Борис (Лентовский)

Борис (в миру Влади́мир Ива́нович Ленто́вский; 24 июля 1857, Краснослободск, Пензенская губерния — 2 сентября 1923, Пенза) — деятель обновленчества, до 1922 года — епископ Русской православной церкви, епископ Пензенский и Саранский. Член IV Государственной Думы.

Биография

Родился в семье священника, удостоенного в 1882 году потомственного дворянства.

В 1867—1871 годы учился в Краснослободском, потом в Пензенском духовном училище. Окончил Пензенскую духовную семинарию.

В 1881 году Окончил Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия.

Служил преподавателем Смоленской духовной семинарии.

В 1892 году рукоположён в сан иерея и назначен законоучителем Пензенской мужской гимназии.

В 1898 году возведён в сан протоиерея.

С 1910 года служил в Пензенском кафедральном соборе.

Председатель епархиального попечительства о бедных духовного звания, член совета Иннокентиевского просветительского братства года Пензы, член духовного цензурного комитета.

Член IV Государственной Думы от Пензенской губернии. В Думе состоял членом комиссии по старообрядческим делам и народному образованию. Член «Русского собрания» (1913).

В 1917 году переведён из кафедрального собора настоятелем Рождественской церкви города Пензы.

27 июня 1918 года вместе с группой священнослужителй был арестован.

16 декабря 1919 года снова был арестован, виновным в контрреволюционной деятельности себя не признал. Постановлением Пензенского ГубЧК от 26 мая 1920 года как «организатор и активный участник контрреволюционной организации „Пензенское братство православных христиан“» должен был быть выслан за пределы Пензенской губернии, но по состоянию здоровья ему позволили остаться под надзором в Пензе.

В 1921 году, по отъезде епископа Иоанна в Латвию, пострижен в монашество с именем Борис и хиротонисан во епископа Пензенского и Саранского. К этому времени ему исполнилось уже 64 года, — возраст, когда трудно вести наступательную борьбу, тем более что ещё в бытность кафедральным протоиереем он был морально раздавлен невзлюбившим его архиепископом Владимиром (Путятой).

По данным сводки ГПУ, при подготовке церковного раскола являлся сторонником патриарха Тихона.

В мае 1922 года он вновь был арестован. В тюрьме под давлением властей признал обновленчество и в особом воззвании призывал верующих подчиняться всем распоряжениям обновленческого «священноначалия». Выйдя из заключения, присоединился к обновленческому «Союзу общин древлеапостольской церкви» (СОДАЦ). В его обязанность входило рукоположение представленных советом кандидатур.

Постановлением обновленческого ВЦУ от 6 июля 1922 года уволен на покой.

29 апреля 1923 года участвовал в открытии обновленческого «Поместного собора», проходившего в Москве.

Жил и умер в сторожке при обновленческой церкви. Согласно некоторым источникам, находясь на смертном одре, раскаялся в переходе к обновленцам.

Скончался 2 сентября 1923 года не воссоединившись с церковью.

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/153155.html БОРИС] // Православная энциклопедия. Том VI. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2003. — С. 36-37. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
• [www.hrono.ru/biograf/bio_l/lentovsky.html Лентовский Владимир Иванович] на сайте «Хроно»
• pravoslavie58region.ru/histori-2-1.pdf

Отрывок, характеризующий Борис (Лентовский)

Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.