Бомбардировка аэродрома Удбина

Бомбардировка Удбины
Основной конфликт: Война в Хорватии, Боснийская война
Дата	21 ноября 1994 года
Итог	Вывод из строя взлётно-посадочной полосы Удбины, ущерб ПВО Сербской Краины
Противники
Авиация НАТО 44-я бригада ПВО Армии РСК
Командующие
Генерал-майор Хэл Хорнбург Дежурные офицеры на аэродроме
Силы сторон
Более 30 самолетов Батарея зенитной артиллерии, батарея ЗРК Куб-М, несколько ПЗРК
Потери
Отсутствуют 2 погибших и 4 раненых солдат, несколько раненых гражданских

Бомбардировка аэродрома Удбина — авиаудары авиации стран НАТО по аэродрому Удбина, принадлежавшему Вооружённым силам Республики Сербская Краина, нанесённые 21 ноября 1994 года. Это было первое значительное участие авиации НАТО в боевых действиях на территории бывшей Югославии. Бомбардировки были вызваны нарушением введённого ООН запрета на полёты в небе Боснии авиацией Республики Сербская Краина, участвовавшей в сербском контрнаступлении на Бихач в соседней Боснии и Герцеговине.

Предыстория

В 1993 году Совет Безопасности ООН принял резолюцию 816, запрещающую «полёты всех самолётов и вертолётов в воздушном пространстве Республики Боснии и Герцеговины», за исключением санкционированных ООН. Под этот запрет попадала боевая авиация всех враждующих сторон на Балканах. Обеспечением реализации этой резолюции занималась авиация НАТО.

Осенью 1994 года Вооружённые силы Республики Сербской при поддержке армии Сербской Краины вели успешное контрнаступление на мусульманский анклав Бихач в Боснии и Герцеговине, который оборонял 5-й корпус армии боснийских мусульман. Так как у Сербской Краины с этим анклавом была общая граница и участились боевые действия в приграничной зоне, то её войска поддерживали боснийских сербов и мусульман-автономистов, также сражавшихся против 5-го корпуса. Однако положение для сербов осложняло то, что Бихач был провозглашен Советом безопасности ООН «защищённой зоной». Как утверждает российский исследователь Александр Ионов, под прикрытием сил УНПРОФОР и НАТО, мусульмане могли свободно вести боевые действия из Бихача, в случае необходимости отступая в защищённый анклав. Попытки сербов уничтожить его наталкивались на угрозы применения военной силы со стороны стран НАТО.

Невзирая на запрет, введённый ООН, сербская боевая авиация приняла участие в боевых действиях под Бихачем. Первые авиаудары РСК нанесла по мусульманскому анклаву 9 ноября, затем они продолжились. Сербами применялись свободнопадающие бомбы и управляемые ракеты AGM-65. Авиация НАТО неоднократно пыталась перехватить краинские самолеты, однако не успевала сделать этого, а в воздушное пространство РСК она не вторгалась.

18 ноября с аэродрома Удбина на боевое задание отправились два самолета J-22 «Орао» краинской армии. Целью полета была оружейная фабрика под Бихачем. Пилоты успешно выполнили задание, уничтожив производственный комплекс, однако на обратном пути самолет капитана Боро Новича на сверхмалой высоте врезался в трубу и упал, пилот погиб. Остатки самолета послужили доказательством участия авиации СВК в боевых действиях.

Подготовка атаки

19 ноября 1994 года была принята резолюция Совбеза ООН под номером 958, разрешавшая атаки в случае запроса со стороны командования УНПРОФОР. Бомбардировку Удбины одобрил и Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос Гали. Также по согласию Хорватии была расширена бесполётная зона — помимо Боснии и Герцеговины в неё включили пространство вокруг Удбины. Командующий УНПРОФОР французский генерал Бертран де Лапрель разрешил «ограниченный» авианалёт на аэродром сербов.

Планирование операции велось в Центре воздушных операций 5-го авиационного тактического командования НАТО на авиабазе Даль Молин, близ Венеции. Руководил операцией командующий ВВС НАТО в Южной Европе генерал-майор ВВС США Хэл Хорнбург. Из-за угрозы действий сербской зенитной артиллерии авиаудар должен был наноситься со средних высот.

Силы сторон

СВК

Удбину прикрывали подразделения 44-й бригады армии РСК. На аэродроме находились батареи зенитных орудий L-70 Bofors и батарея ЗРК Куб-М, дислоцировавшаяся неподалеку от взлётно-посадочной полосы. На самом аэродроме базировались самолеты 105-й авиабригады.

НАТО

Силы НАТО представляли собой комбинированную воздушную группу, в неё были включены самолеты с нескольких авиабаз в Италии. Всего в рейде приняли участие четыре британских «Ягуара»* с авиабазы Джиойя дель Колли, два «Ягуара» ВВС Франции с авиабазы Истрана, два «Миража-2000N-K2» с авиабазы Червия, четыре голландских F-16A с авиабазы Виллафранка, шесть F/A-18D Корпуса морской пехоты США с авиабазы Авиано, шесть F-15E из 492-й эскадрильи ВВС США с авиабазы Авиано, десять F-16C из 555-й эскадрильи ВВС США с авиабазы Авиано и один EF-111A из 492-й эскадрильи РЭБ ВВС США с авиабазы Авиано. Планировалось также задействовать четыре F-16C ВВС Турции с авиабазы Чеди, однако их вылету помешала плотная и низкая облачность. Координация атаки осуществлялась с борта самолета EC-130E из 42-й эскадрильи управления ВВС США. Мониторинг ситуации в воздухе осуществляли экипажи самолетов E-3A «Сентри» ВВС США и E-3D королевских ВВС Великобритании. На случай возможных потерь была подготовлена эвакуационная группа, состоящая из штурмовиков A-10A из 81-й эскадрильи ВВС США, самолетов HC-130 и вертолетов MH-53J сил специальных операций ВВС США и французские «Супер Пумы».

Атака

Днем 21 ноября боевая авиагруппа НАТО атаковала Удбину. Хотя НАТО не получила одобрения Генерального секретаря ООН на бомбардировку сербской ПВО, первая волна ударных самолетов атаковала именно её. Два «Хорнета» с дистанции в 21 километр выпустили противорадиолокационные управляемые ракеты AGM-88 HARM по РЛС зенитно-ракетного комплекса, затем ещё два F-18A/D выпустили УР AGM-65 уже по позициями самих зенитно-ракетных комплексов. В итоге были повреждены одна транспортно-погрузочная машина ЗРК и антенна РЛС обнаружения воздушных целей. После этого самолеты оставались над аэродромом, чтобы при необходимости уничтожить системы ПВО, которые ранее не были обнаружены. После них удары по позициям ПВО также нанесли F-15E. Следующим этапом атаки стало уничтожение инфраструктуры аэродрома. Французские «Ягуары» и американские F-15E сбросили на взлётно-посадочную полосу и рулёжные дорожки бомбы с лазерным управлением. По ним же отработали британские «Ягуары», голландские F-16 и французские «Миражи-2000», но уже обычными бомбами Mk.84. Фотосъемка результатов бомбардировки показала, что сброшенные F-15E бомбы GBU-87 легли по оси ВПП. Всего в ходе удара по Удбине было сброшено около 80 бомб и ракет. Удары по самолетам и вертолетам авиации Сербской Краины не наносились, и ни один из них не был поврежден. Под ударом оказалось и село Висуча, расположенное в нескольких километрах от Удбины. В результате попадания по нему были ранены несколько гражданских. Постановщик помех EF-111A не позволил нормально работать сербским радарам, поэтому сербы ответили только огнём зенитных орудий и пусками из ПЗРК, которые не нанесли ущерба атакующим самолетам. Атака продолжалась около 45 минут, затем самолеты вернулись на базы. По данным краинского генерала Милисава Секулича, ВПП аэродрома была повреждена в пяти местах.

Во время бомбардировки произошёл инцидент, связанный с чешскими миротворцами, чей наблюдательный пункт находился неподалеку от аэродрома. Генерал Милош Джошан, некоторое время командовавший ПВО армии Сербской Краины, в своих воспоминаниях писал, что чешские миротворцы наводили авиацию НАТО. Это было установлено сербскими солдатами на аэродроме, когда в радиоэфире они услышали соответствующие переговоры. Один из расчетов ПВО открыл огонь по наблюдательному пункту из ЗСУ M53/59 «Прага», после чего миротворцы бежали, оставив там радиостанцию, снимки аэродрома и оборудование для наблюдения. В этот же момент налёт прекратился. Это привело к крайнему обострению между сербами и миротворцами, которых обвинили в шпионаже в пользу противника.

Потери

Атака авиации НАТО нанесла значительный ущерб инфраструктуре аэродрома Удбина. Восстановить её сербы смогли только спустя две недели. Во время бомбардировки погибли двое солдат — Бранко Йеркович и Дарко Галович, а Ратко Бьелобаба, Джуро Эгич, Желько Узелац и Желько Иванишевич получили ранения. Желько Иванишевич получил ранение в позвоночник и остался парализован.

Сербская авиация на аэродроме не пострадала, поскольку не являлась целью налёта (в соответствии с предписаниями ООН).

Авиация НАТО потерь не имела.

См. также

• Воздушный бой над Баня-Лукой
• Операция «Обдуманная сила»

Литература

• Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — 720 с. — ISBN 5941910037.
• Джошан, Милош. Од агрессије до трибунала. — Београд: Draslar partner, 2010. — ISBN 978-86-908615-2-1.
• Новаковић, Коста. [books.google.ru/books/about/Srpska_krajina.html?id=0RETcgAACAAJ&redir_esc=y Српска Краjина: (успони, падови уздизања)]. — Београд; Книн: Српско културно друштво Зора, 2009. — 602 с. — ISBN 978-86-83809-54-7.
• Sekulić, Milisav. [ru.scribd.com/doc/53513555/Knin-Je-Pao-u-Beogradu-Milisav-Sekulic Knin je pao u Beogradu]. — Nidda Verlag., 2000. — 295 p.
• Ripley, Tim. Conflict in the Balkans 1991—2000. — Oxford: Osprey Publishing, 2001. — ISBN 1841762903.

Ссылки

• [www.nytimes.com/1994/11/21/us/nato-set-to-bomb-serbs-in-croatia.html?pagewanted=1 NATO set to bomb Serbs in Croatia] (англ.). Проверено 27 августа 2015.
• [www.vreme.com/cms/view.php?id=940707 Ratno krštenje u Bosni i Hercegovini] (серб.). Проверено 27 августа 2015.

Отрывок, характеризующий Бомбардировка аэродрома Удбина

Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.