Бомонт, Гарри
| Гарри Бомонт | |
 | |
| Гражданство: | |
|---|---|
| Профессия: | |
Гарри Бомонт (англ. Harry Beaumont; 10 февраля 1888 — 22 декабря 1966) — американский режиссёр, актёр и сценарист. Он работал на различных кинокомпаниях, включая Fox, Goldwyn, Metro, Warner Brothers и Metro-Goldwyn-Mayer.
Наибольшего успеха Бомонт достиг в эпоху немого кино, когда он работал над фильмами «Красавчик Браммел» (1924) с Джоном Бэрримором в главной роли и «Наши танцующие дочери» (1928), с участием Джоан Кроуфорд. В 1929 году он создал первый звуковой мюзикл MGM «Бродвейская мелодия». За этот фильм он был номинирован на премию «Оскар» за лучшую режиссуру.
Бомонт был женат на актрисе Гейзел Дейли. У пары в 1922 году родились дочери-близнецы Анна и Джеральдин.
22 декабря 1966 Бомонт умер в больнице Святого Иоанна в Санта-Монике, штат Калифорния. Он был похоронен на кладбище Форест-Лаун, Глендейл.
Избранная фильмография
- 1923 — Главная улица / Main Street
- 1923 — Золотоискатели / The Gold Diggers
- 1924 — Красавчик Браммел / Beau Brummel
- 1924 — Любовник Камиллы / The Lover of Camille
- 1928 — Запрещенные часы / Forbidden Hours
- 1928 — Наши танцующие дочери / Our Dancing Daughters
- 1929 — Одинокий мужчина / A Single Man
- 1929 — Бродвейская мелодия / The Broadway Melody
- 1929 — Наши застенчивые невесты / Our Blushing Brides
- 1930 — Эти три французские девушки / Those Three French Girls
- 1931 — Танцуйте, дураки, танцуйте / Dance, Fools, Dance
- 1931 — Улыбающиеся грешники / Laughing Sinners
- 1932 — Ненадежный / Faithless
- 1933 — Когда встречаются леди / When Ladies Meet
Напишите отзыв о статье "Бомонт, Гарри"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Бомонт, Гарри
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
