Бон в Бутане

До введения буддизма бон был преобладающей религией в Бутане. Некоторые учёные утверждают, что он был импортирован из Тибета и Индии, возможно, в VIII веке, когда Падмасамбхава представил своё учение из буддизма, тантризма и мистицизма в Тибете и Гималаях. В XIII веке религия бон была вытеснена буддизмом, однако бон по-прежнему продолжает практиковаться в современном Бутане.

Скофилд, один из первых западных журналистов, побывавших в Бутане, писал:

Однажды в воскресенье я наблюдал как монахи приготовили тщательно продуманное подношение из теста и цветного масла и разместили его на крыше… как угощение для ворон. Монах объяснил, что «все живые существа являются священными, но особенно вороны. Они целыми днями повторяют наши священные звуки Ah! Ah! Ah! Убийство ворона такой же великий грех, как убийство тысячи монахов».

Подносимое тесто известно как торма (англ.). Священный звук Ah, первая буква и звук в санскрите и тибетском языке, является мантрой биджа, о которой написано множество трудов в индуизме, тантризме, бон и буддийском учении Ваджраяна. Ворон является священным во многих религиях и для многих людей, а один из подвидов ворона, Corvus corax tibetanus, является национальным символом Бутана.

Бон распространён преимущественно в восточном и центральном Бутане, нередко элементы бона можно найти в монастырях школы Ньингма, бонские ламы приглашаются также на фестивали цечу, иногда бонские элементы трудноотличимы от ньингманских.

См. также

• Религия в Бутане

Литература

• Джон Скофилд. Медленное течение жизни в далёком Гималайском королевстве. National Geographic, ноябрь 1976.

Отрывок, характеризующий Бон в Бутане

Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.