Бомбардировка Любека

Бомбардировка Любека — бомбардировка города, проведённая Королевскими военно-воздушными силами Великобритании 28—29 марта 1942 года.

Налёт на Любек считается «ответом» Британии на бомбардировки Германией английских городов. С точки зрения британского командования, он тогда считался крупным успехом британской бомбардировочной авиации на немецкие города во Второй мировой войне. За налетом на Любек последовали налеты на Гамбург, Бремен и другие города Германии, вплоть до налета на Дрезден.

Любек, расположенный на берегу Балтийского моря, экипажам самолётов было легко найти благодаря тому, что в полнолуние была хорошая видимость и воды рек отражали свет луны. Ночью 28 марта и в ранние часы 29 марта (вербное воскресенье) 1942 года 234 бомбардировщика Vickers Wellington и Short Stirling сбросили около 400 тонн бомб, в том числе 25 тысяч зажигательных устройств. Королевские ВВС потеряли 12 самолётов.

Небольшое число зенитных батарей ПВО позволяли экипажам многих самолётов производить бомбометание, снижаясь до 600 метров (2 000 футов). Авианалёт проходил в три волны, самолёты первой волны с навигационной системой Gee, управляемые опытными пилотами, достигли Любека в 23.18., рейд завершился в 02.58. Хотя Любек находился вне пределов действия системы Gee, она помогла при навигации. Экипажи 192 самолётов доложили об успешном поражении целей.

Сначала с бомбардировщиков сбрасывались фугасные бомбы, разрушавшие крыши домов, затем в образовавшиеся проёмы — зажигательные. Согласно британским данным, 1 468 (7,1 %) зданий было разрушено, 2 180 (10,6 %) — серьёзно повреждено и 9 103 (44,35) получили небольшие повреждения. Бомбы проложили «коридор» с юга на север около 300 м в ширину: от кафедрального собора Святого Николая — до церкви Святого Петра и далее — до ратуши и церкви Святой Марии. Немецкая полиция сообщила, что 301 человек был убит, 3 пропали без вести, 783 ранено и более 15 000 (около 10 % населения города) потеряли жильё. Под бомбами и в пожарах также погибли многие исторические и художественные ценности бывшей столицы средневековой Ганзы.

Артур Харрис заявил, что «Любек сгорел в огне», потому что «он был городом средних размеров, имевшим некоторое значение как порт с расположенными поблизости доками для постройки подводных лодок. Он не был целью первостепенной важности, однако мне кажется, что лучше уничтожить средний промышленный город, чем потерпеть неудачу при попытке разрушить крупный». По словам Харриса, потери в 5,5 % от числа атакующих самолётов были не больше, чем ожидалось в светлую лунную ночь, однако, если бы такой уровень потерь установился в течение длительного времени, то силы бомбардировочного командования Королевских ВВС не смогли бы выполнять задачи в полном объёме.

Известно о казни группы из четырех священнослужителей Любека (трёх священников-католиков и одного пастора-евангелиста), арестованных после авианалёта. Один из них во время проповеди на следующий день сказал, что бомбардировка является «божьим судом». Суд признал эту речь антиправительственной, как подрывающей мораль и идущей на пользу врагу. 10 ноября 1943 года священники были обезглавлены в гамбургской тюрьме.

Интересные факты

• Всемирно известный гражданин города, нобелевский лауреат, писатель Томас Манн, находившийся в вынужденной эмиграции в США, чье фамильное гнездо «Будденброк-Хаус» также был в результате налета разрушен, объяснил налёт возмездием нацистской Германии за её бесчеловечные преступления против мирного гражданского населения Европы.
• В день памяти о бомбардировке в город Любек съезжаются неонацисты Севера Германии и пытаются провести по городу «марш памяти». Городские власти запрещают их марш. А чтобы не дать отдельным группам неонацистов всё-таки пройти в центр города, представители левой и либеральной общественности собирают анти-демонстрацию и занимают ею ключевые места на карте города, запланированные нацистами. В современной истории города было немало случаев, когда буфером между двумя демонстрациями приходилось быть полиции. Случались и столкновения.

Источники

• Graßmann, Antjekathrin: Lübeckische Geschichte. (Lübeck’s history). 934p., Lübeck 1989. ISBN 3-7950-3203-2
• Grayling, A. C. (2006); Among the dead cities; Bloomsbury (2006); ISBN 0-7475-7671-8 . Pages 50,51
• Harris, Arthur (1947); Bomber Offensive, Pen & Swords, (Paperback 2005), ISBN 1-84415-210-3; page 105
• [www.raf.mod.uk/bombercommand/diary.html Royal Air Force Bomber Command 60th Anniversary: Bomber Command Campaign Diary]

Отрывок, характеризующий Бомбардировка Любека

– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.