Бордоне, Парис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Парис Бордоне
итал. Paris Bordone

Венецианские любовники. сер. XVI в. Пинакотека Брера. Милан
Имя при рождении:

Paris Bordone

Дата рождения:

ок. 1500

Место рождения:

Тревизо

Дата смерти:

19 января 1570(1570-01-19)

Место смерти:

Венеция

Учёба:

Тициан

Стиль:

венецианская школа живописи, маньеризм

Влияние:

Тициан, Джорджоне

Работы на Викискладе

Парис Бордоне (итал. Paris Bordone) (1500, крещён 5 июля, Тревизо — 19 января 1570, Венеция) — итальянский художник венецианской школы, представитель маньеризма.





Биография

Присоединился к bottega — мастерской Тициана в 1516 году и оставался там до 1518 года[1]. Вазари, благодаря которому известно большинство фактов о Бордоне, пишет, что тот не стал проводить много лет у Тициана, предпочтя посвятить себя имитации манеры Джорджоне. (Будто бы он нашёл способ обучения у Тициана неприемлемым; также указывают, что Тициан забрал себе первый заказ, полученный молодым художником, чем обидел его). Всё же влияние Джорджоне на Бордоне шло не прямо, а опосредованно через Тициана, манеру которого Бордоне воспринял так хорошо, что веками некоторые из его картин считались произведениями Тициана (например, «Крещение Христа» в Капитолийской галерее). Однако его стиль является более маньеристичным, чем работы учителя, с более тёплыми цветами, эффектно закрученными драпировками и фигурами в немного странных позах.

В 1538 году поступил на службу к королю Франциску I в Фонтенбло, где писал портреты короля и придворных. Тем не менее, ни следа из них во французских коллекциях найти не удалось (две картины в Лувре — поздние приобретения). Осыпанный почестями, в 1540 г. он отправился в Аугсбург, где расписал дворец Фуггеров (росписи не сохранились). Затем вернулся в Венецию, где умер 19 января 1570 г. Бордоне работал также в Тревизо, Виченце, Креме, Генуе и Турине. Его многочисленные портреты, среди которых особенно удачными считаются женские, отличаются пышностью и богатством колорита, т. н. портреты куртизанок. После общения с Лоренцо Лотто в 1540-х гг. его портреты приобрели более глубокую степень интимности.

Масштабные исторические полотна Бордоне менее изящны. Также писал на религиозные сюжеты. Выполнил много важных фресковых циклов в Венеции, Тревизо и Винченце, до наших дней не дошедших. Также писал на аллегорические и мифологические сюжеты. Работы Бордоне сочетают благородство стиля и золотую гармонию цветов, унаследованную у Тициана, а также реалистическую концепцию человеческой фигуры. Но при этом его обнажённые фигуры бывают слегка перекошенными, а жесты — ненатуральными и аффектированными. Его наиболее важной сохранившейся работой на исторический сюжет является «Вручение кольца венецианскому дожу» («Чудо с кольцом») в Венецианской академии, где мы видим типичные яркие цвета, тяжёлые тициановские фигуры и комплекс архитектурных мотивов, пришедший из работ Себастьяно Серлио. В Национальной галерее Лондона находятся «Дафнис и Хлоя» и портрет женщины, а в Бриджватер-Хаус — «Святое Семейство». Другие важные работы — «Мадонна» в коллекции Тадини, Ловере, картины в тревизском Дуомо, две мифологические картины на Вилле Боргезе и дворце Дориа в Риме, «Шахматисты» в Берлине, малоизвестный портрет в собственности ландграфа Гессенского в Кронберге и «Крещение Христа» в Филадельфии. Он часто писал Мадонну со святыми в ландшафте (sacra conversazione), а также другие религиозные сюжеты, например, «Христа и учителей» (Музей Изабеллы Гарднер, Бостон). Хронологию произведений Бордоне проследить трудно, в частности, потому, что он мог использовать один набросок позы для разных картин, предназначенных для разных концов Европы, и написанных с разницей в декаду.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Бордоне, Парис"

Примечания

Ссылки

  • [www.artcyclopedia.com/artists/bordone_paris.html В artcyclopedia].

Литература

Отрывок, характеризующий Бордоне, Парис

– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена: