Бомбардировки Москвы в 1941 году

Бомбардировки Москвы в 1941 году
Основной конфликт: Великая Отечественная война, Вторая мировая война
Дата	22 июля — 22 августа 1941 года
Место	город Москва, СССР
Противники
Германия СССР СССР
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестны неизвестны
Потери
неизвестны Погибло 736 горожан и 3513 было ранено

Бомбардировки Москвы в 1941 году — серия авианалётов на столицу СССР, совершённых с 22 июля по 22 августа, авиацией нацистской Германии во время Великой Отечественной войны.

История

14 июля 1941 года Гитлер приказал бомбардировать столицу СССР: Москву:

Чтобы нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата.

19 июля 1941 года утверждена директива «О дальнейшем ведении войны на Востоке» ставилась задача «по возможности быстрее начать силами 2-го воздушного флота, временно усиленного бомбардировочной авиацией с Запада, воздушные налеты на Москву» и это «возмездие за налеты русской авиации на Бухарест и Хельсинки».

До 20 июля 1941 года были выбраны пилоты для авианалётов на город, и командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг дал им указания.

Л. Хавигхорст, один из участников бомбардировки, вспоминал, как обращался к сослуживцам:

Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель - Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации. Вы должны... подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной. Через четыре недели войска победоносного вермахта будут в Москве, а это означает конец войне.

22 июля состоялся первый авианалёт на столицу. В первую ночь вылетело 125 самолётов, через день уже 100. После каждого полёта самолёты поднимались на новую высоту в качестве безопасности. 23 июля был сильно повреждён московский метрополитен: одна из бомб попала на путь между станциями «Смоленская» и «Арбат».

За июль было сброшено 104 тонны фугасных бомб, 46 тысяч зажигательных. Получили ранения 792 человека, из них 130 не выжило. Случилось 1166 очагов пожаров. Бомбардировки вселили панику в людей, которые спускались к вагоном по эскалатору. Метро восстанавливали двое суток.

Бомбадировщикам противостоял огонь зенитных орудий и советские истребители. Обер-лейтенант Г. Бетхер, известный как один из лучших лётчиков-бомбардировщиков, говорил по этому поводу:

Из всех вылетов, которые я совершил на Востоке, самыми трудными оказались ночные налеты на Москву. Зенитный огонь был очень интенсивным и велся с пугающей кучностью.

С 10 по 11 августа 1941 года состоялась последняя атака, в которой приняли участие 100 самолётов, хотя повреждения были незначительны. В результате этого налёта одна из бомб упала около Никитских ворот, пролом составил 12 метров в глубину и 32 в ширину.

Одна из бомба упала рядом с Никольской башней Кремля, другая — рядом с домом правительства (Дом на набережной).

Александр Верт, журналист из Великобритании позже вспоминал:

Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град. Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного.

В итоге с 22 июля 1941 года по 22 августа 1941 года погибло 736 горожан и 3513 было ранено.

В ответ на это советская авиация с 7 августа по 5 сентября 1941 года совершила ряд авианалётов на Берлин.

Отрывок, характеризующий Бомбардировки Москвы в 1941 году

Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.