Под давлением со стороны Персеваля и военного министра Каслри, давно считавшего необходимостью перенесение боевых действий из Испании на север Европы, британский кабинет министров одобрил 14 июля 1807 года отправку 21 корабля в Каттегат для наблюдения за передвижениями датских кораблей. Адмиралтейство выделило на эту операцию более полусотни кораблей. Уже 20 июля в сторону Дании было направлено 25 тысяч солдат.

Каннинг пытался предотвратить боевые действия, предлагая Дании союзнические отношения и защиту со стороны британской эскадры из 21 корабля. Французский министр Талейран, в свою очередь, требовал от датчан отказа от нейтралитета и вооружённой поддержки французской армии, угрожая в противном случае направить на завоевание Гольштейна маршала Бернадота. Таким образом, датское правительство оказалось между двух огней.

Боевые действия

Получив отказ датчан от передачи своего флота в «депозит» английскому правительству, британцы и ганноверцы высадились 14 августа на острове Зеландия и разбили отряд датской армии у города Кёге. За несколько дней генералу Уэлсли удалось взять Копенгаген в окружение.

Со 2 по 5 сентября английский флот осуществлял артиллерийский обстрел датской столицы: 5000 залпов в первую ночь, 2000 залпов во вторую ночь и 7000 — в третью. При этом погибло не менее 2000 гражданских жителей столицы, было разрушено каждое третье здание. При обстреле использовались обладавшие зажигательным действием ракеты Конгрива, из-за чего в осажденном городе вспыхнули пожары.

Уже 7 сентября датский генерал Пейман подписал акт капитуляции, по которому Копенгаген и остатки изрешеченного обстрелом датского флота были переданы англичанам, а те обещали покинуть датские берега в течение шести недель. 21 сентября английский флот направился к родным берегам, уводя с собой конфискованные остатки датского флота.

Реакция

Бомбардировка Копенгагена вызвала живые дебаты в Британском парламенте. Каннинг принял новости о захвате датского флота восторженно, заявив, что не слышал «ни о чём более блестящем, более здравом и более эффективном», чем эта операция. Подобного мнения держался и Персеваль. Каслри предлагал как можно скорее оккупировать Зеландию, однако этому воспротивились военные во главе с Уэлсли, стремившимся возобновить боевые действия на Пиренеях.

Оппозиция, наоборот, опасалась, что нападение на нейтральную Данию чревато подрывом доверия к англичанам в Европе и что обращать нейтральную сторону конфликта в противника было опрометчиво. Трижды предпринимались попытки принять резолюцию, осуждающие действия правительства в Копенгагене, однако все они провалились.

В более длительной исторической перспективе бомбардировка Копенгагена, вскрыв беззащитность Датской державы, привела к потере ею Норвегии и превращению в одно из второстепенных с политической точки зрения государств Европы. Призрак копенгагенской бомбардировки не оставлял и германских стратегов, которые даже в XX веке испытывали т. н. «копенгагенский комплекс» — боязнь внезапного нападения британского флота на военно-морские базы Германии и «превентивного» уничтожения немецкого флота.

В художественной литературе

• Бомбардировка Копенгагена является историческим фоном одного из романов Б.Корнуэлла о стрелке Шарпе под названием «Добыча Шарпа».
• Данные события упомянуты в романе Г. Л. Олди и А. Валентинова «Алюмен».
• Датский поэт Карл Баггер написал о событиях стихотворение [www.kalliope.org/digt.pl?longdid=bagger2001042401 «Английский капитан»].

Литература

• Rolf Hobson. Navies in Northern Waters: 1721—2000. ISBN 0-415-40774-5.
• Tony Griffiths. Scandinavia: A History of the Napoleonic Era to the Third Millennium. ISBN 1-85065-317-8.
• Winfield, Rif. British Warships in the Age of Sail, 1793—1817. Chatham Publishing, 2005.
• Wendy Hinde. George Canning. Purnell Books Services, 1973.

Отрывок, характеризующий Бомбардировка Копенгагена

Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.