Бонифаций II
| Бонифаций II лат. Bonifatius PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 22 сентября 530 — 17 октября 532 | ||
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Предшественник: | Феликс IV (III) | |
| Преемник: | Иоанн II | |
| Смерть: | 17 октября 532 | |
| Отец: | Сигисбальд | |
Бонифаций II (лат. Bonifatius PP. II; ? — 17 октября 532) — папа римский с 22 сентября 530 по 17 октября 532 года.
Содержание
Биография
Liber Pontificalis упоминает Бонифация как первого германца на Апостольском престоле: он происходил из старинного остготского рода. Отец его — Флавий Сигисбальд, - был в 437 году консулом Рима.
Бонифаций служил Римской Церкви с самого раннего возраста, и во время понтификата Феликса IV получил сан архидиакона. В этой роли он стал очень влиятельным и в церковной иерархии, и в светской среде. Его высокое положение имело особое значение, поскольку Бонифаций стал единственным папой. назначенным своим предшественником, а не избранным по канону. Еще в 499 году, чтобы избежать расколов среди духовенства, папа Симмах установил, что папа может назначить преемника при жизни. Это право, которое, по понятным причинам, не было принято Сенатом и народом, по сути лишало епископов прерогативы выбирать папу. Закон был отменен только через тридцать лет, в 535 году папой Агапитом I и больше не восстанавливался.
Бонифаций должен был противодействовать арианству среди германцев и поэтому был назначен папой согласно воле Феликса IV (III), без проведения выборов, чем вызвал недовольство в Риме. Феликс угрожал отлучением тем, кто отказался бы повиноваться Бонифацию, однако смерть папы все-таки принесла за собой распри.
Два папы
В день смерти папы Феликса, 22 сентября 530 года Бонифаций был интронизирован в базилике Санта-Мария-ин-Трастевере, но 60 из 70 римских пресвитеров отказались признать его и избрали антипапу, Диоскора. Они опасались усиления влияния короля Аталариха на церковные дела. Римская церковь уже практически погрузилась в новый раскол, но он продлился всего двадцать два дня: 14 октября Диоскор неожиданно умер, оставив в качестве единственного законного папы Бонифация.
Единственный наследник Петра
На синоде, созванном сразу после смерти Диоскора, Бонифаций издал указ о наложении анафемы на своего бывшего соперника, заставив священников, которые поддерживали Диоскора, подписать его и признать, что Диоскор не подчинился велению папы Феликса. Каждый из пресвитеров должен был выразить своё сожаление по поводу своего участия в выборах Диоскора и пообещать подчиняться папе.
Во втором синоде, созванного в соборе Святого Петра в 531 году, Бонифаций представил положение, которое подтвердило право папы назначать своего преемника, и назначил таковым диакона Вигилия. Римские духовенство подписало это положение и обещал его исполнять. Негативная реакция Сената и королевского двора, однако, привели к созыву еще одного совета для осуждения действий папы. Не дожидаясь суда Сената и короля, Бонифаций предпочел сжечь положение перед лицом духовенства и Сената. Четыре года спустя папа Агапит I также торжественно отменил анафему Диоскора и право папы выбирать себе преемника. Феликс IV, таким образом, был единственным папой, осуществившим предложенное Симмахом в 499 году право назначения преемника.
Основные события понтификата
Бонифаций проявлял особую активность в укреплении церковной организации. Его понтификат характеризовался вниманием не только к делам Западной, но и Восточной Церкви. В начале своего правления Бонифаций подтвердил акты второго Аравсионского собора, который положило конец полупелагианской полемике. Цезарий Арелатский, близкого друга Бонифация, который председательствовал на совете, послал к папе священника Армения, чтобы получить папское подтверждение решений Собора. В письме Цезарию от 25 января 531 года Бонифаций лично обозначил своё осуждение полупелагианства.
Бонифаций также получил просьбу от африканских епископов, чья церковная организация была разрушены вандалами, подтвердить права архиепископа Карфагенского в изгнании, на которую ответил согласием.
В 531 году Епифания, Патриарх Константинопольский, объявил незаконными выборы Стефана архиепископом Ларисы в Фессалии. Несмотря на сильный нажим, Стефан обратился в Рим, чем подтвердил примат Римского престола по этим вопросам по отношению к полномочиям Епифания.
Бонифаций созвал четвертый синод с 7 по 9 декабря 531 года, на котором было заслушано около двадцати пяти докладов, касающихся споров о папской юрисдикции, но результат этого синода нам не известен.
Бонифаций II умер и был похоронен 17 октября 532 в притворе собора Святого Петра. Из-за его злоупотребления властью он был папой, не причисленным к лику святых.
Напишите отзыв о статье "Бонифаций II"
Литература
- Бонифаций, папы римские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Biagia Catanzaro, Francesco Gligora, Breve Storia dei papi, da San Pietro a Paolo VI, Padova 1975, pag. 65.
- Catholic Encyclopedia, Volume II. New York 1907, Robert Appleton Company. Nihil obstat, 1907. Remy Lafort, S.T.D., Censor. Imprimatur +Cardinale John Murphy Farley, Arcivescovo di New York.
- Claudio Rendina, I Papi. Storia e segreti, Newton Compton, Roma, 1983.
Отрывок, характеризующий Бонифаций II
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
