Борисоглебский, Михаил Васильевич

Михаил Борисоглебский
Имя при рождении:	Михаил Васильевич Борисоглебский
Псевдонимы:	М. Одинокий
Дата рождения:	22 октября 1896(1896-10-22)
Место рождения:	Тирлянский завод, Златоустовский уезд Уфимской губернии, Российская империя
Дата смерти:	1942(1942)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род деятельности:	журналист, писатель, сценарист, балетовед
Язык произведений:	русский

Михаи́л Васи́льевич Борисогле́бский (настоящая фамилия — Шаталин) (22 октября 1896, Тирлянский завод, Златоустовский уезд Уфимской губернии (ныне Башкортостан) — 28 марта 1942, Ленинград) — российский писатель, журналист, сценарист, историк балета.

Биография

Родился в маленьком посёлке Тирляндского завода Златоустовского уезда Уфимской губернии. После рождения ребёнка, мать подкинула его Василию Леонтьевичу Шаталину — заводскому рабочему. После того, как приёмный отец получил увечье и более работать не мог, семья переехала в Троицк, где мальчик жил в притоне, который содержала его приемная мать, бывшая прачка. В 1908—1910 годах беспризорничал.

Образование получил в Троицком городском училище и в Челябинском промышленном техникуме. В 1912 году перебрался в Москву, где учился живописи на правах послушника Троице-Сергиевой лавры, затем — в Московской школе живописи, ваяния и зодчества. В 1915 году вернулся на Урал, служил в армии до 1917 года. В 1917—1920 годы работал в Кустанае народным учителем, преподавал живопись и рисование, заведовал художественно-промышленными мастерскими. В 1918 году, когда он вместе с женой руководил сельской школой под Троицком, был арестован колчаковцами за печатание фальшивых денег, отправлен в тюрьму и приговорен к расстрелу, но бежал.

Своё первое стихотворение — «Зачем судить?» — опубликовал в 1912 году. С того же года печатался в местных газетах: «Троицкий вестник», «Степь», «Известия Челябинского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов», «Повстанец», «Набат», журнале «Степное».

С 1917 по 1920 год был членом ВКП(б), но исключён за когда вышло «Постановление Кустанайской Уездной Чрезвычайной Коллегии по обвинению гражд. Шаталина в преступлении по должности». Ему предъявили обвинение в неподчинении партийной дисциплине, превышении власти, распространении ложных слухов и печатании фальшивых денег. В декабре 1920 года приговорён к высшей мере наказания, но по завершению следствия оправдан.

В 1920—1923 годы продолжал работать в системе Наркомпроса и Всерабиса (Всероссийского союза работников искусств), был ответственным секретарём Кустанайской газеты «Набат». В те же годы сменил фамилию Шаталин на Борисоглебский. В 1924 году вместе с семьёй — женой и тремя детьми переехал в Ленинград, где вступил в в литературную группу «Содружество», члены которой — Вяч. Шишков, А. Чапыгин, М. Козаков, Л. Сейфуллина, Б. Лавренёв, как и он сам, следовали принципам «социалистического реализма». В январе 1924 года стал членом Ленинградского отделения Союза писателей, осенью при поддержке Фёдора Сологуба его ввели в Правление Союза, затем избрали секретарём. Одновременно он исполнял обязанности Ответственного Секретаря Правления, председателя ВСП в Исполнительном бюро Федерации, в Правлении Литфонда, а также обязанности казначея и члена Правления Месткома писателей.

14 сентября 1926 года Михаил Борисоглебский был арестован Полномочным Представительством ОГПУ в ЛВО по обвинению «в связях с зарубежной эмигрантской организацией». Но уже 16 сентября 1926 года постановлением ПП ОГПУ в ЛВО дело было прекращено. Эта история негативно отразилась на отношении членов Союза писателей к Борисоглебскому — его подозревали в сотрудничестве с ГПУ. В 1928 году, после смерти Фёдора Сологуба, Борисоглебский был вынужден подать заявление о выходе из состава Правления и сложить с себя все звания и обязанности. Через несколько лет он был исключён из Союза писателей.

В 1931—1935 году он работал на строительстве Дубровской электростанции в Ленинградской области, где заведовал типографией газеты «Пустим в срок». В 1935 году вернулся в Ленинград, где был вновь принят в Союз писателей и устроился на работу в Ленинградское хореографическое училище в должности редактора-организатора.

Обстоятельства смерти Михаила Борисоглебского, также, как и история его рождения неясны. По версии, изложенной книге М. А. Поповского «Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого Архиепископа и хирурга» (впервые: Paris: YMCA-Press, 1976): «Борисоглебский „исчез“ (…) во время войны. Будучи писателем армейской газеты на Карельском перешейке, он проявил себя трусом, паникером. Был арестован и, очевидно, умер в тюрьме зимой 1941—1942 гг.». Из другого источника (Книга памяти. Электронный ресурс общества «Мемориал»), следует, что Борисоглебский был арестован в сентябре 1942 года, осужден по статье 58 — 10 и приговорен к десяти годам тюрьмы; скончался в заключении в 1942 году; реабилитирован в 1957 году.

Авторство «Материалов по истории русского балета»

В 1938 году вышел из печати первый том капитального труда «Материалы по истории русского балета», в 1939 году появился второй том. Издание было приурочено к 200-летию Ленинградского государственного хореографического училища (бывшего Петербургского Театрального училища). Двухтомник был роскошно (по тем временам) издан — большой формат, переплёт, форзац и титул работы художника В. И. Смирнова, заметки и концовки работы Павла Гончарова, обилие иллюстраций и, главное — множество фактологического материала, не публиковавшегося ранее. До сих пор этот сборник — важнейший источник информации по истории петербургского балета дореволюционного периода.

На титульном листе обоих томов значится: «Составитель М. Борисоглебский». Именно под именем Михаила Васильевича Борисоглебского это издание получило известность и занесено во все энциклопедии балета.

Однако, выход в свет «Материалов по истории русского балета» ознаменовался судебным разбирательством: составителю было предъявлено обвинение в использовании и присвоении чужой научной работы. Автором монументального труда оказался Денис Иванович Лешков (1883—1933) — известный балетоман и журналист, автор множества статей и монографии о творчестве Мариуса Петипа, с 1919 по 1927 год работавший главным архивариусом и заведующим в архиве Управления государственными академическими театрами.

Документы судебного иска О. И. Лешковой по обвинению М. В. Борисоглебского в незаконном использовании материалов её брата Д. И. Лешкова для книги по истории русского балета, составленной им по поручению Ленинградского Хореографического техникума до сих пор не опубликованы и находятся в фондах Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге (РНБ. Ф. 92. Оп. 1. Ед. хр. 35). Из них следует: «В ходе судебного разбирательства экспертиза установила, что Борисоглебский полностью использовал рукопись Д. И. Лешкова, „подвергнув перекройке и редактированию“ (рукопись была приобретена Хореографическим училищем у автора в 1920-х годах)».

Сочинения

Проза

• М. Одинокий. Сочинения (в 23 выпусках). — Троицк, 1923. — Т. 1—4.
• М. Борисоглебский. Святая пыль: повесть. — Л, 1925.
• М. Борисоглебский. Буга: рассказы. — Л, 1926.
• М. Борисоглебский. Святая пыль: повесть. — 2-е. — Л, 1927.
• М. Борисоглебский. Джангыр-бай: повесть. — М, 1926.
• М. Борисоглебский. Осколок. Рассказы. — Л, 1927. — 224 с. — 5000 экз.
• М. Борисоглебский. На перевале: рассказ. — М, 1927.
• М. Борисоглебский. Топь: роман. — Л, 1927.
• М. Борисоглебский. Катька — бумажный ранет: рассказы. — М, 1927.
• М. Борисоглебский. Джангыр-бай: повесть. — 2-е. — Л, 1928.
• М. Борисоглебский. Кальва: роман. — М, 1928.
• М. Борисоглебский. [books.google.ru/books/about/%D0%93%D0%BB%D0%BE%D0%BC%D0%B0.html?id=xL0GAQAAIAAJ&redir_esc=y Глома: рассказы]. — М, 1929. — 231 с.
• М. Борисоглебский. Грань: роман. — М, 1930.
• М. Борисоглебский. На земле: пьеса. — Л, 1931.
• М. Борисоглебский. Похождения корабля: роман. — М, 1931.
• М. Борисоглебский. Америка в Керчи. — М, 1931.
• М. Борисоглебский Верховный правитель. Главы из романа // День и ночь : журнал. — Красноярск, 1994. — № 5.
• М. Борисоглебский. Доживающая себя // "Я всем прощение дарую...". Ахматовский сборник. — СПб: Альянс-Архео, 2006. — 576 с. — 1000 экз.

Киносценарии

• 1926 — «Катька — бумажный ранет»
• 1927 — «На рельсах»

Исследования

• Материалы по истории русского балета / М. Борисоглебский. — Л: Ленинградское Государственное Хореографическое Училище, 1938. — Т. 1. — 380 с. — 2500 экз.
• Материалы по истории русского балета / М. Борисоглебский. — Л: Ленинградское Государственное Хореографическое Училище, 1939. — Т. 2. — 356 с. — 2250 экз.

Библиография

• Курочкин Ю. Писатель, дважды родившийся // Рифей: Уральский литературно-краеведческий сборник. — Челябинск, 1986. — С. 163—172.
• Андреевская Г. Страницы календаря [М. В. Борисоглебский] // Советский балет : журнал. — М., 1986. — № 4.
• М. В. Борисоглебский // [www.belousenko.com/wr_Dicharov_Raspyatye1_Borisoglebsky.htm Распятые]. — СПб: Историко-мемориальная комиссия Союза писателей Санкт-Петербурга, "Север-Запад", 1993. — С. 70—71.
• Борисоглебский-Пильд В. М. Нестор балетной школы // Вестник Академии русского балета им. А. Я. Вагановой : журнал. — СПб., 2001. — № 9.
• Павловский А. И. [lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=DVfHFUYhuPA%3d&tabid=10547 Борисоглебский Михаил Васильевич] // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Словарь. — М: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Т. 1. — С. 264—265. — 5000 экз. — ISBN 5-94848-211-1.

Ссылки

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0010/f07c77ca.shtml Михаил Борисоглебский] в словаре «Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги». — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005.
• [mail.kino-teatr.org/kino/screenwriter/sov/28611/bio/ Михаил Борисоглебский] на сайте Кино-театр
• [literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1204026436&archive=1205324254&start_from=&ucat=& М. В. Борисоглебский и его воспоминания о Фёдоре Сологубе] Статья М. М. Павловой

Отрывок, характеризующий Борисоглебский, Михаил Васильевич

– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.