Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Управляющий делами Совета народных комиссаров РСФСР
14 ноября 1918 года — 4 декабря 1920
Глава правительства: Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Николай Петрович Горбунов
 
Рождение: 28 июня (10 июля) 1873(1873-07-10)
Москва, Российская империя
Смерть: 14 июля 1955(1955-07-14) (82 года)
Москва, СССР
Место погребения: Новодевичье кладбище (Москва)
Отец: Дмитрий Афанасьевич Бонч-Бруевич
Мать: Мария Сергеевна
Супруга: Вера Михайловна Величкина;
Анна Семёновна Тинкер
Дети: Елена
Партия: РСДРП / РСДРП(б) / ВКП(б) / КПСС
Образование: Курское землемерное училище
Учёная степень: доктор исторических наук
Профессия: землемер
 
Научная деятельность
Научная сфера: история, этнография
Место работы: Государственный Литературный музей;
Музей истории религии и атеизма Академии наук СССР
Известен как: историк, этнограф, прозаик
 
Награды:

Влади́мир Дми́триевич Бонч-Бруе́вич (28 июня [10 июля] 1873, Москва — 14 июля 1955, Москва) — российский революционер, большевик, советский партийный и государственный деятель, этнограф, писатель. Ближайший помощник и фактический секретарь В. И. Ленина.[1] Брат Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича. Доктор исторических наук.





Биография

Владимир Бонч-Бруевич родился в семье землемера, выходца из польской шляхты Могилёвской губернии.

В 1883 году поступил в подготовительные классы Константиновского межевого института в Москве; в 18841889 годах учился в этом институте; за организацию выступления студентов был исключён и сослан под надзор полиции в Курск; там окончил землемерное училище.

Вернулся в 1892 году в Москву, вошёл в «Московский рабочий союз». Настроил печать на гектографе и распространение нелегальной литературы. С 1894 года работал в издательстве П. К. Прянишникова «Народная библиотека».

С 1895 года участвовал в работе социал-демократического кружка, позже вошедшего в «Московский рабочий союз». В 1896 году эмигрировал в Швейцарию, организовывал пересылку в Россию революционной литературы и полиграфического оборудования. После знакомства с В. И. Ульяновым (Лениным) стал активным сотрудником «Искры». Учился на естественном факультете Цюрихского университета[2].

Осенью 1898 года выехал в Англию, где участвовал в организации переселения духоборов с Кавказа в Америку. В 1899 году сопровождал в Канаду последнюю партию духоборов, затем помогал им устроиться на новых местах. Изучал жизнь и верования разнообразных сектантов, в том числе на предмет возможности рассылать сектантам «Искру»[3][4]. Вернувшись из Канады, издавал в издательстве Чертковых «Материалы к истории и изучению русского сектантства» (с 1908 г. возобновил их в России под названием «Материалы к истории и изучению религиозно-общественных движений в России»). В 1909 году опубликовал собранные им в Канаде псалмы духоборовЖивотная книга духоборцев»)[5][6].

В 1903—1905 годах — заведующий экспедицией ЦК РСДРП (Женева)[Прим. 1], один из создателей архива ЦК. В 1904 году издавал специальный социал-демократический журнал для сектантов «Рассвет». В 1905 году вернулся в Россию, работал в газете «Новая жизнь». В 1905 году участвовал в подготовке вооружённого восстания в Санкт-Петербурге, организовывал подпольные склады с оружием.

В 1906—1907 годах секретарь и член редколлегии журнала «Наша мысль». В 1908—1918 гг. руководил большевистским издательством «Жизнь и знание» (издательством «им. В.Бонч-Бруевича и Н.Ленина»). С 1912 года член редколлегии газеты «Правда». Неоднократно арестовывался, но серьёзным преследованиям не подвергался. В 1917 член исполкома Петроградского совета, временный редактор газеты «Рабочий и солдат» (одно из названий «Вечерний Петербург»). В 1917 возглавлял комендатуру района Смольный — Таврический дворец. Был управляющим делами Совета Народных Комиссаров до октября 1920.

Одновременно в декабре 1917 — марте 1918 года был председателем Комитета по борьбе с погромами, в феврале — марте 1918 — членом Комитета революционной обороны Петрограда.
С 1918 г. — управляющий делами СНК РСФСР. Принимал активное участие в национализации банков, в подготовке переезда советского правительства в Москву в марте 1918 года[7]. Завизировал Постановление СНК РСФСР от 05.09.1918 «О красном терроре».

С марта 1918 — заместитель председателя Совета врачебных коллегий. В 1919 году — председатель Комитета по сооружению санитарно-пропускных пунктов на московских вокзалах и Особого комитета по восстановлению водопровода и канализации Москвы. В 1918—1919 гг. — руководитель издательства ЦК РКП(б) «Коммунист». В 1918 избран действительным членом Социалистической академии общественных наук, в 1918—1920 гг. издал ряд книг: «Кровавый навет на христиан», «Волнения в войсках и военные тюрьмы» и др.

После смерти Ленина перешёл к научной работе. Автор сочинений по истории революционного движения в России, истории религии и атеизма, сектантству, этнографии и литературе. В 1920—1929 был организатором и руководителем опытного совхоза «Лесные Поляны» под Москвой[3], продукция которого прежде всего направлялась руководителям компартии[Прим. 2] и правительства.

Инициатор создания и первый директор (1933—1945) Государственного литературного музея в Москве[8]. В 1945—1955 гг. — директор Музея истории религии и атеизма АН СССР в Ленинграде.

Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич скончался 14 июля 1955 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Псевдонимы

Литературные псевдонимы: Б-ч, Бонч-Бр., В. Б., В. Б. Б., В. Г., В. О., В. Оль—ский, Влад. Оль—ский, Влад. Ольховский, А. Григорьев, Ив. Гаврилов, Н. Волгин, Николай Волгин, Ив. Горленко, Семен Гвоздь, Антон Кругликов, Г. Колосов, Д. Петренко, Ник. Петренко, Петрович, Северянин, Романенко, Москвич, Старожил, Дядя Том (также партийный псевдоним), Читатель, Один из провожавших, Один из публики, Товарищ, Старый товарищ.

Семья

Отец — Дмитрий Афанасьевич Бонч-Бруевич (26.10.1840 — после 1904), землемер; мать — Мария Сергеевна[9].

Жена — Вера Михайловна Величкина (1868—1918), врач, революционер;

Жена (после 1918 г.) — Анна Семёновна Тинкер (1886—1956); в первом браке была за С. И. Черномордиком (1880—1943), основателем и первым директором Музея Революции.

Адреса в Санкт-Петербурге

Награды

  • Орден Ленина (9.11.1954) — за заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством.

Дань памяти

В честь В. Д. Бонч-Бруевича назван ряд улиц в странах бывшего СССР, в том числе:

Дом № 5 в Большом Кисловском переул­ке в Москве, где в 1928—1955 гг. жил В. Д. Бонч-Бруевич, отмечен памятной доской.

Избранная библиография

  • Бонч-Бруевич В. Д. [az.lib.ru/b/bonchbruewich_w_d/text_0060.shtml Назарены в Венгрии и Сербии]. — 1901.
  • Бонч-Бруевич В. Д. [az.lib.ru/b/bonchbruewich_w_d/text_0030.shtml Знамение времени. Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса]  — СПБ., Жизнь и знание, 1914.
  • Бонч-Бруевич В. Д. Убийство германского посла Мирбаха и восстание левых эсеров: (По личным воспоминаниям). — М.: Гудок, 1927. — 64 с.
  • Бонч-Бруевич В. Д. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. — М.: Федерация, 1930, 1931.
  • Бонч-Бруевич В. Д. На заре революционной пролетарской борьбы. - М.: Федерация, 1932
  • Бонч-Бруевич В. Д. Большевистские издательские дела в 1905-1907 г. - Л., ЛОИЗ, 1933
  • Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания. — М.: Худож. лит., 1968.- 206с.
  • Бонч-Бруевич В. Д. [lib.ru/TALES/BONCHBRUEWICH/lenin.txt Ленин и дети]. — М.:, Детская литература, 1975.
  • Бонч-Бруевич В. Д. Избранные сочинения в трёх томах. — М.: Изд-во АН СССР, 1959—1963.

Напишите отзыв о статье "Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич"

Примечания

  1. В июле 1904 решением ЦК был отстранен от руководства экспедицией за тайные поставки пораженческой литературы русским военнопленным в Японии (Фельштинский, стр. 35).
  2. С 1918 по 1991 в СССР существовала лишь одна политическая партия — РСДРП (б), она же, позднее — КПСС.

Источники

  1. Фельштинский, с. 199.
  2. Революционеры, 1927—1934.
  3. 1 2 Эткинд А. [www.krotov.info/history/20/iz_istori/etkind1.html Хлыст : Секты, литературы и революция : (Отрывки)]. — М., 1998.
  4. Бусел А. [www.anarhvrn.ru/anarh/xaoc/faith.html Секты и революция]. Воронежский анархист. Проверено 19 октября 2013.
  5. Сомин Н. В. [chri-soc.narod.ru/duhobor.htm Духоборы]. Православный социализм как русская идея. Проверено 19 октября 2013.
  6. Бонч-Бруевич В. [az.lib.ru/d/duhobory/text_0060.shtml Животная книга духоборцев]. — СПб., 1909.
  7. [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bonch_bru_vd.php Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич] Хронос
  8. По [inmsk.ru/news_culture/20130912/369211713.html другим данным] — возглавлял музей по 1950 г.
  9. [ru.rodovid.org/wk/Запись:349142 Дмитрий Афанасьевич Бонч-Бруевич]. Родовод. Проверено 19 октября 2013.
  10. [ru.rodovid.org/wk/Запись:349137 Елена Владимировна Бонч-Бруевич]. Родовод. Проверено 19 октября 2013.
  11. Обухов П. А. [samlib.ru/o/obuhow_p_a/bonch.shtml Владимир Бонч-Бруевич — серый кардинал Ленина…]. Журнал «Самиздат» (26 марта 2013). Проверено 19 октября 2013.
  12. [ru.rodovid.org/wk/Запись:704939 Виктор Леопольдович Бонч-Бруевич]. Родовод. Проверено 19 октября 2013.

Литература

Ссылки

  • [knowbysight.info/BBB/01511.asp Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич]. Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991. Проверено 19 октября 2013.
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:349140 Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    • [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bonch_bru_vd.php Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич]. Хронос. Проверено 19 октября 2013.
    • [istmat.info/node/27465 Письмо В. Д. Бонч-Бруевича К. Е. Ворошилову. 11 июля 1953 года]
    • [az.lib.ru/b/bonchbruewich_w_d/indexdate.shtml В. Д. Бонч-Бруевич в проекте «Классика»]
    • [lib.ru/TALES/BONCHBRUEWICH/ Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич] в библиотеке Максима Мошкова
    Предшественник:
    музей создан
    директор Государственного литературного музея
    1933—1945
    Преемник:
    ?
    Предшественник:
    ?
    директор Музея истории религии и атеизма Академии наук СССР (Ленинград)
    1945 — 14.7.1955
    Преемник:
    М. И. Шахнович


  • Отрывок, характеризующий Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич

    – Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
    Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
    – Кто такой? – спрашивали с подъезда.
    – Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


    Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
    Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
    – Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
    – Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
    Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
    Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
    – А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
    Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
    После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
    Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
    – Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
    – Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
    – Да не пойдете, тут надо храбрость…
    – Я пойду, – сказала Соня.
    – Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
    – Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
    – А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
    – Да как же, он так и говорит?
    – Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
    – Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
    – Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
    – А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
    – Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
    – Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
    Пелагея Даниловна улыбнулась.
    – Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
    – Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
    – Ну что ж, коли не боишься.
    – Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
    Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
    «Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
    – Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
    «Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
    Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
    На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
    «Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
    С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
    – Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
    – Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
    Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
    «Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
    – Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


    Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
    Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
    – Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
    – Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
    На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
    – Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
    – Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
    – Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
    – Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
    – Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
    – Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
    «Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
    – Так ты рада, и я хорошо сделал?
    – Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
    – Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
    Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
    На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
    – Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
    – Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
    Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
    – Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
    Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
    – Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
    Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
    – И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
    Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
    – Ах, Наташа! – сказала она.
    – Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
    Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
    – Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
    – Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
    «Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
    – Да, я его видела, – сказала она.
    – Как же? Как же? Стоит или лежит?
    – Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
    – Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
    – Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
    – Ну а потом, Соня?…
    – Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
    – Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


    Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.